Татьяна Устинова - Мой личный враг
— Нет у тебя никаких ранений. — Филипп открыл дверь в коридор и сунул букет охраннику Володе. — Просто разрезана щека. И ухо. Через неделю все пройдет. Здесь только проследят, чтобы не осталось следов.
— А могут? — спросила Александра довольно равнодушно.
— Нет, — сказал Филипп, усмехнувшись, и добавил: — Ты была и останешься самой красивой женщиной на свете.
— Ну да, конечно, — согласилась Александра без энтузиазма.
Постучав, вошел Володя и поставил цветы на журнальный столик — теперь они были в роскошной вазе.
— Прошу прощения, — пробормотал он.
— Зачем мне охрана, Филипп? — спросила Александра, когда за Володей закрылась дверь. — И откуда она? Ты ее что, нанял?
В ее тоне было такое глубокое недоверие, что он засмеялся.
— Я попросил знакомых посмотреть за тобой, — сказал он. — Это не надолго. Пока я не найду того, кто тебя ранил…
— Ты подозреваешь международный заговор? — спросила она с улыбкой и осеклась.
Конечно, ему неизвестно, из-за чего все произошло. Но она-то знает! Знает совершенно точно. Едва приняв решение передать Глебову Ванину кассету, она уже твердо знала, что рано или поздно ее обязательно убьют. Непонятно только, почему все же не убили.
— Филипп, — сказала она и села в кровати, — я тебя очень прошу, не нужно никого искать. Таких случаев сколько хочешь… И твоя дурацкая охрана ни к чему. Скажи своим знакомым, пусть ее заберут.
— В чем дело, Алекс? — спросил он строго. — Что с тобой?
— Ничего! — Она чуть не плакала. Не рассказывать же ему, что все это время она участвовала в неких чужих подковерных играх и это едва не стоило ей жизни. Она не могла его в это посвятить потому, что, во-первых, не доверяла ему, а во-вторых, боялась за него. Он мог вскипеть, сделать что-нибудь неосторожное и оказаться втянутым в совершенно ненужные ему русские разборки. Или — еще хуже! — он мог пойти в милицию, а то и просто испугаться и уехать…
Неужели мог бы? Неужели он мог бы испугаться и уехать?..
Он сидел в кресле, хмурый и напряженный, и о чем-то думал. И, как всегда, Александра не представляла, о чем.
Если бы она прочла сейчас его мысли, ее жизнь раз и навсегда стала бы в миллион раз легче и понятней…
— Охрана останется, — сказал он твердо. — По крайней мере, пока ты здесь и я могу быть с тобой только вечером.
— Не ищи ты никого, ради бога! — взмолилась она. — Мне совершенно это не нужно. Я не хочу никому мстить, Филипп. Тем более это обычное… хулиганство.
Он знал, что это не обычное хулиганство, но возражать не стал.
— И что это за больница? — продолжала она тоном сварливой жены, надеясь отвлечь его и не очень в это веря: он был очень упрям, как ишак, — Александра его уже знала. — Что это за шикарные апартаменты? Мое пребывание здесь не подорвет твой французский бюджет, распланированный на годы вперед? Имей в виду, я не смогу заплатить даже за ужин, который только что съела…
Ее хитрость удалась — он внезапно захохотал и пересел с кресла на край кровати.
Хорошо бы обнять ее и забраться к ней под толстое теплое одеяло. А потом рассказать, как однажды, еще в Сорбонне, он впервые влюбился, как ему казалось тогда, всерьез, и какие чудовищные глупости он совершал. Или спеть ей французскую песенку про трех медведей. Или сказать, как она ему нравится, даже с бинтами на всех видимых частях тела, даже в халате, делавшем ее похожей на какой-то забытый комедийный персонаж…
Он давным-давно ни в кого не влюблялся и был уверен, что не влюбится никогда, но он влюбился в Александру Потапову и осторожно радовался, что она его жена.
Он давно готов был прожить с ней всю свою жизнь.
— Ты не слушаешь меня? — удивленно спросила Александра.
Он не просто не слушал, он не слышал ни слова.
— Обещай мне, что не будешь заниматься никакими поисками, — сказала она, глядя ему в глаза. — Слышишь, Филипп?
— Какими поисками? — уточнил он. Ему не хотелось давать ей пустых обещаний.
— Ах, господи, поисками человека, который напал на меня в подъезде, сердясь, сказала Александра, уверенная, что он нарочно придуривается.
— А… — протянул Филипп. Поисками этого человека он и не собирался заниматься. Он был ему не нужен. — Да, да, могу тебе обещать, что не буду его искать. Обещаю.
Должно быть, последствия удара головой о ступеньки лестницы все-таки были серьезней, чем казалось на первый взгляд, потому что она отнеслась к его словам с полным доверием и успокоилась, решив, что Филипп не будет вообще ничего предпринимать.
