Роберт Маккаммон - Мистер Слотер
Резко высунулась коричневая рука, схватила палку, вывернула ее из руки воина, отчего он сам и группа детишек бросились бежать так, будто сам дьявол высунулся из темной двери. Мэтью в первый момент тоже хотел было броситься прочь, но остался на месте. Он сегодня уже встречался с Сатаной, а мелкие дьяволы Слотеру не чета.
Из-за шкуры вышел индеец и уставился на пришельца глазами, похожими на черные кремни. Ростом он был с Мэтью, старше года на три-четыре, хотя у туземцев возраст определить трудно. Голова выбрита, только оставлена прядь на черепе, но нет ни убора из перьев, ни шапочки, которые Мэтью видел на других. Татуировок на лице не наблюдалось, зато шея и грудь под распахнутой оленьей шкурой были покрыты шрамами от царапин и уколов, более напоминающими следы самоистязания, чем какие-либо символы. На запястьях и над локтями вытатуированы синие кольца. Худощавый, пожалуй, даже тощий, все ребра наружу и круги под глазами. Одет в обычный килт, штаны и мокасины, на шее — деревянный тотем на кожаном шнурке. Мэтью показалось, что это фигура двуглавого человека.
Индеец посмотрел туда, куда ушли остальные. Виден был ястребиный профиль, широкие скулы на угрюмом лице. Потом смерил Мэтью взглядом и сказал:
— Англичанин.
— Да! — Мэтью обрадовался, услышав это слово, сказанное почти с родным нью-йоркским произношением.
— Это из-за вас такой шум поднялся?
— Из-за меня. Мой друг ранен, можете мне помочь его найти?
— Он здесь?
— Да, но я не знаю, где.
— Хм. — Черные брови незнакомца приподнялись. — Как именно ранен?
— Ножом. В спину.
— Руки у вас. — Индеец показал палкой, которую держал в руке. — У них вид нехороший.
— Меня волнуют не они, а мой друг.
— Значит, он настоящий друг, потому что болеть ваши руки должны очень сильно. Что произошло?
— Это не важно. Я просто хочу знать, где он. Его зовут Хадсон Грейтхауз.
— Понимаю. — Индеец кивнул. — Если он здесь, то он у сестер милосердия.
— Отведите меня туда!
— Нет, — ответил индеец, — не отведу. Сестры не любят, чтобы им мешали во время работы, — объяснил он, увидев на лице гостя отчаяние. — Лучше их оставить в покое. У вас имя есть?
— Мэтью Корбетт.
— Не желаете ли зайти в мой дом и выпить чаю, Мэтью Корбетт?
— Чаю?
— Дурная привычка, которую я подцепил в Лондоне, — объяснил индеец. Он выбросил палку и отвел в сторону оленью шкуру. — Заходите. Отклонять вежливое приглашение — дурной тон.
Он ждал, пока Мэтью пытался разобраться, в какой же это фантастический сон он попал и когда наконец проснется. А Мэтью потихоньку начинал чувствовать боль от обожженных веревкой ладоней, от истертых о камни ног. Отбитое левое плечо ощущалось мертвым грузом. Но сильнее всего была ошеломляющая усталость в сочетании с глубоким горем. Если бы не он, Грейтхауз не лежал бы где-то умирающий, а может, уже умерший, и, что хуже всего, Слотер не был бы на свободе. Но сейчас необходимо от этого отвлечься и сосредоточиться на происходящем, а потом понять, как пережить то, что ждет еще впереди.
— Спасибо, — ответил Мэтью и вошел в жилище индейца.
В очаге посреди хижины тлели дрова. Вокруг виднелись предметы обыденной жизни: лежанка, деревянная стойка с одеялами, звериные шкуры, одежда, деревянные миски и глиняные чашки, ведро из коры и прочие необходимые вещи. Мэтью заметил несколько копий, два лука и колчан со стрелами возле стены. Конечно, этот человек охотится, иначе бы он не выжил. Но почему он живет здесь один, явно без жены и детей?
В каком-то смысле Мэтью получил ответ на этот вопрос, когда индеец уселся по-турецки перед огнем, разлил черную жидкость из деревянного горшка по глиняным чашкам и спокойно спросил:
— Вы безумия не боитесь?
— Простите?
— Безумия, — повторил индеец. — Я безумен.
— Нет, — ответил Мэтью уверенно, хотя слегка настороженно. — Не боюсь.
— Это хорошо. — Индеец протянул ему чашку. — Здесь все боятся. Вот почему я… — Он посмотрел вокруг, наморщив лоб в поисках слова. — Изгой, — закончил он. — Или почти изгой. Скоро буду совсем, потому что мне все хуже. Пейте, пейте. Как говорят у вас на родине, ваше здоровье!
Он поднял чашку в подобии тоста, поднес к губам и выпил.
