Дуглас Престон - Ледовый барьер
Палмер Ллойд стоял у края правильного разреза в земле, и его глаза были прикованы к обнажённой поверхности метеорита. На какое-то мгновение от удивительного зрелища у него помутилось в голове. И затем, мало-помалу, он постепенно пришёл в себя: почувствовал стук крови в висках, воздух, наполняющий грудь, холод, что замораживал нос и щёки. И всё же неодолимое удивление никуда не делось. Он смотрел на метеорит, он видел его, но не мог поверить своим глазам.
— Маржо, — пробормотал он, его голос терялся в бесконечном снежном просторе.
Вокруг него стояло абсолютное молчание. Все были шокированы настолько, что не могли подобрать слов.
Ллойд повидал величайшие железные метеориты на свете — Хобу, Анигито, Вилламетт, Вумэн. Несмотря на отличие форм, все они имели одну и ту же рябую, чёрно-коричневую поверхность. Все железные метеориты похожи.
Но этот метеорит был багровым. Но нет, подумал он, когда мозг снова принялся набирать обороты, слово «багровый» не может передать цвет. То был глубокий, чистый бархатистый цвет полированного сердолика, и всё же, ещё насыщенней. Фактически, это был в точности цвет прекрасного вина Бордо, цвет скупых глотков Шато Маржо, которыми он вынужден обходиться на борту «Рольваага».
В этот момент шокирующую тишину разорвал голос. В нём слышалась нотка властности, по которой Ллойд понял, что тот принадлежит Глинну.
— Я попросил бы каждого отступить от ямы.
Отстранённо Ллойд осознал, что никто и не подумал шевельнуться.
— Отступите назад! — Повторил Глинн, более резко.
На этот раз плотный круг зрителей неохотно разошёлся на несколько шагов. Когда тени отступили, солнечный свет пробился сквозь толпу и осветил яму. И снова Ллойд почувствовал, как у него перехватило дыхание. В солнечном свете метеорит являл блестящую металлическую поверхность, которая ничто не напоминало больше, чем золото. Подобно золоту, этот бордовый металл, казалось, собирал и улавливал свет, делая внешний мир более тусклым, в то же время приобретая невыразимое внутреннее свечение. Он был не только прекрасен, но и неописуемо странен.
И он был его.
Ллойда охватила внезапная, мощная радость: и радость от того, что этот удивительный предмет лежал у его ног, и от поразительного жизненного пути, который дал ему возможность его отыскать. Заполучить в свой музей самый крупный метеорит в истории всегда казалось уже достойной целью. Но сейчас ставки поднялись ещё выше. И не случайно именно он — возможно, единственный человек на планете и с дальновидностью, и с возможностями — оказался здесь, в это время, на этом самом месте, устремляя взор на этот восхитительный объект.
— Господин Ллойд, — услышал он слова Глинна. — Я сказал, отступите назад.
Вместо этого Ллойд наклонился вперёд.
Глинн повысил голос.
— Палмер, не делай этого!
Но Ллойд уже спрыгнул в дыру, и его ноги приземлились прямо на поверхность метеорита. Он моментально упал на колени, позволяя кончикам одетых в перчатки пальцев поласкать слегка волнистую металлическую поверхность. Повинуясь импульсу, он наклонился ниже и прижался к ней щекой.
Наверху наступило краткое молчание.
— Как ощущение? — Услышал он вопрос МакФарлэйна.
— Холодный, — ответил Ллойд, усаживаясь. Он слышал дрожь в своём голосе, чувствовал, как замерзают слёзы на щеках. — Он очень холодный.
Isla Desolacion, 13:55МакФарлэйн уставился на ноутбук на своих коленях. Курсор укоризненно сдвинулся назад на почти пустом экране. Сэм вздохнул и поёрзал в обитом металлом кресле, пытаясь устроиться поудобней. Единственное окно барака интенданта блестело инеем, и звук ветра проникал сквозь стены. Снаружи ясная погода уже сменилась снегопадом. Но внутри барака угольная печь излучала дивный жар.
МакФарлэйн мышью проделал операцию, затем с проклятием захлопнул ноутбук. На столе возле него зажужжал принтер. Сэм снова беспокойно поёрзал. Он ещё раз перебрал в памяти события сегодняшнего утра. Момент благоговейного молчания, Ллойда, так порывисто спрыгнувшего в яму — и Глинна, зовущего его не по фамилии, но по имени, в первый раз на памяти МакФарлэйна. Великолепное крещение метеорита, лавина вопросов, что за этим последовала. И — превыше всего — подавляющее чувство непонимания. Он помнил своё чувство, когда перехватило дыхание, и он не мог вдохнуть.
