Луис Роча - Смерть понтифика
Рауль выключает фонарь, и на рисунке тотчас же вновь появляется лицо Бенедикта XVI.
— Ничего не понимаю…
— Я не знаю этого человека, но наши преследователи, должно быть, уже взяли след. Предположим, что это — тот самый синьор, у которого сейчас находятся документы, — говорит Рауль. — А потому нам необходимо найти связь с двумя остальными частями головоломки, доставшимися Саре, — произносит Рафаэль.
— Какими именно? — уточняет капитан.
— Шифровкой, которую — к счастью или несчастью — разгадал твой друг, — продолжает Сара.
— А еще есть ключ…
— Совершенно верно.
Ключ! Сара совсем забыла о нем. Девушка достает крошечный ключик из кармана джинсов, и демонстрирует его отцу. Скорее всего, от небольшой сейфовой ячейки или маленького замка.
— К чему же может подойти этот ключ?.. — задумчиво произносит Рауль. — Что он открывает?
Несколько секунд каждый молча думает, что может открываться ключом и как он связан с портретом и только что полученными от Рауля сведениями.
— Вы говорили о шифре…
— Верно, но ведь он пропал.
— Пропал только оригинал, а у меня есть копия, — объявляет Рафаэль, расправляя бумагу, которую достает из кармана джинсов.
Тот самый лист, на который он переписал загадочный текст прежде, чем вручить запись Маргулису для расшифровки.
Рауль с предельным вниманием изучает запись, понимая, что времени осталось слишком мало.
18, 15–34, II, 2.23, V, 11 Dio bisogno e IO fare lo. Suo angurio Y mio commando GCT(15)-9,30–31,15,16,2,21,6-14, 11,18,18,2,20— Вашему другу удалось расшифровать написанное? — спрашивает капитан.
— Профессору не хватило времени, — поясняет девушка. — Его убили.
— Значит, на расшифровку у нас уйдет не один час…
— Подождите, — Рафаэль пытается вспомнить что-то, неожиданно пришедшее ему в голову. — Перед смертью он взглянул на меня…
— Кто?
— Профессор. Перед смертью он посмотрел мне в лицо и сказал, что нужно подсчитать буквы.
Капитан уже не слушает. Положив бумагу на колено, молча что-то записывает карандашом и высчитывает на пальцах. Через несколько секунд он выпрямляется:
— Готово!
L,A-C,H,I,A,V,E Dio bisogno e IO fare lo. Suo augurio Y mio commando GCT (DI) — N,Y-M,A,R,1,U,S-F,E, R, R, I, S— Ключ?! — во весь голос восклицает Сара. — Мариус Феррис? Но кто это такой?
— Предположим, что так зовут человека на двойном портрете, — произносит капитан.
— Капитан, если позволите, я скажу, что факты допускают двоякое толкование: либо ключ и есть Мариус Феррис, либо ключом владеет кто-то из Нью-Йорка.
— Нью-Йорка? — девушка совершенно не понимает, при чем тут американский город.
— Именно. N, Y должно обозначать «Нью-Йорк».
— А что тогда означает GCT? — спрашивает Рауль.
— GCT… — повторяет Рафаэль, задумывается, но так и не находит ответа.
— А эти две буквы в скобках? Все не так уж и просто!
— А ты верно все расшифровал? — уточняет Сара.
— Разумеется, — настойчиво произносит отец. — Посмотри на первое слово… Это — «ключ», la chiave, я совершенно уверен. Мариус Феррис, должно быть, и есть недостающий элемент головоломки. Остается лишь узнать, что значат GCT и буквы в скобках.
— Предлагаю заняться этим во время поездки, капитан.
— Верно.
— Ты уже знаешь, куда мы направляемся? — спрашивает Сара, разглядывая мерцающие вдали огни Лиссабона. — Давайте поедем в гостиницу, выспимся как следует…
— Даже не думай! До Мадрида еще много километров.
— Мадрида?! — девушка совершенно потрясена.
— Что ты задумал? — неожиданно вмешивается Рауль, чтобы успокоить дочь.
— Машина едет в Мадрид, оттуда мы вылетаем самолетом в Нью-Йорк.
— Нью-Йорк? — Сара заинтригована. — Но мы даже не знаем, куда нас приведет загадка!..
— Да, — соглашается Рафаэль, сохраняя совершенное спокойствие. — Сожгите шифровку, капитан. Мы и так уже знаем все, что необходимо.
ГЛАВА 48
Вот и настал долгожданный момент. Тот, к которому он стремился столько лет. Если вдуматься, то он ждал этого мгновения с тех самых пор, когда гулял по Гданьску, держась за руку отца.
