Дик Френсис - Крысиные гонки
Карти-Тодд послушно поднялся, подошел к шкафу с картотекой, открыл верхний ящик и вытащил два листа бумаги. Один оказался формой, а другой – страховым сертификатом, украшенным причудливыми виньетками. Я заполнил очень простую форму, а Карти-Тодд вписал в сертификат мою фамилию и номер. Потом я вручил ему пять фунтов, в результате чего остался на кукурузных хлопьях до получки. Но дело было сделано.
– Теперь будьте осторожны, Мэтт, – пошутил герцог, а я улыбнулся и пообещал не рисковать.
– Боже милостивый! – Герцог посмотрел на часы и встал. – Теперь мы все вместе пойдем на скачки. Пора. И никаких извинений, Чарльз, больше не принимаю. Я настаиваю, чтобы вы позавтракали со мной. – Герцог повернулся ко мне и объяснил: – Чарльз очень редко бывает на скачках. Можете представить? Ему это не интересно! Но, поскольку ипподром совсем рядом...
Мне было понятно отвращение Карти-Тодда к конному спорту. Он предпочитал быть человеком-невидимкой, неузнанным, анонимным, каким и оставался до сих пор. Он был вынужден очень осторожно выбирать дни, когда он может пойти на скачки. По-моему, он никогда не появлялся на трибунах или в баре, не узнав заранее, что герцога там нет.
Мы все вместе направились к ипподрому, впереди герцог с Карти-Тоддом, сзади юный Мэтью и я. Мальчик чуть замедлил шаг и тихо спросил:
– Мэтт, вы заметили нечто странное в мистере Карти-Тодде?
Я взглянул на Мэтью. Лицо полуозабоченное, полунедоумевающее. Он ждал, что я успокою его.
– Что ты имеешь в виду под словом “странное”?
– Я раньше ни у кого не видел таких глаз.
Дети невероятно наблюдательны. Мэтью инстинктивно заметил то, что я, зная, пытался разглядеть.
– Но я не стал бы говорить ему об этом, – задумчиво протянул я. – Ему может не понравиться.
– По-моему, не понравится. – Он помолчал. – Мне тоже не слишком нравятся такие, как он.
– Понимаю.
– А вам?
– И мне не нравятся.
– Я так и подумал. – Он удовлетворенно кивнул. – Не понимаю, почему дядя так увлекся им. – Мэтью помолчал, потом бесстрастно добавил: – Дядя совсем не разбирается в людях. Он думает, все такие же симпатичные, как он. А это не так.
– Ты скоро сможешь стать его опекуном...
Он засмеялся.
– Я хорошо знаком с опекунами. У меня их хватает. Этого нельзя, того нельзя. Мама говорит, что других слов они не знают.
– Дядя тоже твой опекун?
– Нет, он не опекун, потому что мама говорит, что у него совсем нет здравого смысла, чтобы контролировать такое состояние, и что в один прекрасный день он вложит все деньги в мыльные пузыри. Я спросит дядю, в какие мыльные пузыри он собирается вложить деньги, но он только засмеялся. Он сказал, что у него есть биржевой маклер, который за всем следит, а дядя только становится богаче. А когда ему нужны деньги, он говорит своему маклеру, тот продает акции и присылает дяде деньги. Все просто. Мама зря беспокоится. Дядя ни в какую беду с деньгами не попадет, потому что знает, что ничего о них не знает, понимаете, что я имею в виду?
– Мне не хотелось бы, чтобы он слишком много отдал мистеру Карти-Тодду, – заметил я.
Мэтью бросил на меня мгновенный понимающий взгляд.
– Я тоже это почувствовал... Как вы считаете, правильно, если я постараюсь немного поостеречь дядю?
– По-моему, вреда от этого не будет.
– Я должен это сделать, – твердо сказал мальчик. – Но дядя фантастически привязался к нему. – Мэтью задумался и вдруг улыбнулся. – Но должен признать, апельсиновая корочка в шоколаде была ужасно вкусной.
* * *
Энни Вилларс была расстроена из-за Кенни Бейста.
– Утром я выбрала момент и навестила Кенни. У него сломаны обе ноги и стеклом порезано лицо. Он не сможет в этом сезоне участвовать в скачках. К счастью, он застраховался в Фонде защиты от несчастных случаев. Кенни сказал, что послал им десять фунтов, поэтому надеется получить две тысячи. Этот фонд – замечательная идея.
– Вы уже вступили?
– Конечно. После бомбы. Тогда я, разумеется, не знала, что это дело рук Руперта. Но все же лучше сделать сразу, как решил, чем откладывать на потом, не так ли?
– Не знаете, Китч и конюхи тоже застраховались?
Энни кивнула.
– Это были конюхи Китча. Он посоветовал им всем застраховаться. Даже предложил, что будет сам посылать по частям взносы из их зарплаты. В Ньюмаркете только и говорят, как им повезло. Все конюхи в округе, кто еще не вступил в фонд, в ближайшие дни пошлют свои пять фунтов.
