Алексей Сейл - Живодер
Мне почему-то не хотелось говорить об этом — в этот момент все это казалось далеким и бесконечно скучным. Кроме того, проявленное ею сочувствие отозвалось у меня дрожью в промежности, желаннее которой для меня ничего не было.
— Если не возражаешь, я бы предпочел не обсуждать это, — грустным голосом сказал я.
— Конечно, о чем речь, сняли. — Она задумалась. — Может, пойдем пообедаем?
— Конечно, — согласился я. — Куда?
— Не знаю… — Мы стояли на задворках, и ее охватил приступ нерешительности. — Может, ты не хочешь обедать, а хочешь вернуться домой…
Я чувствовал, что все начинает рушиться и, если я сейчас не найду места, чтобы пообедать, все закончится прямо здесь. Я принялся отчаянно оглядываться по сторонам и вдруг заметил знакомую дверь. Это был тот самый полуподвальный ресторанчик, куда много лет тому назад водил меня Блинк.
— А вот прекрасное местечко, — затараторил я. — Там вкусно кормят. — И прежде чем она успела возразить, я схватил ее за руку и повел вниз.
Первая мировая война там уже закончилась, и победа была одержана кенийскими азиатами.
Не успел я переступить порог, как меня окружили ароматы Найроби сорокасемилетней давности. Мы сели за простой сосновый стол, на котором уже стояли чашки и безупречно чистый стальной кувшин с водой, и молодой официант принес нам меню, зашитое в пластик.
— А что это за кухня? — спросила она.
— Азиатская кухня выходцев из Кении.
— Разве кенийцы не африканцы?
— Африканцы считают, что нет.
— Ты закажешь мне? Я вегетарианка — не ем ни рыбы, ни мяса.
— Уверен, что с этим никаких проблем не будет.
В кафе Рахмана в Найроби мои однополчане заказывали чудовищные блюда из жареной верблюжатины с древесной подливкой, вареные пудинги, состоявшие из самых разнообразных натуральных ядов, и жареное мясо с яичницей, которое воплощало собой воссоединение мамаши-крокодилихи со своим потомством. Я же демонстративно заказывал на суахили мого, также называемое кассавой, которое подавали с мандариновым соусом, карри с баклажанами, карахи карелу, тарку дал и мясо-гриль, чтобы проявить свой космополитизм. То же самое я заказал и теперь, снова на суахили, и мне снова было двадцать пять.
— Хочешь, я расскажу, чем я занималась вчера вечером? — спросила Мерси.
— Конечно.
* * *Мерси закрыла свою лавку в шесть часов, забрала со стоянки свой стодвадцатипятикубовый мотороллер "пьяджо-велокораптор" и поехала в восточную часть Лондона, где спряталась у входа древнего магазина и начала наблюдать за домом напротив. Часа через полтора из дома вышел мужчина в сопровождении девушки лет двадцати пяти. Мужчина выглядел немногим старше, был крепок и хорош собой. Они остановились, чтобы поцеловаться, и мужчина запустил руку девушке под джинсы. Потом они обнялись и двинулись к машине, припаркованной на тротуаре. После чего сели в нее и уехали.
Мерси выждала еще пятнадцать минут, перешла улицу и открыла ключом входную дверь. Войдя в коридор, она свернула в квартиру на первом этаже и, не зажигая света, ощупью направилась в гостиную, которая была освещена оранжевыми отблесками уличного фонаря.
Гостиная была изысканно обставлена хромированной мебелью с кожаной обивкой, на стенах висели обрамленные афиши кинофильмов, и повсюду стояли шкафчики из мореного дерева, заставленные горами пластинок. На столе стоял проигрыватель с усилителем английского образца с единственной кнопкой переключения, стоивший, однако, несколько тысяч фунтов. Мерси налила в чайник воды на кухне, потом вернулась в гостиную и вылила ее на заднюю часть усилителя, затем открыла банку с консервированным грибным супом и вывалила его на проигрыватель. В шкафу в спальне висело несколько костюмов от Пола Смита; Мерси опорожнила в их карманы несколько банок с таитянскими овощами, а изнутри сбрызнула их диетической кока-колой. После этого она вышла из дома, села на мотороллер и поехала домой.
