Николай Станишевский - Цветы к сентябрю
— Не смей меня обвинять! — неожиданно закричал он. — Не смей так говорить о родном отце!
— А ты не смей, так относится к своей дочери!
— Что я, по-твоему, делаю не так?
— А что ты делаешь так? Зачем ты подарил мне эту чёртову кошку? Ты даже этого не объяснил!
— Потому что в детстве ты любила… играть… такими игрушками…
— Ложь! Не верю я, что мне нравились подобные игрушки! Ты посмотри на выражение её морды! Это же сущий дьявол! А глаза? В них столько ненависти, что любой ребёнок может запросто сойти с ума!
Отца забила мелкая дрожь.
— Что, попала в точку? — злорадно выкрикнула я. — Зачем ты хотел, чтобы я стала сумасшедшей? Ты попробуй проанализировать всё то, что ты рассказывал за последние дни! Вообще ничего хорошего! Только одни тяжести, один неподъёмный груз! Может быть, ты намеренно это делаешь? Может быть, ты сумасшедший сам?
Отец сделал ещё один шаг и наткнулся на прикрытую дверь.
— Нет! — громко закричал он. — Я не сумасшедший! Я просто хотел тебе помочь!
— Не ври! — гневно прорычала я. — Когда ты смотрелся в зеркало последний раз? Твои глаза — это глаза маньяка! Ты — энергетический вампир, ты постоянно забираешь мою энергию! Посмотри, даже зубы у тебя стали длиннее!
— Перестань! — истошно завопил он. — Перестань, или я действительно сойду с ума! Ты не представляешь, ты не знаешь, что это такое! Ты никогда не чувствовала реального…
Он судорожно глотнул воздуха и шумно выдохнул:
— Одиночества!
— Одиночества? — меня подбросило в буквальном смысле слова. — И это ты, мой родной отец говоришь мне об одиночестве? Да ты что, совсем спятил? Проваляться целый год в этой убогой палате — это, по-твоему, не одиночество?
— Джина… — умоляюще произнёс он.
— А то, что я слышала сегодня ночью? Я отвергла любимого человека! Я сознательно выбрала одиночество! Почему?
— Я… — прошептал он. — Я… не знаю…
— Не смей больше говорить неправду! — одним прыжком я оказалась рядом и твёрдо посмотрела ему в глаза. — Я помню, я знаю, я любила этого человека и никогда бы его не предала! Понимаешь? Я любила своего мужа!
Дверь со стороны коридора толкнули, но она не подалась. Отец слишком сильно на неё навалился. Послышался стук.
— Не вздумай никого впускать! — прошипела я. — Не смей этого делать, пока не ответишь на все мои вопросы! Докажи, что ты — мужчина, а не трус!
Отец подхватил меня на руки и потащил обратно к кровати. Дверь распахнулась. На пороге появилась растерянная Полли и ещё несколько незнакомых людей в белых халатах.
— Пусти! — завизжала я и начала вырываться. — Немедленно отпусти меня! Трус, подлый, противный трус!
Я попыталась освободить какую-нибудь руку, но отец держал меня крепко. Люди уже обступили меня, серебряной ниткой блеснула игла шприца.
— Я ненавижу вас всех! — вырвалось у меня. — Вы хотите забрать моего единственного Ника! Вы все виноваты в том, что он погиб!
Игла вошла в тело, словно укус пчелы. Я резко дёрнулась, но тут же обмякла. Лекарство действовало быстро.
— Я любила его! — рыдания разорвали моё горло, и плач выплеснулся наружу. — Понимаете, я действительно любила его! А вы… это вы все у меня его отобрали! Я была его цветком к сентябрю!
Сознание затуманилось. В мглистой пепельной дымке появились две девочки, одна из которых помахала мне рукой.
«Привет!» — глупо улыбаясь, подумала я.
Моя голова опустилась на плечо отца, и глаза медленно закрылись.
«Это — мой Ник, — пронеслось в голове. — Он всегда был такой большой и сильный».
За секунду до того, как сознание окончательно ускользнуло, я увидела, как одна из девочек что-то произнесла. Что именно она сказала, я не услышала, но по движению губ поняла.
Это было женское имя.
Уже до боли знакомое.
Дженни.
6 сентября
Проснулась я довольно поздно. Ужасно болела голова, тело ныло, будто накануне меня заставили носить мешки с песком. Рядом сидела Полли и смотрела на меня с таким сожалением, что по телу пробежали мурашки.
— Вам сделали сильнодействующий укол, — вздохнула она. — Вчера у вас опять была истерика. Мы с вами вчетвером еле справились.
— Тесты мне не выдержать, — обречённо изрекла я и подняла руку, чтобы предупредить движение Полли. — Не надо меня успокаивать. Я вижу, что с каждым днём дела обстоят все хуже и хуже. Визиты отца вызывают однозначное нервное расстройство.