— Звонили твои дамы, — сообщил он, поправляя ей волосы. — Я сказал, что ты здесь. Завтра они приедут.
Господи, как же она забыла!
Лада и Маша… Их нужно предупредить — пусть спрячутся, уедут куда-нибудь, хоть на время…
— Ты сказал им, что я… что меня…
— Я сказал им, что в подъезде на тебя напали хулиганы, — проговорил Филипп. — Что ты так разволновалась?
— Они точно завтра приедут? — спросила она с отчаянием.
— Вот телефон, — сказал Филипп. — Звони. Я тебе мешаю?
— Нет! — выпалила она. — Нет, что ты! Я так тебя ждала…
Это была истинная правда.
Как и когда так получилось, что он стал ей нужен, она не знала. Но это была правда, такая очевидная, как то, что солнце давно село и за окнами до самого Северного моря лежала холодная, сверкающая звездами ночь.
Только бы не лез в ее дела. А то придется еще и его спасать…
— Я поеду, — сказал он, расстроенный тем, что она как-то сразу перестала о нем думать, будто его здесь и не было.
До чего же он испугался, когда нашел ее на лестнице. Он был уверен, что опоздал, и чуть не умер, дожидаясь «Скорой», и потом, когда она лежала на диване такая бледная и неживая…
— Ты завтра приедешь? — спросила Александра, с вожделением глядя на телефон.
— Да, — пообещал он, — конечно.
— Только не изображай из себя Джеймса Бонда, — попросила она. — Не лови никаких бандитов. Это простая случайность и вообще… только мое дело.
Он мог бы сказать, что о ее делах ему известно уже давно. После того, как она приехала домой с простреленным рюкзачком. И нападение на лестнице не имело к этим ее делам никакого отношения.
Но, конечно же, он промолчал.
— Этой не слишком утешительной информацией я и заканчиваю сегодняшний выпуск «Новостей», — сказал ведущий, скорбно глядя в камеру. — До свидания, желаю вам хороших выходных.
Прощание вышло неудачное, но в общем и целом программа получилась неплохой. В ней была необходимая динамика, напряжение и правильное соотношение плохих и хороших новостей. Примерно три к одному в пользу плохих.
Оператор сдернул наушники, камера отъехала. На мониторе было видно, что в эфир пошла реклама.
— Всем спасибо, — сказал Андрей, научившийся этой фразе еще у Ивана Вешнепольского.
— Отлично, Андрей Михайлович! — сказала редакторша Юля, молоденькая и хорошенькая, с которой у Андрея намечался роман. Он давно бы уже наметился окончательно, если бы не страх перед Викой. Нужно все хорошенько обдумать, чтобы она — не дай бог! — ничего не заподозрила…
Андрей стирал перед зеркалом сложный многослойный грим, собираясь перед отъездом еще посидеть в баре. В кармане пиджака зазвонил телефон.
— Да, — сказал Андрей, рассматривая в зеркале свою физиономию. Физиономия, с его точки зрения, была хороша — значительная, симпатичная, глаза умные и усталые. Так и должно быть.
Звонил, как это ни странно, тесть.
— Андрюша, — пробасил он, и Андрей моментально подобрался, бросил ватку, которой снимал грим, и закрыл дверь.
— Я, Владимир Георгиевич! — откликнулся он бодрым голосом, которым полагалось разговаривать с тестем. Бодрым и немного усталым.
— Посмотрели твою программу. — Неизвестно почему, тесть всегда называл себя во множественном числе. — Неплохо, неплохо… Шуму многовато. Слышишь, Андрей? Шуму бы поменьше…
Шумом тесть называл музыкальное сопровождение. Оно мешало ему слушать. Будь его воля, он бы вообще убрал музыку из всех телевизионных передач.
— И говоришь очень коротко, — продолжал напутствовать тесть. — Нужно подольше, попонятней. Ведь не только мы, простые люди смотрят. Им нужно разъяснять подробно, обстоятельно.
— Времени мало! — сказал Андрей, как бы ни на что не жалуясь, а, наоборот, посмеиваясь над собой и соглашаясь с тестем. Ему самому понравилась интонация, с которой он это сказал. Очень правильно найденная интонация. Он вообще быстро учился, телевизионный ведущий Андрей Победоносцев.
— Вот про время я и хочу поговорить, — продолжал тесть. — Приезжай вечерком на дачу. Викушку можешь захватить. Она с матерью хоть час побудет, а мы с тобой поговорим…
Что-то случилось, понял Андрей. Что-то, из-за чего его срочно вызывают на ковер.
Что будет? Взбучка, гроза, отставка?.. Нет, он ведь минуту назад хвалил эфир. Или это ничего не значит? Или, наоборот, значит многое?
