Дин Кунц - Подозреваемый
Из холодильника достал упаковку нарезанного ломтиками «Чеддера» и тюбик с горчицей. Нашел батон и сделал себе сандвич с сыром.
— Я слышу тебя, — раздался из комнаты-прачечной голос Энсона. — Что ты делаешь, Микки?
Митч положил сандвич на тарелку. Добавил маринованный огурчик. Достал из холодильника бутылку пива.
— Какой в этом смысл, Микки? Мы уже договорились. Чего держать меня здесь?
Митч подставил еще один стул под ручку двери в комнату-прачечную, зафиксировав ее в горизонтальном положении.
— Что ты делаешь? — вновь повторил Энсон. — Что происходит?
Митч выключил свет на кухне. Поднялся наверх, в спальню Энсона.
Положив пистолет и тазер на прикроватный столик, сел на кровать, привалившись спиной к изголовью.
Не убрал шелковое покрывало. Не снял обувь.
Съев сандвич и огурец, выпив пиво, он поставил будильник на половину девятого утра.
Он хотел дать Энсону время на раздумья, но ему эти четыре часа требовались прежде всего для другого: от усталости он сам стал туго соображать. И просто не мог обойтись без сна.
Ветер громыхал на крыше, бился в окна, разговаривал диким голосом толпы. Ветер, казалось, смеялся над ним, обещая, что все его планы провалятся.
Это был Санта-Ана, сухой ветер, выдувающий влагу из растений в каньонах, рядом с которыми располагалось так много южнокалифорнийских городков, превращая зеленые деревья и кусты в сухостой. От поджигателя требовалось лишь бросить горящую тряпку, другой мог просто чиркнуть зажигалкой, и газеты долгие недели писали бы о лесных пожарах.
Шторы были задернуты, и, погасив лампу, Митч оказался в темноте. Потребности воспользоваться одним из ночников Энсона он не испытывал.
Очаровательное личико Холли возникло перед его мысленным взором, и он воскликнул:
— Господи, пожалуйста, дай мне силы и мудрость спасти ее!
Впервые в жизни он обратился к Богу.
Он ничего не стал обещать Всевышнему. Не верил, что это как-то поможет. С Богом не заключают сделок.
Он не думал, что сможет заснуть с приближением самого важного в его жизни дня, но заснул.
Глава 45
Гвоздь ждет.
Холли сидит в темноте, слушает ветер, сжимает пальцами медальон святого Кристофера.
Отставляет в сторону банку с пепси, не выпив вторую половину. Ей больше не хочется пользоваться судном, во всяком случае, пользоваться, когда дежурит этот сукин сын с безволосыми руками.
От мысли, что он выливает судно, ее начинает трясти. Сама просьба вылить судно есть свидетельство ненужной близости.
Держа медальон в правой руке, левой она проводит по животу. Его еще нет, и талия узкая. Растущий в ней ребенок — секрет, известный только ей и никому больше.
Говорят, если слушать классическую музыку во время беременности, ребенок родится с более высоким коэффициентом интеллектуального развития. А младенцем будет меньше плакать.
Возможно, это правда. Жизнь сложна и загадочна. Физики, изучающие квантовую механику, утверждают, что иногда следствие может опережать причину. Как-то раз она смотрела часовую программу на эту тему по каналу «Дискавери». Мало что поняла. И ученые, которые описывали различные явления, не могли их объяснить, только наблюдали за ними.
Она круговыми движениями медленно водит ладонью по животу, думая, как будет приятно, если младенец дернется и она сможет это почувствовать. Разумеется, пока он совсем маленький, состоит из считаных клеток, у него еще нет ножек, чтобы пнуть ими, говоря: «Привет, мамка».
Но он уже живет в ней, крошечный человечек в панцире ее тела, жемчужина, растущая в раковине, и все, что она делает, в той или иной степени на нем отражается. Теперь никакого вина за обедом. Минимум кофе. Специальные физические упражнения. И чтоб больше никаких похищений.
Она, наверное, ведет себя иррационально. Полагая, что ребенок во чреве матери может многому от нее научиться. И, однако, ей кажется, что, будучи беременной, негоже рвать гвоздем сонную артерию другого человека или вгонять его в глаз похитителя, чтобы повредить мозг, потому что такие ее действия могут негативно отразиться на младенце.
Исключительно сильная эмоция (опять же, согласно каналу «Дискавери») заставляет мозг выделять в кровь различные гормоны и другие химические вещества. Стремление убить, безусловно, относится к сильным эмоциям.
