Скотт Фрост - Дневник Габриеля
— Суини в комнате 211. Вон то крайнее окно с закрытыми занавесками. Еще одна машина дежурит с другой стороны.
— Когда он въехал?
— Вечером, после того как его бунгало взлетело на воздух вместе с вами и Трэйвером. Другой постоялец позвонил администратору и сказал, что узнал его по фотографии, показанной по телевизору.
— Он сейчас внутри?
— Ага. Я отправил к нему горничную. Он еще спит. Вы хотите его взять или сесть ему на хвост?
— До парада меньше суток, на слежку нет времени.
— Я возьму ключ от номера, — сказал Фоули.
Он вернулся к своей машине, поковырялся в зубах, а потом мы пересекли Колорадо и встали на парковке.
Кругом были разбросаны банки из-под пива. Промокшие остатки пиццы забились в канализационную решетку. На половине автомобилей в преддверии финала чемпионата были наклеены стикеры с эмблемой команды Вашингтонского университета. Кого-то из фанатов стошнило рядом с голубым «шевроле».
Фоули вышел из офиса администратора с ключом, и мы втроем поднялись наверх.
— Это тот придурок, который стукнул вас дверью, лейтенант?
Господи, а я почти забыла.
— Да, но он извинился.
Мы дошли до нужной двери, и Гаррисон занял позицию с другой стороны.
— Не торчи перед окошком, — велела я.
Он нервно посмотрел через плечо и сделал полшага вперед.
— Как вы хотите это сделать? — поинтересовался Фоули.
— Суини считает, что кто-то пытается его убить. Если мы просто ворвемся, то он может натворить глупостей.
Фоули достал пистолет, а потом три раза шандарахнул кулаком по двери.
— Полиция Пасадены! Открывайте!
Я услышала за дверью глухой стук, как будто Суини свалился с кровати.
— Суини, открывайте! — завопил Фоули.
Снова какой-то грохот, а потом кто-то выругался: «Черт, черт, черт!».
— Думаю, мы его разбудили, — сказал Фоули.
Я услышала тихие беспорядочные шаги, такое впечатление, что человек за дверью натягивает брюки.
— Поднесите значок к глазку, — раздался голос.
Фоули посмотрел на дверь, потом на меня и покачал головой.
— Но здесь нет никакого глазка, придурок.
— А как я тогда узнаю, что вы действительно полицейские?
— Потому что я — та, кому ты съездил дверью, — ответила я.
— Ох.
Долгая пауза.
— Простите меня…
— Открывайте дверь, мистер Суини, немедленно!
Суини открыл цепочку, а потом лязгнул дверной засов. Как только дверная ручка начала проворачиваться, Фоули с размаху влетел в дверь, словно это всего лишь простыня на веревке. Суини дернулся, но поздно. Фоули уже сидел на нем, надавив коленями на его спину и прижав его щекой к полу.
— И не двигайся, мать твою, — прошипел Фоули на случай, если у кого-то остались еще сомнения, кто здесь главный.
— Хорошо, — пробормотал Суини, в рот которого забивался длинный жесткий ворс темно-рыжего ковра.
Фоули защелкнул на запястьях задержанного наручники, а Гаррисон проверил ванную, чтобы убедиться, что мы одни. В номере было душно, пахло сигаретным дымом, скопившимся за последние тридцать лет. Над кроватью красовалось выцветшее изображение Тадж-Махала. В одном из ящиков комода лежал бумажный мешок с зубной щеткой и пастой. На спинке единственного стула висела рубашка. Никаких личных вещей. Все имущество Суини погибло в результате взрыва.
Фоули поднялся на ноги, оставив Суини лежать на ковре. Я села на корточки рядом:
— У вас большие неприятности.
— Думаю, вы меня с кем-то перепу…
— Если вы мне солжете, я привлеку вас за соучастие в убийстве.
— Что?! — проревел он, его голос стал выше сразу на несколько октав.
Я посмотрела на Фоули.
— Подними его.
Фоули схватил Суини за руку и усадил его на кровать. Взгляд Суини быстро пробежался по комнате. Привычка мошенника, который ищет пути к отступлению на случай, если его затея провалится.
— Я ничего не знаю.
— Замолчите, — прошептала я, но это произвело эффект крика. — Мне нужно знать все, что вы знаете или думаете, что знаете. Если вы мне соврете или начнете юлить, я упеку вас за решетку на веки вечные. Вы напали на офицера. Вы просто неудачник, мистер Суини, и у меня нет времени тут лясы точить. Вы мне помогаете, и я забываю о том, как вы ударили меня дверью в доме вашего начальника.
— Кого?
— Вашего босса, Финли. Вы работали у него в цветочном магазине.
