Кен Фоллет - Третий близнец
Затем распечатала пробирку с кровью Денниса и отлила каплю в маленькую пробирку. Достала из холодильника пробирку с кровью Стивена и сделала то же самое.
Затем добавила в каждую из пробирок по капельке хлороформа – с помощью специальной калиброванной пипетки. Затем достала чистую пипетку и добавила столько же фенола.
Запечатала обе пробирки и поместила их в центрифугу марки «Верлмиксер», где они обрабатывались несколько секунд. Хлороформ был призван растворить жиры, а фенол – разрушить белки, но длинные витки дезоксирибонуклеиновой кислоты оставались при этом нетронутыми.
Лиза поставила обе пробирки обратно в штатив.
– Теперь остается лишь ждать, – сказала она. – Несколько часов.
Растворенный в воде фенол будет медленно отделяться от хлороформа. В верхней части пробирки должен образоваться мениск. ДНК останется в водном растворе, который на следующем этапе теста можно отделить с помощью пипетки. Но придется ждать до утра. Где-то в отдалении зазвонил телефон. Джинни нахмурилась – похоже, звонок доносился из ее кабинета. Она побежала туда и сняла трубку.
– Доктор Феррами?
Джинни терпеть не могла людей, которые, даже не представясь, спрашивали твое имя. Все равно что постучаться в чужую дверь и сказать: «Ты кто такой, черт побери?» Но она сдержалась и ответила:
– Джин Феррами. С кем имею честь?
– Найоми Фрилэндер, «Нью-Йорк таймс». – Голос женщины за пятьдесят, да еще заядлой курильщицы. – Хочу задать вам несколько вопросов.
– Не поздновато ли? На дворе уже ночь.
– Лично я работаю круглые сутки. Похоже, и вы тоже.
– И зачем это я вам вдруг понадобилась?
– Занимаюсь статьей об этике в мире науки.
– Ах вот оно что. – Джинни тут же подумала о Стиве, о том, что он не знал, что усыновлен. Этическая проблема, хотя и нельзя сказать, что неразрешимая. И почему это могло заинтересовать «Нью-Йорк таймс»? – Что же конкретно вас интересует?
– Просто мне стало известно, что вы при подборе испытуемых сканировали медицинские базы данных.
– Ах, это! – Джинни тут же успокоилась. На этот счет она могла не волноваться. – Да, верно, я разработала поисковую систему, которая сканирует компьютерные данные и подбирает подходящие пары. Моей целью является поиск идентичных близнецов. Впрочем, эту же систему можно использовать в работе и с другими базами данных.
– И вы получили допуск к медицинской информации, чтобы привести эту систему в действие?
– Тут важно определить, что именно вы называете допуском. Я была достаточно деликатна и не вмешивалась в частную жизнь людей. Никаких интимных подробностей. Программа это не регистрирует.
– Что же она тогда регистрирует?
– Имена и фамилии двух близнецов, их адреса и номера телефонов.
– И имена с фамилиями, я так понимаю, печатаются парно?
– Ну разумеется, в этом и смысл.
– В таком случае если вы используете, к примеру, базу данных по электроэнцефалограммам, то компьютер говорит вам, что мозговые излучения у Джона Доу в точности такие же, как у Джима Фитца?
– Да, так или примерно так. Но в целом о здоровье этих двух людей он вам ничего не говорит.
– Тем не менее, если вы узнали, что Джон Доу является параноидальным шизофреником, у вас есть все основания полагать, что и Джим Фитц тоже является таковым?
– Нет, мы этим не занимаемся.
– Но вы ведь можете знать Джона Доу.
– В каком смысле?
– Ну, он может быть, к примеру, вашим привратником или кем-то еще.
– Да перестаньте!
– Но это возможно?
– Об этом и пойдет речь в вашей статье?
– Может быть.
– Ну, чисто теоретически это возможно, но шансы столь малы, что ни один разумный человек не станет принимать их всерьез.
– Это спорный вопрос.
Эта репортерша твердо вознамерилась раздуть из мухи слона, подумала Джинни. И забеспокоилась. У нее и без того полно проблем и нет ни сил, ни времени отбиваться от этих чертовых газетчиков.
– Насколько все это имеет отношение к действительности? – спросила она. – Вы что, нашли реального человека, который считает, что я беспардонно вторглась в его частную жизнь?
– Меня интересует потенциальная возможность.
Тут Джинни спохватилась.
– Скажите, а кто посоветовал вам позвонить именно мне?
– А почему вы спрашиваете?
– Да по той же причине, по какой вы задаете мне все эти вопросы. Хочу знать правду.
– Я не могу этого сказать.