МакФарлэйн тоже испытал внезапный порыв спрыгнуть вниз, потрогать этот предмет, убедиться, что он настоящий. Но ко всему он ещё и слегка его опасался. У метеорита оказался такой богатый цвет, он был настолько неуместен на фоне унылого пейзажа. Это зрелище вызвало у него ассоциацию с операционным столом: огромное пространство снежно-белых простыней с кровавым телом посередине. Сцена одновременно и отталкивала, и зачаровывала. И она пробудила в нём мечту, которую, как он думал, уже давно похоронена.
Дверь барака приоткрылась, внутрь ворвался снег. МакФарлэйн поднял глаза, чтобы увидеть входящую Рашель.
— Закончил отчёт? — Спросила она, снимая парку и отряхиваясь от снега.
МакФарлэйн в ответ лишь кивнул на принтер. Амира подошла ближе и схватила высунувшийся лист бумаги. Затем резко рассмеялась.
— «Метеорит красный», — прочитала она вслух.
Она швырнула бумагу на колени МакФарлэйну.
— Что мне нравится в мужчинах, так это их лаконичность.
— Зачем пачкать бумагу кучей бесполезных рассуждений? Пока мы не получим кусочек для изучения, как я могу сказать, что он собой представляет?
Они пододвинула кресло и уселась рядом с ним. МакФарлэйну показалось, что при всей напускной беспечности она внимательно на него смотрит.
— Ты изучал метеориты годами. Не думаю, что твои рассуждения окажутся бесполезными.
— А что думаешь ты?
— Давай сначала ты — потом я.
МакФарлэйн опустил взгляд на волнистую поверхность фанерного стола, поглаживая её пальцами. У той было фрактальное совершенство береговой линии, или снежинки, или набора Мандельброта. Она напомнила ему о том, как всё сложно устроено: Вселенная, атом, кусок дерева. Уголком глаза он увидел, как Амира вытащила портсигар из кармана парки и перевернула его, уронив наполовину на ладонь выкуренную сигару.
— Не надо, пожалуйста, — сказал он. — Не хочу, чтобы меня выгоняли на холод.
Амира убрала сигару.
— Я знаю кое-что из того, о чём ты думаешь.
МакФарлэйн пожал плечами.
— Хорошо, — сказала она. — Хочешь знать, что я думаю? Раз сам не хочешь ничего говорить.
Он повернулся и снова глянул на неё.
— Именно так. Когда-то у тебя была излюбленная теория — кое-что, во что ты верил, несмотря на неверие коллег. Не так ли? И когда ты подумал, что у тебя, наконец-то, имеется подтверждение той теории, она навлекла на тебя неприятности. Взволнованный, ты потерял трезвость суждений и оттолкнул друга. И, в конце концов, это якобы подтверждение оказалось бесполезным.
МакФарлэйн бросил на неё взгляд.
— Я и не подозревал, что у тебя ко всему прочему степень по психиатрии.
Она склонилась ближе, настойчиво продолжая.
— Ещё бы, я знаю эту историю. Важно то, что сейчас ты нашёл то, о чём мечтал годы. У тебя есть не только свидетельство. У тебя есть доказательство. Но ты не хочешь это признать. Ты боишься пройти этот путь ещё раз.
МакФарлэйн с минуту удерживал её взгляд. Он чувствовал, что злость уходит. Он резко откинулся в кресле, в мыслях царила полнейшая неразбериха. «Может быть, она права?» — подумал он.
Рашель засмеялась.
— Возьмём, к примеру, цвет. Ты знаешь, почему ни один металл не имеет красного цвета?
— Нет.
— Объекты имеют определённый цвет, потому что они взаимодействуют с фотонами света, — Амира запустила руку в карман и вытащила смятый бумажный пакет. — «Весёлый Пастух»?
— Что такое, чёрт возьми, «Весёлый Пастух»?
Она бросила ему конфету и развернула другую. Теперь она зажала зелёненький ромбик между большим и указательным пальцами.
— Каждый объект, за исключением абсолютно чёрного тела, поглощает свет определённых длин волн и рассеивает остальные. Возьмём, к примеру, эту зелёную конфету. Она зелёная, потому что рассеивает свет зелёного диапазона длин волн обратно к нашим глазам, в то же время поглощая остальные. Я провела несколько крошечных расчётов, и не могу обнаружить ни единой теоретической комбинации сплавов, которые бы рассеивали красный цвет. Кажется, просто невозможно, чтобы какой-либо из известных сплавов был тёмно-красным. Жёлтый, белый, оранжевый, лиловый, серый — но только не красный.
Она запихнула конфету в рот, с громким хрустом раскусила её и принялась жевать.
МакФарлэйн положил свою конфету на стол.
— Так что ты хочешь сказать?
— Ты знаешь, что я хочу сказать. Я говорю, что он сделан из какого-то странного элемента, который никогда нам не встречался. Так что не будь таким скромнягой. Я знаю, что ты именно это и думал: "Вот оно: это и есть межзвёздный метеорит."