Отец его, металлург по профессии, был активным членом «Солидарности» и страстно мечтал о свободной Польше. Он ненавидел диктатуру на родине, но не замечал тирании у себя дома. Он жестоко подчинял себе мать, неизменно жизнерадостную с виду, несмотря на физическое и психологическое насилие. Способность матери неизменно сохранять улыбку, славившуюся на оба берега Матлау, производила на сына сильное впечатление, а вот отец запомнился ему тем, что держал семью в постоянном страхе, невзирая на разъезды и долгие отлучки, вызванные неравной схваткой с тоталитарным правительством. В таких условиях невольно приходилось многое прощать. Совсем как в последний день. Жаль, что свободы, за которые так неистово бился отец, так и не прижились в его собственной семье. А ведь он вполне мог бы предоставить матери свободу высказываний. Со временем мать почти перестала улыбаться, смех ее звучал все реже и реже. А вот страх, повседневная нищета и ужас при звуке поворачивающегося в замочной скважине ключа, возвещающий о прибытии дьявола, — все это было вполне реально. Заканчивалось мирное затишье, возвращался глава семейства, в доме снова оказывался черный чемодан, полный долларовых купюр. «Американцы прислали», — говорил он, поглощая приготовленный «рабыней» ужин. Женщина была настолько добросердечной, что ей ни разу не приходило в голову сдобрить еду мышьяком. А вот он так и сделал бы. «Из Ватикана, — продолжал отец, — теперь-то мы с ними покончим», — и смеялся, смеялся, точно ребенок, мечты которого вот-вот сбудутся. Он говорил, что никому нельзя рассказывать, откуда деньги. Если информация станет достоянием общественности, то все необходимо отрицать, тем более что это — преступные деньги, полученные за чужие злодеяния. Прибыль от наркотиков, от почти открытой контрабанды… Грязные деньги для финансирования чистых идеалов свободы, равенства и братства. Иностранцы, с любопытством наблюдающие за событиями, и, конечно же, враги не должны знать о происхождении средств. «Это от американцев и из Ватикана», — продолжал отец, не уточняя, сколько именно перелетов пришлось совершить банкнотам, чтобы их не заметили шпионы и провокаторы. Руки, через которые прошли деньги. Подставные фирмы, по которым приходилось ходить. Управляющие теневых банков… Никто никогда ничего об этом не знал.
День, когда он пришел домой и увидел ее распахнутые глаза, остекленевший, неподвижный взгляд, увидел стекающую по шее — так, что на полу оставалась лужица — кровь, тот день он помнит так, будто все случилось вчера. Блузка стала совершенно красной, и невозможно было поверить, что еще недавно она была ослепительно белой…
Пьяный отец сидел на полу, прислонившись спиной к стене, сыпал ругательствами и обвинял мать в неуважении. Когда он очнулся, преступление уже было совершено. «Теперь нас осталось только двое, сынок, — произнес отец, рыдая пьяными слезами. — Иди же ко мне, парень, обними отца». Не просьба, а приказ, которому мальчик повиновался. Он обнял отца всем телом, а мать — всей душой, и нож вошел в тело по самую рукоятку, а сын по-прежнему, насколько хватало любви, зажмурившись, обнимал отца, и когда тот умер, то сын оттолкнул от себя труп и в последний раз взглянул на материнское тело. «Теперь я остался один».
И вот, наконец, столько лет спустя настал долгожданный миг. Наконец-то он познакомится с великим магистром, который, должно быть, уже приземлился на американском аэродроме. Сейчас он здесь, в нескольких шагах от нью-йоркского аэропорта Ла Гвардиа, и он, слуга, дожидается господина в аэропорту в условленном месте, на случай, если задержится транспорт.
Нервное напряжение скрыто улыбкой. Магистр заменил ему отца. Да, они не знакомы лично, но этот человек подарил ему все, что призваны дать детям кровные родители: жилье, деньги, образование, работу; показал, в чем смысл жизни… Да, все это было сделано на расстоянии, но тем сильнее любовь и уважение к магистру.
Самолет уже движется по взлетно-посадочной полосе. Когда двигатели заглушаются и открываются двери, первым выходит уже знакомый нам по Гданьску человек в темном костюме от «Армани». Он дожидается, пока спустится преклонных лет господин, опирающийся на трость с набалдашником в виде позолоченной львиной головы. Одной рукой он опирается на посох, другой — на руку помощника. Наконец-то все в сборе. Отец, Сын и Дух Святой. Хозяин, слуга и помощник.
Картина, достойная былых времен: польский слуга становится на колени перед магистром и почтительно кланяется.
— Если бы вы знали, какая честь для меня наконец-то познакомиться с вами, — произносит поляк, закрыв глаза.
