Монс Каллентофт - Зимняя жертва
— Выстрел, — напоминает Зак. — Мы по-прежнему не знаем, кто стрелял.
— Делаем так, — объявляет Свен. — Сначала обыск. Потом можете поговорить с родителями парней.
Малин кивает и думает о том, что в операции в Блосведрете должны быть задействованы все силы. Кто знает, что может прийти в голову этим безумцам.
Потом ей вспоминаются слова испуганного Фредрика Уннинга: «Ведь это останется между нами, правда?» И она понимает, что теперь просто обязана провести эту линию расследования как можно дальше.
— На Блосведрет! — провозглашает Юхан, вставая.
— Если замутить воду в болоте, что-нибудь всплывет обязательно, — замечает Бёрье.
Болото. Ты знаешь кое-что о нем, Бёрье, ведь так?
Ты побывал в болоте, когда бессонными ночами лежал рядом со своей женой и слышал, как ей трудно дышать, потому что ее атрофировавшаяся диафрагма еле-еле удерживает легкие.
Ты чувствовал влагу, слизь на своих пальцах, ночью, в слабо освещенной спальне, когда она хотела, чтобы за ней ухаживал ты, а не безымянный социальный работник.
Да, ты знаешь кое-что о болоте, Бёрье, но есть и то, чего ты не знаешь.
Ты тоже по-своему ловил за оградой мячи, но никто не смеялся над тем, как ты это делал.
Ты никогда, никогда не был по-настоящему голоден, Бёрье.
По-настоящему одинок. Опасно одинок. Одинок настолько, чтобы остро отточенным топором отрубить ухо своему отцу.
Я парю над равниной, приближаясь к Блосведрету. Отсюда, сверху, строения этого крохотного поселка похожи на черные точки на бесконечном белом покрывале, а дерево, где я висел, напоминает частичку пепла в нескольких милях к западу.
Я опускаюсь, вижу автомобили, мерзнущих полицейских и Мюрваллей, собравшихся на кухне дома Ракели. Слышу их проклятия, вижу злобу, которую они не могут скрыть.
Если реактор не охлаждать, он взорвется. Или вы не понимаете принципа скороварки?
Насилие можно запереть, не более. А сейчас вы находитесь у его границы. Или вы думаете, что четыре человека в полицейской форме за дверями этого дома смогут удержать насилие внутри?
В мастерской, в самом большом или просто большом белом кирпичном доме?
Малин и тот, кого зовут Закариас, откройте двери одной из дальних комнат. Там, внутри, холодно, всего десять градусов, но вы почувствуете запах.
Тщеславие приведет вас туда.
Или любопытство?
Или, может, раскаяние, Малин?
Вам станет интересно, почему Мюрвалли не убираются как следует у себя дома, и этот интерес перерастет в подозрительность. Что же это такое? Что за зверь, который вечно лезет на рожон?
И вы увидите цепи высоко под сводом, траверсы, которые помогают людям поднимать тяжелые вещи к самому потолку, а то и к небу.
Вы увидите следы запекшейся крови.
И почувствуете запах.
И тогда вы поймете…
— Зак, посмотри!
— Я вижу. И чувствую.
Запах моторного масла, заполнявший первый, большой зал мастерской, во внутренней комнате словно выветривается.
— Света, надо больше света.
Тотчас легко разъезжаются хорошо смазанные огромные железные двери, разделяющие комнаты.
«Как невесомые», — замечает про себя Малин и видит следы колес, ведущие к выходу.
Здесь предметы теряют вес, как хорошо смазанная раздвижная дверь.
В этой комнате нет окон. Бетонный пол весь в пятнах. Цепи, закрепленные на балках, висят под потолком неподвижно и в то же время, кажется, издают скрежещущий звук, как гремучие змеи. На самом верху траверсы, словно маленькие черные планеты. Вдоль стен — стальные скамьи, матово блестящие в темноте. И этот запах смерти и крови.
— Там.
Зак указывает в сторону выключателя на стене.
Спустя несколько секунд комнату заливает свет.
Зак и Малин видят запекшуюся кровь на полу, на цепях, на ножах, аккуратно разложенных рядами на сверкающих стальных скамьях.
— Что за черт?
— Зови техников.
— А мы сейчас же осторожно выходим отсюда.
Малин, Зак и Юхан Якобссон стоят на кухне дома Адама Мюрвалля. Полицейские в форме вытряхивают содержимое ящиков в гостиной; пол завален газетами, фотографиями, скатертями и столовыми приборами.
— Внутренняя комната мастерской похожа на бойню? Может, там они и сделали все это? — спрашивает Юхан.