– Интересно получается! – воскликнула Джинни. – Я вот уже минут пятнадцать распинаюсь перед вами, рассказываю о своих исследованиях и методике. Мне нечего скрывать, а вот о вас этого не скажешь. Наверное, вам просто стыдно, так мне кажется. Стыдно признаться, каким путем вы раздобыли сведения о моем проекте.
– Ничего мне не стыдно! – буркнула журналистка.
Джинни завелась. С чего эта дамочка вообразила, что с ней можно так разговаривать?…
– Ну, наверное, тогда есть что скрывать кому-то еще. Иначе почему бы не сказать мне, кто он такой? Или она?…
– Я не раскрываю своих источников.
– Значит, им есть чего бояться, верно? – Джинни понимала, что взяла неверный тон. С журналистами лучше не ссориться. Но эту, похоже, ничем не проймешь. – Я ведь уже объяснила, что в моих методах нет ничего противозаконного и ничьи интересы они не задевают. Тогда зачем таиться вашему информатору?
– У людей могут быть самые разные причины…
– Может, этот информатор хочет мне отомстить? – Говоря это, Джинни призадумалась. Действительно, кому это может быть выгодно, кто затаил на нее злобу?
– Без комментариев.
– Ах, стало быть, без комментариев? – саркастически воскликнула она. – Что ж, буду иметь в виду.
– Доктор Феррами, хочу поблагодарить вас за помощь и…
– На здоровье! – рявкнула Джинни и бросила трубку.
Она долго и задумчиво смотрела на телефон. Что, черт побери, это означает?…
Среда
21
Беррингтон Джонс спал плохо.
Ночь он провел с Пиппой Харпенден. Пиппа работала секретаршей на кафедре физики, и за ней волочились многие ученые, в том числе и несколько женатых мужчин, но встречалась она только с Беррингтоном. Он нарядился, повез ее в уютный ресторанчик и заказал дорогое вино. Он купался в завистливых взглядах других мужчин своего возраста, обедавших с некрасивыми старыми женами. Затем привез Пиппу к себе домой, зажег свечи, надел шелковую пижаму и медленно и с наслаждением занимался с ней любовью, пока она не обмякла в его объятиях со сладострастным стоном.
Но в четыре утра он проснулся, мучимый мыслями о том, что его план может не сработать. Вчера днем состоялся его разговор с Хэнком Стоуном, и тот вроде бы клюнул, но сегодня, возможно, уже забыл об их договоренности. Возможно, издателей «Нью-Йорк таймс» вовсе и не заинтересует его история. Они проведут предварительное расследование и сочтут, что в том, чем занимается Джинни, нет ничего противозаконного. Или же будут слишком долго раскачиваться и приступят к делу только на следующей неделе, когда будет уже поздно.
Он так ворочался и вздыхал, что Пиппа сонно спросила:
– Тебе плохо, Берри?
Он погладил ее длинные светлые волосы, и она тут же начала тихонько сладострастно постанывать. Секс с красивой женщиной мог, конечно, служить утешением, но Беррингтон чувствовал, что сейчас это не поможет. Можно было бы поговорить с Пиппой о своих проблемах – она была умна, всегда его понимала и сочувствовала, – но делиться этой тайной с кем бы то ни было он не мог.
Через некоторое время он встал и отправился на пробежку. Но когда вернулся домой, Пиппы уже не было – она ушла, оставив прощальную благодарственную записку, завернутую в прозрачный черный нейлоновый чулок.
К восьми явилась служанка и приготовила ему на завтрак омлет. Марианна была худенькой нервной девушкой с французской Мартиники. Она плохо говорила по-английски, и все время боялась, что ее отправят домой, а потому отличалась примерным послушанием и услужливостью. Она была довольно хорошенькой, и иногда Беррингтон подумывал о том, что если он прикажет ей заниматься с ним любовью, она и это будет делать с той же покорностью и усердием. Но разумеется, этого не было и никогда не будет: спать со служанкой не в его стиле. Это дурной тон.
Он принял душ, побрился и оделся – весьма официально, выбрав темно-серый костюм в еле заметную полоску, белую рубашку и черный галстук в мелкий красный горошек. Вдел в манжеты золотые запонки с монограммами, аккуратно сложил белый льняной платок и вставил его в нагрудный кармашек. Наряд довершили дорогие черные туфли, начищенные Марианной до зеркального блеска…
Беррингтон приехал в кампус, зашел к себе в кабинет и включил компьютер. Подобно большинству знаменитых ученых, преподавательской работой он почти не занимался. Здесь, в Джонс-Фоллз, он читал одну лекцию в год. Его роль сводилась к управлению и организации исследовательской работы, и ученые с кафедры психологии считали престижным указывать его в качестве соавтора написанных ими статей. Но в то утро он никак не мог сосредоточиться, просто сидел за столом и смотрел из окна, как четверо молодых людей играют на корте в теннис. Он ждал важного телефонного звонка.
