Джорджо Фалетти - Я — Господь Бог
— Хорошо. Через полчаса что-нибудь сообщу.
— И последнее. Этот Митч Спарроу был строительным рабочим.
Новость, понятное дело, взбудоражила капитана.
— О господи.
— Вот именно. Поэтому нужно покопаться в документах профсоюзов. Можешь поручить кому-нибудь?
Профсоюзы поставляли строительным фирмам рабочих, какие им требовались, выбирая их из своих списков. По ряду технических и организационных причин почти все предприятия в случае необходимости обращались именно к ним.
— Можешь считать, что агенты уже отправились туда.
Вивьен выключила телефон. Рассел слушал, пока шел вместе с ней к машине.
— Извини меня.
— За что?
— Ну, за это… Извини, что вмешался. Я машинально.
Вивьен и правда удивил вопрос, который Уэйд задал Човскому. Она пожалела, что сама до него не додумалась, но со свойственной ей честностью не могла не оценить заслугу Рассела.
— Это оказалась здравая мысль. Весьма здравая.
Рассел, казалось, и сам удивился своей неожиданной догадке.
— Я подумал, наверняка этот Спарроу попал в цементный блок за то, что узнал или увидел, на свою беду, что-то лишнее…
Он помолчал, размышляя.
— Просто вспомнил письмо, которое передал вам.
По лицу его пробежала тень, и Вивьен поняла, что он заново пережил те обстоятельства, в которых получил это письмо. Строки, написанные неровным мужским почерком, с поразительной отчетливостью всплыли в ее памяти.
Всю жизнь до и после войны я работал на строительстве.
Она завершила мысль Рассела, которая из простого предположения превратилась в уверенность:
— И ты решил: вполне вероятно, что тот, кто убил Спарроу, и тот, кто написал письмо, — одно и то же лицо.
— Совершенно верно.
Между тем они пришли на парковку. На другой стороне большой площади за редкими деревьями высился скелетообразный силуэт американских горок и парашютной вышки и виднелись тенты Луна-парка на Кони-Айленде. Машин на парковке стояло мало, и Вивьен подумала, что в понедельник, конечно, не так уж много народу приезжает в парк развлечений, даже если день такой прекрасный, как сегодня.
Она посмотрела на часы.
— Из-за всей этой истории я забыла, что хочу есть, но теперь вспомнила. Подождем звонка капитана. Хочешь гамбургер?
Рассел смущенно и как-то неопределенно улыбнулся:
— Я не буду есть. Составлю тебе компанию, если хочешь.
— Ты на диете?
В улыбке Рассела отразились унижение и безоговорочная капитуляция:
— Дело в том, что в кармане у меня ни цента. А мои кредитные карты давно превратились в куски пластика. В городе есть места, где мне доверяют, но тут я на территории команчей. Никакой возможности выжить.
Несмотря на все, что она знала о беспутной жизни Рассела Уэйда, Вивьен неожиданно прониклась к нему симпатией и даже нежностью. И сразу же постаралась запрятать эти чувства подальше, чтобы они не натворили каких-нибудь бед.
— У тебя неприятности, да?
— Сейчас для всех тяжелый кризис. Ты же работаешь в полиции — слышала, наверное, про этого фальшивомонетчика, которого арестовали в Нью-Джерси.
— Нет, а что?
— Он изготовлял двадцатипятидолларовые банкноты, потому что двадцатидолларовых ему не хватало на расходы.
Вивьен невольно рассмеялась. Двое темнокожих парней в ярких рэперских шмотках обернулись на них, проходя мимо.
Вивьен посмотрела в глаза Расселу Уэйду и словно впервые увидела его. Скрытая за веселым взглядом, угадывалась его привычка к одиночеству. Возможно, эта привычка — скорее результат его собственного решения, нежели давления обстоятельств.
— Могу угостить?
Рассел безутешно кивнул:
— Я не в силах отказаться. Признаюсь, голоден зверски, с майонезом могу съесть хоть автомобильные шины.
— Тогда пошли. Автомобильные шины нам еще нужны. Кроме того, обед мне обойдется дешевле.
Они пересекли парковку и вышли на берег океана. На пляже никто не загорал, лишь кое-кто прогуливался с собаками, а еще кто-то бежал трусцой. Вивьен залюбовалась волшебной игрой воздуха и света на воде, отражавшей солнце и тени облаков. Она остановилась, обратив лицо к ветру, поднимавшему волны и украшавшему их пеной. Случались иногда в ее жизни такие минуты, как эта. Минуты, когда, глядя на бесстрастное великолепие мира, хотелось опуститься на землю, закрыть глаза и забыть про все на свете.
И чтобы все забыли о ней.