В одиннадцать вечера она сидела на диване, листая антологию поэзии XX века, когда раздался телефонный звонок. "Привет, Котенок", — произнес мужской голос. "Привет, папа, — ответила она. — Как дела?" — "Отвратительно! Твоя мачеха снова прорвалась в мою квартиру и испоганила все что могла!" — "А откуда ты знаешь, что это она?" — "А кто это еще может быть? У человека, который это сделал, был ключ, а это резко сокращает круг возможных кандидатов". — "Серьезно? А я думала, ключ от твоего дома есть у нескольких сотен женщин". — "Ну, ты преувеличиваешь". — "Да? Так что же она натворила?" — "Залила супом весь мой "Назуки″". — "Прискорбно". — "Ты же знаешь, Котенок, я только с тобой могу поговорить об этом". — "Да, сочувствую… Ну а как дела с этой новенькой, как ее зовут — Абрикосик?" — "Да, она замечательная. Мне кажется, она могла бы стать твоей новой мамой. И такая проказница, вчера вечером сделала мне минет в машине, пока я стоял у светофора". — "Bay…"— "Да, она великолепна. Мы собираемся в фетишистский ночной клуб, не хочешь присоединиться?" — "Нет, пожалуй, побуду дома". — "Уверена?" — "Да". — "Ну ладно. Тогда пока, Котенок". — "Пока, папа".
— Можно мне тебя кое о чем попросить? — спросила меня Мерси.
— Конечно.
— Можно я как-нибудь приеду к тебе? В следующие выходные? Мне так надоел этот город.
— Конечно можно.
Потом мы поговорили о котах, школе, в которой она училась, и всяком таком, а затем наступил момент, когда надо было прощаться, потому что впереди были следующие выходные.
— Здорово, значит, я приеду к тебе на следующих выходных, — сказала она на улице, потом обняла меня и поцеловала в губы. И я пошел к метро.
* * *Вернувшись в Литлтон-Стрэчи, я попробовал продолжить работу над поэмой, но никак не мог сосредоточиться, я вообще не мог думать ни о чем, кроме предстоящего приезда Мерси.
Кроме этого, я ждал звонка Порлока, но он почему-то не звонил, а у меня не было ни номера его телефона, ни адреса, что тоже изрядно меня мучило. Больше же всего меня тревожила мысль о том, как я буду развлекать Мерси, когда она приедет. Прежде всего я собирался произвести на нее впечатление изобилием овощей. У меня на поле имелись довольно обширные овощные грядки, которыми я пренебрегал в последнее время. Их надо было срочно привести в порядок. В любом случае у меня росло довольно много спаржи, кроме этого можно было нарвать раннего салата, брокколи, редиски, лука-порея, ранней капусты, зимнего шпината и цветной капусты. И еще ботву молодой репы — главное, не забыть про ботву.
Я купил дом вместе с огороженным полем в четверть акра, которое располагалось между кладбищем и одним из концентрационных лагерей Сэма. Сэм давно стремился наложить лапу на этот треугольничек земли, даже нанимал фиктивных армейских офицеров, которые пытались реквизировать его под тем предлогом, что оно якобы находится в зоне стрельбищ. Мой огород находился в самом дальнем конце этого участка.
В среду я занялся там посадкой поздней капусты и пурпурных побегов брокколи. Затем я собирался прополоть ревень, поскольку это надо делать сразу, как только он появляется, но тут я увидел Бейтмана. Он помахал мне рукой и перемахнул через ворота. На этот раз на нем было декольтированное короткое платье от Лоры Эшли, черная кожаная мотоциклетная куртка и армейские ботинки.
— Эй, профессор! — закричал он.
Я опустил лопату, догадываясь о том, что с овощеводством придется повременить. Бейтман явно намеревался поговорить со мной.
Он любил разговаривать со мной и говорил всегда практически об одном и том же. О людях, которых мне довелось убить. Я неоднократно указывал ему, что все убитые мной были черными, как и он сам, но он говорил, что ему наплевать, так как он антигуанец, а не африканец.
— Привет, Бейтман, — сказал я. Он разлегся на траве рядом со мной, так что платье задралось и подол натянулся на его мускулистых черных бедрах.
— Профессор… я просто подумал, не зайти ли мне к вам и не дать ли вам возможность поделиться со мной своими воспоминаниями…
— Я не испытываю никакого желания вспоминать о войне, — сказал я. — И никогда не испытывал.
— Да бросьте, все вы, старики, любите этим заниматься. Можете без конца трындеть о Черчиле, и Гитлере, и Элвисе, и всех остальных.
— Сознайся, просто тебе нравится это слушать.
— Вовсе нет, я таким образом оказываю тебе социальную помощь… — он попытался выдержать паузу, но не смог справиться с нетерпением. — …Ну, валяй.
— Ну ладно, — сдался я в очередной раз. — Кения отличалась от остальных колоний Британской империи тем, что большинство колонизаторов там происходило из высшего сословия. Еще до войны они прославились своим образом жизни.
— Каким таким образом? — с готовностью спросил он.
— Выпивка, автогонки, охота, внебрачные связи, сексуальные извращения.