— Зря вы так, — сиделка махнула рукой. — Наоборот, он пытается вам помочь.
— Медвежья услуга, — ухмыльнулась я. — Кстати, где он?
— Он сегодня уже был, — глаза Полли забегали. — Вы ещё спали, он сказал, что зайдёт попозже.
— Мне кажется, он больше не придёт, — прошептала я. — Вчера я вела себя крайне агрессивно по отношению к нему.
— Да уж, — снова вздохнула сиделка.
— Ладно, — теперь я махнула рукой. — Что, сейчас жизнь остановилась что ли? Пора вставать и приводить себя в порядок.
— Это хорошо! — оживилась Полли. — Кушать хотите?
— Нет! — я выставила ладонь правой руки перед собой и отвела её вправо. — Даже думать об этом не могу!
Зайдя в туалетную комнату, я быстро закрыла дверь на задвижку, оперлась руками об умывальник и посмотрела в зеркало, которое повесили совсем недавно, кстати, по просьбе моего отца.
На меня глядела измождённого вида женщина с всклоченными волосами. Темные круги под глазами, лихорадочный блеск зрачков.
«Кто же я такая? — устало подумала я. — Женщина без имени, которую называют Джиной, но называет лишь один человек, и все полагаются на его слова… Женщина без мужа, потому что он погиб, но где и когда, никто не знает… Женщина без прошлого. И, скорее всего, без будущего…
В дверь постучали. Я сразу открыла кран с холодной водой.
— Миссис Джина! — послышался голос Полли. — Вы скоро? Ваш папа пришёл!
«Лёгок на помине», — улыбнулась я и промокнула лицо.
И поняла, что впервые за все время нашего общения не тороплюсь…
…Когда я вышла, отец скромно сидел на табурете возле кровати и задумчиво разглядывал мою постель. Заметив меня, он широко улыбнулся и поднялся навстречу. Но глаза все равно оставались невесёлыми.
— Девочка моя! — он крепко обнял меня. — Как ты себя чувствуешь? Что с тобой вчера приключилось?
Я знала, что эти слова не искренни. Поэтому легонько отстранила его, прошла мимо и уселась на кровать.
— Что случилось с Ником? — я посмотрела на него исподлобья. От этого вопроса он опешил.
— Я уже рассказывал…
— Ты не рассказывал, а просто сказал, — перебила я. — Это — две разные вещи! Я хочу знать подробности!
Он растерянно развёл руками.
— Подробностей нет, — голос прозвучал отчуждённо. — Твой муж погиб в автокатастрофе. Это все, что я могу сообщить.
— За что ты так его ненавидел? — прошептала я.
— Это не назовёшь ненавистью, Джина. Просто безразличие к человеку…
— Неправда, папа. Если бы он был тебе безразличен, ты б не говорил о нем в таком тоне.
Отец повернулся ко мне спиной, подошёл к окну и начал что-то рассматривать.
— Наверное, ты права, — наконец согласился он. — Скорее всего, это действительно была ненависть. Он отнял у меня самое дорогое.
Мы будем первыми, неожиданно вспомнилось мне.
— Но ведь не может отец жениться на собственной дочери! — заметила я.
— Не может, — согласился он. — Но я уже говорил тебе, что ты полностью заменила мне Дженни.
— А как же моя сестра? — я прикусила нижнюю губу.
Он резко обернулся.
— Какая сестра? — в его глазах появилось неподдельное изумление.
— Родная, — я упорно не отводила взгляд.
Он растеряно заморгал, потом медленно провёл ладонью по волосам, приглаживая их назад.
— У тебя не было сестры.
— Была, — я прищурила глаза. — Я точно знаю, что у меня была сестра.
— Нет, нет… — быстро забормотал он. — Джина, ты что-то путаешь. Ты всегда была у меня одна…
— У меня определённо была сестра, — твёрдо отрезала я.
— Ты что, это вспомнила?
— Да!
— Не-е-ет! — простонал он. — Нет и ещё тысячу раз нет! Ты не могла вспомнить, потому что этого не было!
— Было, папочка, — я презрительно посмотрела на него. — И ты это прекрасно знаешь. Я только не понимаю, какой смысл всё скрывать, тем более, обманывать меня!
— В чем я тебя обманул?
— В том, что я у тебя одна!
Отец густо покраснел, его дыхание сделалось тяжёлым, словно ему не хватало воздуха.
— Ты одна была моим цветком к сентябрю! — выдохнул он. — Ты и только ты!
Я обхватила колени руками и опёрлась о них подбородком.
— Вот видишь, папа! Оказывается, говорить правду не так уж и сложно. Теперь я начинаю кое-что понимать. Значит, ты утверждаешь, что никакой сестры у меня не было?