Но это невозможно. Из-за людей, которых она любила и о которых согласилась заботиться как человек. Из-за людей, которых не знала и о которых согласилась заботиться как сотрудник полиции. Многие из них в этот момент занимались своими делами или куда-то ехали, не ведая, что занесены в смертный список убийцы, чье безумие исключало какое бы то ни было милосердие.
Они пошли по дощатому настилу для прогулок на пляже, пока не обнаружили яркий киоск, где продавали хот-доги и гамбургеры. Запах жареного они учуяли еще раньше, он-то и привел их сюда. Под тентами возле киоска располагались столики и деревянные стулья, чтобы летом клиенты могли поесть в тени на берегу океана.
— Что хочешь?
— Чизбургер, пожалуй.
— Один или два?
Рассел помялся:
— Два было бы чудесно.
Вивьен снова улыбнулась. Не было никакого повода для улыбки, но этот человек иногда умудрялся всколыхнуть в ней беззаботность, которая прогоняла любое другое настроение.
— Хорошо, сиротка. Садись и жди меня.
Она направилась к продавцу и сделала заказ, пока Рассел усаживался под тентом. Вскоре Вивьен подошла нему с подносом, на нем еда и две бутылки минеральной воды. Подтолкнула к Расселу его чизбургеры и решительно поставила перед ним воду.
— Пей! Наверное, предпочел бы пиво. Но раз уж ты со мной, будем считать, что мы при исполнении, поэтому никакого алкоголя.
Рассел улыбнулся:
— Некоторое воздержание мне не повредит. Пожалуй, я несколько перебрал в последнее время…
Он замолчал, потом, неожиданно изменившись в лице, заговорил другим тоном:
— Извини меня за все это.
— Ты о чем?
— Что пришлось платить.
Вивьен ответила беспечным жестом и оптимистичным заявлением.
— Придет время, отблагодаришь роскошным ужином где-нибудь. По моему выбору. Если это дело закончится так, как всем хотелось бы, у тебя выйдет отличная история, которую можно будет рассказать. А отличные истории приносят обычно славу и деньги.
— Не ради денег я ввязался в это.
Он произнес свои слова тихо, почти равнодушно. Вивьен не сомневалась, что он сказал их не только ей, но еще кому-то, с кем разговаривал мысленно. А может быть, и многим.
Некоторое время они ели молча, каждый погрузившись в свои мысли.
— Хочешь знать правду о «Сербской Голгофе»?
Вопрос Рассела прозвучал резко, неожиданно. Вивьен взглянула на него, и увидела, что он смотрит на океан, темные волосы ерошит ветер. По тону его голоса она поняла, сколь важен для него этот момент. Конец какого-то длинного пути, возвращение домой, где он увидит наконец в зеркале лицо, которому будет рад.
Не дожидаясь ее ответа, Рассел продолжил разговор, следуя нити рассказа, которая служила в то же время и нитью памяти. За такой сердце и разум с трудом поспевают вместе.
— Мой брат Роберт был на десять лет старше меня. Особенный человек, из тех, кто умеет вежливо, но решительно обращать в свою личную собственность все, с чем соприкасается.
Вивьен решила, что самое правильное в эту минуту — слушать.
— Он был моим кумиром, а также кумиром школы, девушек и семьи. Не потому, что сам старался, а про-сто обладал от природы удивительным обаянием. Думаю, редко мне доводилось слышать в жизни такую же гордость, какая звучала в голосе моего отца, когда он говорил о Роберте.
Он помолчал, и в этом молчании, казалось, соединились судьба мира и смысл жизни.
— И в моем присутствии тоже.
Слова Рассела вызвали в памяти Вивьен далекие образы. Пока он продолжал свой рассказ, голоса и лица из ее жизни становились рядом с теми, о ком рассказывал человек, сидевший напротив нее.
…и естественно, Грета возглавила чирлидеров. Не потому, что она моя дочь, просто не представляю, кто, кроме нее, мог бы…
— Я стремился во всем походить на него, но это оказалось невозможно. Неистовый человек, словно с цепи сорвавшийся. Любил риск, разные испытания, бесконечные состязания. Вспоминая сейчас, думаю, что знаю причину. Самый непоколебимый противник, который всякий раз оказывался перед ним, — это он сам.
…Натан Грин? Грета, ты хочешь сказать, что сегодня за тобой приедет этот Натан Грин? Не могу поверить. Это же самый…
— Роберт был неукротимым. Казалось, он все время что-то ищет. И нашел наконец то, что искал, когда занялся фотографией. Поначалу все считали, будто это одно из тысячи его увлечений, но постепенно обнаружился настоящий талант. Он обладал врожденной способностью с помощью объектива проникать в самую суть вещей и в души людей. Глядя на его снимки, невольно испытываешь ощущение, будто он заглядывает куда-то дальше того, что видно снаружи, и показывает то, что обычно недоступно глазу.