Зак кивает.
— А вы что нашли? — интересуется Малин.
— Весь подвал завален мясом. Огромные белые морозильные камеры. В них пакеты, на которых год и название продукта: «фарш две тысячи один», «стейк две тысячи четыре», «косуля две тысячи пять». Такие подвалы есть во всех домах. И в мамином, конечно, тоже.
— Что-нибудь еще?
— Невероятные кучи разного хлама, но бумаги не так много. Как видно, они не из тех, кто придает большое значение документации.
Их беседу прерывает крик из четырехместного гаража возле дома Элиаса Мюрвалля.
— У нас здесь есть кое-что! — возвещает радостный петушиный голосок.
«Неужели и у меня был такой же девять лет назад? — спрашивает себя Малин. — Когда я сразу после экзаменов в полицейской школе вернулась в родной город и отправилась в свой первый рейд в качестве патрульного? Вернулась… навсегда?»
Малин, Зак и Юхан выбегают из кухни Адама Мюрвалля, пересекают двор, дорогу и направляются к гаражу.
— Здесь! — кивает в угол один из самых молодых в форме.
Его глаза блестят от возбуждения, он указывает на погрузочную платформу «шкоды»-пикап.
— Невероятно! — восклицает он. — Похоже, эту чертову платформу просто мыли кровью.
«Едва ли», — думает Малин и предупреждает:
— Ничего не трогайте.
Она не замечает, как лицо молодого человека, только что счастливое и самодовольное, вдруг омрачает та ноющая, свербящая злоба, которую может вызвать только высокомерный начальник.
Мускулы живота Бёрье Сверда напряжены, он чувствует, как его тело буквально излучает силу.
Надо отдать должное этим придуркам: бензоколонка в приличном состоянии. Ничего необычного ни в магазине, ни в мастерских. Везде порядок и чувствуется знание дела. Здесь он и сам бы, пожалуй, оставил машину.
За магазином небольшой кабинет. Папки с бумагами на полке, факс. И еще одна дверь. Два крепких висячих замка на задвижке. Такие ли уж они крепкие?
В мастерской Бёрье находит лом. Возвращается в кабинет и просовывает его за задвижку, повисая на нем всей тяжестью. Вскоре замок поддается, Бёрье еще раз налегает на лом грудью — металл гнется, и задвижка отлетает.
Он заглядывает в комнату и сразу чувствует хорошо знакомый запах оружия. А потом видит ряды стволов, выстроившиеся вдоль стен. «Что за черт?» — думает он. И тут ему приходит в голову, что все это время комната не была достаточно хорошо защищена от взлома. Если человек хранит оружие на бензоколонке, то он не слишком опасается кражи, иначе держал бы его где-нибудь в другом месте.
Бёрье усмехается, представляя себе разговор в мини-автобусе: «Что бы вы ни делали, не трогайте бензоколонку в Блосведрете. Братья Мюрвалль совершенно сумасшедшие, имейте в виду».
Темнота сгущается у горизонта. Все смешалось в голове Малин: люди в форме и без, кровь, оружие, замороженное мясо. Вся семья собралась на кухне Адама Мюрвалля и теперь следит за ними из окна старухиного дома.
Малин кажется, что здесь кого-то не хватает. Кого? Ну конечно же, Даниэля Хёгфельдта. Ему полагалось бы уже подоспеть.
Но вместо него явился какой-то другой газетный писака, имени которого она не знает. Девица-фотограф все та же, с кольцом в носу и прочим.
Малин ловит себя на том, что ей очень хочется спросить про Даниэля. Но это совершенно невозможно, с какой стати?
Звонит телефон.
— Привет, мама.
— Туве, милая, я скоро буду дома. Сегодня у нас на работе так много всего случилось.
— Ты не хочешь спросить, хорошо ли мне было этой ночью у папы?
— Разумеется, тебе было…
— Да!
— Ты дома сейчас?
— Дома. Правда, я думала, не сесть ли мне на автобус и не поехать ли к Маркусу.
Сквозь шум доносится голос Юхана:
— Бёрье нашел на бензоколонке много оружия.
Малин глубоко вдыхает холодный воздух.
— К Маркусу? Было бы… может, ты там и перекусишь заодно?
38
Щеки Карин Юханнисон сияют, словно отражая свет фар. Ее коричневый загар оттенен блестящей тканью гламурного пуховика винно-красного цвета. Это уже не тот, что был на ней в прошлый раз, под деревом, другой.
«Бордо», — думает Малин. Именно так, должно быть, сама Карин обозначает этот цвет.