Мэтью последовал его примеру, но, едва сделав только глоток, подумал, что сейчас у него подкосятся колени — это действительно был английский чай, но такой горькой и крепкой заварки Мэтью никогда не пробовал. Наверное, в этом вареве еще рыбьи головы и медвежьи яйца. Мэтью закашлялся, отплевываясь, глаза налились слезами, и он отвел чашку почти на расстояние вытянутой руки.
— Извините, что без сахара, — сказал индеец. — Как, можно пить?
Мэтью снова зашелся в кашле. Но, несмотря на горький вкус, он почувствовал, как разливается выпитый заряд по жилам, будто в этом чае одним из ингредиентов был порох.
— Да, вполне, — ответил он.
— Я его вымениваю на фактории в Бельведере. — Индеец налил себе вторую чашку и выпил. — Вы чай вспоминаете, когда думаете о родине?
— Я родился здесь, — ответил Мэтью, когда язык вновь начал повиноваться ему.
— Да, и я тоже. А ведь мы могли бы быть братьями, правда?
На это Мэтью не знал, что ответить, и сделал еще один глоток этого пойла из чашки.
— Как вас зовут? — спросил он.
Индеец издал нечто напоминающее шум призрачного ветра в зимнем лесу.
— На вашем языке это значит: «Прохожий По Двум Мирам».
— Вы прекрасно говорите по-английски.
— Спасибо. Этот язык нелегок в изучении. У меня все еще бывают трудности. Но здесь я говорю лучше всех, вот почему мне и позволено остаться. — Он напряженно улыбнулся — на иссушенном лице улыбка казалась гримасой. — Я в Лондоне сошел с ума. Понимаете?
Мэтью не понимал, но решил эту тему не развивать. Он наклонился и поставил чашку рядом с очагом. Не слишком близко, а то вдруг взорвется.
— Мне нужно найти моего друга.
— Вам нужно что-то сделать с руками. Иначе завтра вы ими не будете владеть.
— Моего друга, — повторил Мэтью. — Если он умрет…
Он не договорил. Но Прохожий-По-Двум-Мирам, глядя в упор черными суровыми глазами, так просто отпускать его не собирался.
— Если он умрет — то что?
— Если он умрет, виноват буду я.
— Каким образом?
— Мы везли арестанта в Нью-Йорк из Вестервика. Это был очень опасный человек по фамилии Слотер. Из-за одной вещи, которую я сделал… или точнее не сделал, Слотеру удалось ранить моего друга и сбежать. — Мэтью провел рукой по волосам, едва ощущая покалывания содранной кожей. — Он убийца. Подумать страшно, что он способен натворить.
Прохожий кивнул с бесстрастным лицом.
— Тогда скажите мне, о ком вы более всего горюете? О себе — из-за вашей ошибки, о вашем друге — из-за его ранения, или о других?
— О каких других?
— Ни в чем не повинных, — ответил Прохожий. — Тех, которых этот ваш Слотер может убить.
И вот это оно и было. Главная правда, суть страдания Мэтью, проницательно открытая человеком, которого в Нью-Йорке назвали бы дикарем. Потому что Мэтью еще по пути в деревню из Форт-Лоренса понял, что смерть Грейтхауза будет лишь первой в цепи многих от рук Слотера. Он проклинал свои глупость и жадность, мелочность и тщеславие. Проклинал черный кожаный мешок с печатью в виде осьминога, и проклинал золото, что так ярко блеснуло ему в глаза там, в усадьбе Чепела. У него было чувство, будто он угодил в капкан, расставленный так уверенно, как если бы это запланировал профессор Фелл. В такие ловушки, понял теперь Мэтью, попасть очень легко, но адски дорого приходится платить за то, чтобы из них выбраться.
А еще он понял, что если хочет выбраться из этого капкана, то свой долг Сатане должен заплатить сам.
Он спохватился, поймав себя на том, что рассматривает охотничьи орудия Прохожего: заостренные копья, луки, колчаны со стрелами.
— Вы хороший охотник? — спросил Мэтью.
— Себя прокормить могу, и… как это говорится? Вношу свой вклад.
Мэтью кивнул. Потом повернулся, посмотрел Прохожему в глаза:
— А на человека вам охотиться приходилось?
— На человека? — повторил Прохожий пустым голосом.
— Приходилось? Или… смысл моего вопроса: могли бы?
Прохожий глядел на дрожащий язык пламени.
— Важно не «мог бы», а «стал бы». Я бы мог, но я не стал бы. А вы не смогли бы, потому что еще до восхода солнца боль заставит вас отказаться от этой мысли.
— У меня руки в порядке.
— Я о ногах. Вы вошли, хромая.
— Порезаны слегка, но это не важно.
И снова улыбка-гримаса исказила лицо индейца.
— Ох вы, англичане! Вечно сражаетесь со всем, что вас окружает, даже с собственным духом и телом! Не умеете перерезать веревку до того, как она вас задушит, не умеете обойти зыбучий песок, лежащий прямо на виду. Все вокруг вы хотите подчинить своим путям, даже если оно вас уничтожит. Победить, даже если победа ведет к вашей гибели. Не мало ли смерти вам было для одного дня, Мэтью Корбетт?
