Рекс Миллер - Мороженщик
«...в Нью-Мехико его также называли — Джей Баптиста, Баптист. Он был уверен, что получал силу, съедая груди и пенисы жертв, особенно детей; Часть ритуала состояла в извлечении глаз, экскрементов и...»
— О чем ты задумался, Джек? — спрашивала Донна.
«Что ей ответить? Зачем ей знать, что я вспоминаю об израненных и замученных детях, и мне страшно от мысли, что мой отчаянный поступок поставил меня на одну доску с этими маньяками».
27 дней спустя — Маунт-Олайв
— Джинкс, я первый раз вижу в женской сумке такой бардак. Найди мне авторучку, — говорила проститутка с кривыми зубами.
— Ты дашь мне передохнуть наконец хоть пять секунд? — спросила другая, накручивая телефонный диск. — Поищи сама, если так торопишься.
— Футляр для очков, кошелек, блокнот, губная помада, ножик, о Господи! Лак для волос, пудра, дезодоранты, тампоны, косметичка, еще помада. Какое-то мерзкое крысиное гнездо, а не сумка.
Ее подруга между тем дозвонилась.
— Это Джинкс, — улыбнулась она в трубку. — Как дела? — Она выслушала ответ. — Хорошо... Бренди, — бросила она через плечо подруге, — принеси мою сумочку. Поскорее.
Проститутка с кривыми зубами влезла в туфли на шпильке и щелкнула застежкой ридикюля. Джинкс шарила в своей сумочке.
— Ты нашла мою ручку? А, вот она. Наконец-то. Записываю. Ну, мы пошли, — сказала она собеседнику на другом конце провода и положила трубку. Затем снова открыла свою сумочку. — Мятные таблетки, кошелек с мелочью, шарф от дождя, лосьон для рук, ключи. Аспирин, косметические салфетки. Ты мне все тут перемешала, не найдешь ничего.
Блестящий, с иголочки, автомобиль курсировал по улицам Маунт-Олайв, района, пользующегося дурной славой. Здесь можно было найти все, что угодно, любые товары, которые не предлагают в обычных продуктовых и промтоварных магазинах. Тут торговали наркотиками, ворованными вещами, продуктами с истекшим сроком годности, крадеными лазерными дисками, китайским фарфором. Были бы деньги, и можно купить или, по крайней мере, заказать любой товар. А также проститутку на ночь на свой вкус.
Джинкс и Бренди вышли на улицу, сплетничая, хихикая и заигрывая с заезжей деревенщиной, в то время как машина медленно проезжала мимо бара.
Одна ему приглянулась. Он еще больше замедлил ход, быстро развернулся и проехал еще раз. Остановился. Опустил стекло и выглянул, чтобы они увидели его красивое лицо.
— Эй, милашка, — позвал он.
Подошли обе.
— Привет. Хочешь развлечься? — спросили кривые зубы.
Он не удостоил ее взглядом и обратился к напарнице.
— Привет, блондиночка. Сколько?
— Хочешь, чтоб я составила тебе компанию? — спросила она, с подозрением заглядывая в окно.
Он улыбнулся мерзкой продажной твари и сказал:
— Да, беби, так сколько?
— А сколько бы ты дал?
— Я подумаю, — ответил он, быстро отодвигаясь внутрь машины и меняя намерение: кривозубая подружка слишком пристально разглядывала его. Хотя в парике и при слабом свете он был неузнаваем, но все же слишком много людей знали его лицо.
— Вот спасибо, — сказала та, которую звали Джинкс, одергивая короткую юбчонку и нагло охотясь за ним, пока он отъезжал. Но поняв, что он передумал окончательно, крикнула вслед: — Паршивый дешевый педераст!
Ему приглянулась еще одна, без компании. Она шла довольно быстро и была молода, но с ней оказалось непросто заговорить. Очень коротко, на ходу, она ответила:
— Да, но здесь, на месте.
Кто были эти ночные бабочки? Домашние хозяйки, надувающие по выходным своих уехавших муженьков, девочки из колледжа. Одна ночь в любом варианте. Называешь цену и получаешь все, даже мальчика или двух.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — на губах улыбка, одновременно близкая и далекая.
— Послушай. Я сейчас один и... ты понимаешь?
— Ты меня приглашаешь?
Он с облегчением вздохнул:
— Конечно. Сколько?
— Смотря чем тебе нравится заниматься.
— Вообще-то я предпочитаю разглядывать свою коллекцию эстампов. Но сейчас, пожалуй, лучше оказаться в постели и сплясать горизонтальную мамбу. Пообниматься, побрыкаться, трахнуться.
Девушка рассмеялась и открыла дверцу, разглядывая его в слабом свете автомобильной лампочки.
Он тепло улыбнулся:
— Садись.
Она села, но дверцу оставила открытой.
— Шестьдесят в рот тебя устроит? — Он вытащил деньги, но она покачала головой:
— За это сто. Я столько стою.
Он согласился:
— Я не сомневаюсь, — и выложил деньги.