– Вы читали о Руперте Тайдермене в “Спортинг лайф”? – нерешительно спросил я.
Лицо у нее сморщилось, словно от боли. Впервые с тех пор, как я ее знал, мягкая линия губ была естественной, не намеренной.
– Бедный Руперт... Какой конец... быть убитым!
– Нет никакого сомнения?
Энни покачала головой.
– Я звонила в местную газету в Кембле. Возле этого города его нашли. В газете рассказали, что он лежал под насыпью у моста, проходящего над железной дорогой. В Кембле считают, что его выбросили ночью из машины. Там не признают версии, будто он упал с поезда. – Она снова растерянно покачала головой. – Его ударили ножом под левую лопатку, и он умер за много часов до того, как его нашли.
* * *
Мне долго не удавалось поговорить с герцогом без Карти-Тодда, но наконец я улучил момент.
– Я оставил бумажник в офисе фонда, – пожаловался я ему. – Наверно, забыл на столе, когда платил взнос... Как вы думаете, сэр, возможно, чтобы вы дали мне ключ, если у вас есть, а я быстро сбегаю и заберу бумажник?
– Дружище, конечно. – Герцог достал маленькую связку ключей и выбрал один, совсем новый и ярко блестевший. – Вот, возьмите.
– Сэр, вы так добры. Я очень скоро вернусь. – Я сделал шаг к воротам ипподрома, но потом обернулся и с улыбкой пошутил: – А что было бы, сэр, если бы вы погибли в автомобильной катастрофе? Что случилось бы с фондом?
Он добродушно улыбнулся, будто похлопал меня по плечу, успокаивая.
– Дружище, все предусмотрено. Я подписал бумаги, в которых все оговорено. Деньги фонда гарантированы специально выделенной долей моего состояния.
– Чарльз видел эти бумаги?
– Естественно. Само собой разумеется. Знаете, он хорошо разбирается в таких делах.
* * *
Я уже подходил к главным воротам, когда бодрый голос окликнул меня.
Я обернулся. Ко мне спешил Колин с седлом под мышкой. Он проиграл первый заезд.
– В моем распоряжении одна секунда, – выпалил он. – Надо переодеться к следующему заезду. Ты уходишь? Ты видел Нэнси?
– Нет. Я искал ее. Я подумал… вероятно...
– Она здесь. Там, на балконе. С Мидж.
Я проследил за его взглядом, и правда, наверху, касаясь друг друга головами, они весело болтали. Нэнси и Мидж. Две половинки одного целого.
– Знаешь, которая из них Нэнси? – спросил Колин.
– Та, что слева, – без колебания ответил я.
– Большинство не могут их различить.
Колин заметил выражение моего лица и с досадой воскликнул:
– Если у тебя к ней такое чувство, то какого черта ты не говоришь об этом, чтобы она знала! Она думает, что теперь все конечно... из-за ее выходки... и страшно несчастная, хотя и скрывает...
– Ей придется жить на жалкие гроши.
– Ну и что? Какое это имеет значение? Ты переедешь к нам. Мы все этого хотим. Мидж хочет, чтобы ты жил с нами... Теперь, а не когда-то там, когда ты решишь, что можешь себе это позволить. У нас времени – только это лето. А после может почти ничего не остаться. – Он поддернул седло и посмотрел в сторону весовой. – Мне надо идти. Поговорим позже. Я побежал за тобой, потому что у тебя был такой вид, будто ты уходишь.
– Я скоро вернусь. – Я решил проводить Колина до весовой. – Колин... я должен кому-нибудь рассказать, потому что никогда не знаешь...
Он озадаченно взглянул на меня. В трех коротких предложениях я объяснил ему, почему фонд превратился в мошенническое предприятие, как его имя и бомба были использованы, чтобы раздуть бизнес, и какую аферу задумал Карти-Тодд.
– Господи! – Колин замер на месте. – Фонд – такая замечательная идея. Черт подери, ну и позор!
* * *
Субботний полдень. Следователи из комиссии разъехались к женам, детям и траве на лужайках. Я положил трубку и подумал о полиции. Полиция, конечно, была на месте. На ипподроме. Готовая ко всему. Но захотят ли они помочь мне? Едва ли. Преступление еще не совершено, и они не сдвинутся с места и на дюйм.
В лучшем случае, если они поверят мне, то приедут к дому Карти-Тодда, чтобы взять его показания.
Но уже не будет ни Карти-Тодда, ни документов, ни фонда. А возможно, и герцога...
Сколько раз я убеждал себя держаться подальше от неприятностей.
Я никогда не прислушивался к собственным советам.
* * *
В офисе Карти-Тодда стояла абсолютная тишина. Даже часы не тикали. Но мне казалось, что атмосфера здесь зловещая и гнетущая. Карти-Тодд, с уверенностью можно сказать, на скачках, и в моем распоряжении по меньшей мере час – умом я это прекрасно понимал. Но нервы оставались натянутыми, как струна.