Казалось, воздух вышел из него как из сдувшегося шарика. Суини посмотрел на меня и кивнул. Я обратилась к Гаррисону:
— Принеси папку из машины.
Он кивнул и вышел.
— Что вы делали в доме Финли? Что вы там искали?
— Деньги, а что же еще? Моего начальника убили, а мой дом взорвали, что еще, черт побери, я должен был делать?
— Найти себе работу, придурок, — процедил сквозь зубы Фоули.
Суини заглянул мне в глаза, а потом отвернулся, как будто в глубине души его мучил стыд за свою никчемную жизнь или страх, что мамочка посмотрит на него через плечо и с неодобрением покачает головой.
— Мне нужны были деньги, понятно? Я не знал, что вы коп, когда стукнул вас дверью.
Первая ложь. Я почувствовала, как закипает моя кровь.
— Я же велела вам не врать, а не то отправитесь за решетку.
— Хорошо, хорошо… я все скажу. Да, я знал, что вы коп, но запаниковал. Простите меня.
— Расскажите мне все, что знаете о Финли?
— А что я должен знать?
— Отвечай на вопрос! — рявкнул Фоули ему в лицо.
Суини допросы были не в новинку. Он вздохнул и покачал головой.
— Ничего я особенного не знаю. Я просто разгружал грузовики. Меня нанял другой парень.
— Брим?
— Да.
— Он мертв.
На лице Суини застыло очевидное удивление, но он тут же занял оборону.
— Это не я.
— Заткнись, мудак, — отрезал Фоули.
Дверь открылась. Вошел Гаррисон и подал мне папку. Я открыла ее и вдруг поняла, что смотрю на фотографию Лэйси. Снимок был сделан для выпускного альбома, и она его ненавидела. Ей казалось, что она получилась толстой. А я считала, что она просто красавица. Снято еще до пирсинга. Когда я взяла фотографию, то у меня едва заметно дрожали пальцы. Думаю, Гаррисон заметил это, потому что он отвернулся и смотрел куда-то в сторону, пока дрожь не прекратилась.
— Вы когда-либо видели эту девочку?
Я подержала снимок у Суини перед глазами. Его взгляд скользнул по нему, казалось, практически не задержавшись.
— Нет.
— Посмотрите! — заорала я.
Суини тут же принял стойку «смирно», как будто его ударило током. Он кивнул, посмотрел на фотографию и начал ее разглядывать. Когда взгляд преступника, пусть и такого жалкого, как Суини, скользил по снимку моей девочки, это почему-то казалось оскорблением.
— Эта девица с конкурса? Да, я видел ее в новостях… правильно?
Он посмотрел на меня, словно ждал подтверждения.
— Кроме как в новостях, вы ее никогда больше не видели?
— Нет, никогда. Что, черт побери, происходит?
Я аккуратно положила снимок обратно в папку и достала фотографию убитого мальчика из дома на Монте, сделанную полароидом. На фотографии было видно его лицо. Глаза полуоткрыты, лицо немного исказилось, поскольку к нему прилила кровь, пока паренек лежал на животе.
— А его вы видели?
Суини озадаченно посмотрел на снимок.
— А что это с ним такое?
— Ну, ему выпустили пулю в затылок.
— Господи! Что, черт побери, происходит?! Ответьте же мне!
— Его убил тот же человек, который заложил бомбу в вашем доме.
— Это была бомба?
— Не будь идиотом, — сказал Фоули. — Ты что, думаешь, он сам взлетел на воздух?
— Такое бывает.
— Ага, а у собак бывают крылья.
— Так вы видели этого парня? — повторила я.
— Нет, никогда.
Его голос впервые дрогнул от страха. Я показала ему фотографии Эрика из Азусы и мертвого мексиканского майора.
— Я никого из них не видел. Так вы мне скажете, что происходит?
Я вытащила портрет Габриеля.
— Расскажите мне о нем.
Во взгляде Суини ничего не промелькнуло. Ни узнавания, ни попытки скрыть правду, ни страха. Ничего. Я посмотрела на Гаррисона. Он видел то же, что и я, и был также озадачен.
— Я никогда не видел этого человека, — сказал Суини.
— Взгляните на портрет.
Он вздохнул и еще несколько секунд разглядывал изображение.
— Нет, я никогда его не видел.
— Не ври нам, скотина! — взревел Фоули.
Он снова посмотрел на рисунок.
— Я никогда его не видел. Никого из них. Клянусь. Я никто и ни для кого ничего не значу.
Это была самая честная и грустная самооценка, какую я только слышала. Я бы даже пожалела его, если бы у меня в сердце осталось место для кого-то еще. Я сунула портрет Габриеля в папку. Было такое чувство, словно я закрыла дверь перед последней своей надеждой.