Когда она заговорила, он посмотрел на ее зубы, и она напомнила ему ту, с кривыми клыками, минуту назад. Неужели у всех шлюх отвратительные зубы?
— Как тебя зовут, дорогой? Меня Таня.
Таня была молода, длиннонога, с развитым бюстом. Стройная и очень привлекательная. Ее портили только зубы.
— Таня. Какое красивое имя, — сказал он. — А меня Эр-Джи.
— Привет, Эр-Джи.
Привет, безмозглая, наглая сучка. Он наконец понял, что подспудно болело в нем, когда он разговаривал с этими шлюхами, этими потаскухами с кривыми зубами, этими вонючими подстилками. Ники нет и никогда больше не будет.
«Я заплачу им за то, что они сделали с тобой, детка», — подумал он и сказал:
— Твое лицо напоминает мне кого-то.
— Правда? Многие говорили мне, что я похожа на одну из телеведущих, Донну Миллз.
— Да. Ты выглядишь точно, как Донна Миллз. — «Ты больше похожа на генерала Миллза, глупая шлюха», — подумал он.
— В паре кварталов отсюда есть отличное местечко, — сказала Таня. У нее был маленький слабый подбородок, который, несколько увеличиваясь при улыбке, делал ее почти хорошенькой, но только до тех пор, пока не обнажались зубы. «Иногда женский рот становится привлекательнее из-за небольшого дефекта, более открытым, проницаемым и доступным. Более уязвимым», — подумал он в соответствии со своей логикой убийцы.
— Нет, — отклонил он ее предложение, — я живу в шести кварталах отсюда. Можем поехать ко мне. Мы примем душ или ванну, как захочешь. Станем чистыми и красивыми.
Она отрицательно качнула головой:
— Я знаю замечательную темную улочку. Заверни за угол и вверх. — Она потянулась за деньгами, спрятала их и захлопнула дверцу машины.
Он завел мотор и тронулся:
— Едем ко мне, милочка.
— Я не езжу в частные дома, Эр-Джи. Давай просто завернем за угол и замечательно проведем время. Идет, красавчик?
Он продолжал ехать прямо, мягко ее уговаривая и обворожительно улыбаясь.
На ней была надета очень короткая мини-юбка из грубой бумажной ткани и блузка с низким вырезом каре, Он протянул правую руку, и его пальцы легли на внутреннюю сторону ее левого бедра.
— Эй, — ее громкий голос раздражал его, — я же просила тебя повернуть за угол. Поезжай же. Остановимся там, в тени, и я доставлю тебе удовольствие, милый.
Не спрашивая разрешения, она нажала кнопку воспроизведения на передней панели приемника. Поднялась антенна, и в машине зазвучала музыка.
— Что за ерунду передают, — сказала она, переключая радиостанции, и наконец поймала рок-музыку. Громкие звуки рванулись из усилителей, и она сразу задвигалась на сиденье в такт. — То, что надо.
Он настолько взбесился, что больше ждать не стал, а просто повернулся и с размаху ударил ее кулаком по голове. Потом еще раз. Потянулся, подтащил ближе. Сила разливалась по всем мускулам его тела. Он достал из сумки металлический предмет и вонзил в ее ухо, другой рукой возбуждая себя, не замечая, что в машине горит свет, — он даже забыл, что не выключил мотор. Наконец он извергся рядом с безжизненным телом. Мерзкая дрянь, грязная сука, шлюха, проститутка... Его брюки намокли впереди, горячее семя разлилось по сиденью. Но он продолжал гореть желанием. Ему хотелось забрать тело домой и долго терзать его, прежде чем выбросить прочь.
Бакхедское управление
Целыми сутками Эйхорд разбирался с цифрами, имеющими отношение к Скамвею, — распечатки ЭВМ, телефонные номера, факсы, расчеты времени, начиная с последнего убийства Мороженщика. Его тревожило то, что этот пройдоха мог исчезать из своего «бьюика» незамеченным, беспокоили его таинственные источники средств к существованию, постоянные перемещения из одного района в другой, наличие двух больших лестниц, оборудованных для инвалидной коляски, по обеим сторонам местного представительства фирмы, которое занимало 4,5 акра в деловой части Бакхеда. У него был свободный Доступ к большому количеству машин, грузовиков, фургонов, и уследить за ним было трудно. Он не всегда ночевал дома и отсутствовал в офисе два-три раза в неделю, иногда с утра и до закрытия.
Четыре недели в городе было тихо. Ни новых убийств, ни заявлений о пропаже людей. Поэтому дело Споды-Скамвея оставалось только замусоренным, набитым бумагой ящиком. Расследование, над которым Джек Эйхорд ломал голову, не продвигалось.
Когда его вызвали тем утром из кафе напротив к телефону, он сразу ощутил онемение в левой руке и плече, почувствовав всеми фибрами, что этот звонок несет что-то важное. Дежурный из Маунт-Олайв с другого конца провода извергал в телефонную трубку слова, налитые отравой, сотнями кинжалов вонзающиеся через пальцы, сжимавшие вонючую, прокуренную трубку, в кисть, руку и плечо.