Если избыток кофеина подвергает ребенка риску, тогда нетрудно представить себе, сколь опасны гормоны и ферменты матери-убийцы. Она собирается пустить в ход гвоздь, напасть на плохого человека, действительно плохого человека, но откуда младенцу знать, что жертва — плохиш?
Ребенок не может родиться с жаждой убийства только потому, что мать, защищая себя и его, убила человека. Тем не менее Холли раздумывает, а браться ли ей вновь за гвоздь.
Может, эта иррациональная тревога — симптом беременности, как тошнота по утрам, которой она еще не испытывала, или как желание поесть шоколадного мороженого с маринованными огурцами.
Благоразумие тоже вносит свою лепту в обдумывание плана использования гвоздя. Когда имеешь дело с такими людьми, как ее похитители, лучше не нападать на них, если нет полной уверенности, что атака завершится успешно.
Если ты попытаешься вогнать гвоздь в глаз одного из них, а попадешь в нос, на тебя набросится разъяренный преступник с оцарапанным носом. И ничего хорошего в этом не будет.
Она все сжимает пальцами медальон святого Кристофера, взвешивая все «за» и «против» использования гвоздя в борьбе с вооруженными преступниками, когда возвращается представитель совета по туризму Нью-Мексико.
Как и прежде, при нем фонарь, верхняя половина стеклянных панелей которого заклеена, и руки пианиста из преисподней. Он встает перед ней на колени, ставит фонарь на пол.
— Тебе нравится медальон, — говорит он, довольный тем, что она вертит его в пальцах, как бусинку четок.
Интуиция убеждает подыграть ему.
— На ощупь он такой необычный.
— Девочка в гробу была в простом белом платье с дешевыми кружевами на воротнике и рукавах. Она выглядела такой умиротворенной.
Он сжевал все кусочки кожи с обкусанных губ. А сами губы распухли.
— В волосах у нее были белые гардении. Когда мы подняли крышку гроба, в нос ударил их скопившийся аромат.
Холли закрывает глаза, чтобы укрыться от его взгляда.
— Мы взяли медальон и фигурку Золушки, чтобы отвезти их в одно место около Ангельского огня, штат Нью-Мексико, где есть водоворот.
Очевидно, он уверен, что она знает, о каком водовороте идет речь.
Его мягкий голос становится еще мягче, совсем грустным, когда он добавляет:
— Я убил их обоих во сне.
На мгновение ей кажется, что последняя фраза как-то связана с водоворотом в Ангельском огне, штат Нью-Мексико, и она старается найти эту связь. Потом осознает, о чем он толкует, и открывает глаза.
— Они притворялись, будто не знали, что случилось с Джоном Ноксом, но как минимум один из них должен был знать, а может, и оба.
В комнате неподалеку два трупа. Выстрелов она не слышала. Может, он перерезал им глотки.
Она легко могла нарисовать себе эти безволосые руки, управляющиеся с бритвой с той же легкостью, с какой фокусник перекатывает монеты по костяшкам пальцев.
Холли все больше привыкала к металлическому кольцу на лодыжке, к цепи, которая тянулась к другому кольцу, намертво ввинченному в пол. Внезапно она осознала, что не просто находится в темном помещении без единого окна, но и может перемещаться лишь по ограниченному пространству, насколько позволяла цепь.
Он говорит:
— Я был бы следующим, а деньги они поделили бы на двоих.
Пять человек планировали похищение. Четверо уже мертвы.
Если он прикоснется к ней, никто не отреагирует на ее крик. Они остались наедине.
— И что теперь? — спрашивает она и тут же жалеет о заданном вопросе.
— В полдень я поговорю с твоим мужем, как мы и договаривались. Энсон снабдит его деньгами. Потом все будет зависеть от тебя.
Третье предложение повергает ее в ужас.
— Что ты хочешь этим сказать?
Вместо ответа на ее вопрос он говорит:
— В рамках церковного фестиваля в Пенаско, штат Нью-Мексико, в августе устраивается небольшой карнавал.
У нее такое ощущение, что, сорви она эту лыжную шапочку-маску, под ней не окажется лица, только сине-серые глаза и рот с желтыми зубами и обкусанными губами. Ни бровей, ни носа, ни ушей не будет, только кожа, белая и гладкая, как винил.
— Чертово колесо и несколько других аттракционов, какие-то игры и в последний год гадалка.
Его руки описывают круг, словно рисуя чертово колесо, возвращаются на бедра, где и лежали.
— Гадалка — мадам Тирезия, но, разумеется, это ее не настоящее имя.