Станислас-Андре Стееман - Убитый манекен : сборник
— Жоэль просит меня навестить Лазара в тюрьме, — мрачно сообщил он. — Его скоро должны казнить. Если верить Жоэль, в пятницу в пять утра. Я не пойду. Вы бы пошли, Сильвия?
Сильвия помолчала:
— Не-е-ет, я… Думаю, мне бы не хватило смелости.
Чем не способ подтолкнуть патрона продемонстрировать смелость?
Лежанвье после слов Жоэль ожидал увидеть Лазара изменившимся, но настолько…
На висках его появилась седина, потяжелевший подбородок ощетинился бородой землистого цвета, мертвенно-бледные мешки подчеркивали запавшие глаза, погасший взгляд скользил по людям и предметам, не задерживаясь на них.
Навстречу адвокату неуверенными шагами вышел старик, тяжело сел, опершись локтями, за разделявшей их решеткой.
— Хэлло, папаша! (Голос тоже изменился, стал хриплым и словно надтреснутым.) Я довольно забавно себя чувствую накануне встречи с парижским палачом… Заметьте, вы тоже набрали лишнего веса, нездорового жирку и все такое, но это, должно быть, от избытка холестерина. Если бы вы следовали тому же режиму, что я, — режиму тюрьмы Санте[7] вы бы сразу почувствовали себя лучше… Что же все-таки заставило вас прийти? Отцовская любовь или скрытые угрызения совести?
Лежанвье хотел заговорить, но не нашел слов, при виде физической немощи Лазара у него перехватило дыхание.
Напрасно он повторял себе простейшие истины: что он столкнулся с закоренелым преступником, одурачившим правосудие, отвратительным шантажистом, не пощадившим собственного спасителя, обольстившим его дочь, укравшим его жену, обвинившим его в конце концов в убийстве… Он все равно не мог подобрать слов.
Почувствовав глухую боль в груди, он поднес руку к карману, достал сигареты, поколебался.
— Валяйте, папаша, не стесняйтесь! — прошипел Лазар своим треснутым голосом. — Курите ваши дешевые сигареты! Они будут вонять, зато напомнят старые добрые времена, те, когда вы мне помогали, а не всаживали нож в спину. Заметьте, я ни в чем вас не упрекаю… Все это произошло по моей вине, мой отец был прав… «Ты кончишь на эшафоте!» — пророчествовал дорогой родитель, полосуя меня ремнем. В первый раз это случилось, когда мне не было еще и пяти лет. Беда только в том, что пятилетний малыш не верит оракулам. А в двенадцать лет — после сотни взбучек — он уже не верит в справедливость… А каков был ваш родитель, папаша? Любящий или тоже пророк?
Лежанвье закурил свою сигарету, разогнал рукой перед собою дым, не испытывая больше угрызений совести. Ему случалось накануне казни беседовать с другими осужденными, которые с его точки зрения заслуживали снисхождения и жалости. Они не актерствовали, не тщились, подобно Лазару, выжать слезу у партера. Адвокат запоздало удивился тому, что хватило одной фразы, почти приказа: «Скажи ему, что я хочу его видеть…»— чтобы он решился прийти. «Не отказывают в последнем свидании приговоренному, — подумал он, — как не отказывают ему в последнем стакане рома». И к тому же Жоэль сообщила ему день и время казни. В пятницу в пять часов утра. Дата, час, которые из милосердия все еще неизвестны Лазару, о них ему сообщат на рассвете в пятницу. Если только…
— Вы не хотите мне ответить, папаша?.. Я вам задал вопрос, спросил, что вами руководило — отцовская любовь или тайные угрызения… Вы не передадите мне вашу сигарету? Вот здесь, смотрите, чуть-чуть наклонившись, вы сможете это сделать… За неимением английских и за недостатком наличности, чтобы их купить, — уж лучше выкурить дешевую, чем вообще ничего!
Это было сильнее его, Лежанвье выплюнул сигарету, раздавил ее каблуком. Он и так, против воли, слишком многое делил с Лазаром. Начиная с Дианы, чью благосклонность Лазар, должно быть, выпрашивал так же, как сейчас окурок, в уплату неизвестно какого долга.
— О’кэй, мэтр! — вздохнул Лазар. — Не скажу, чтобы я вас находил очень общительным для адвоката… (Он встал, опираясь на сжатые кулаки.) Вы меня видели, я вас видел. Ба! Не знаю пока, когда отойду в вечность, но, видно, уже скоро… Можете рассчитывать на меня, я вас тоже приглашу. На эту роль я вполне гожусь.
Лежанвье бессильно поднял руку. Он не ожидал, что свидание так обернется, с опозданием понял, что Лазар с неожиданным достоинством отпускает его.
— Минуту! — Торопливо проговорил он. — По словам Жоэль, вы хотели что-то мне сказать, что-то важное. Что?
— Здравствуйте — до свиданья, будьте здоровы! — сказал Лазар. — Допустим, что мне хотелось унести в могилу незабываемый образ Человека, Восстановившего Справедливость… Бенуа! (Он сделал знак стражнику, присутствовавшему при свидании.) Прошу вас, проводите меня в мои апартаменты.
Удивленный Бенуа неторопливо приблизился, вопросительно гладя на адвоката:
— В общем-то, у вас еще осталось немного времени…
— Немного времени на что? — подхватил Лазар неестественно высоким голосом. — На дружескую беседу? На взаимную откровенность? Сердечные пожелания? На?.. На?..
Он грубо оттолкнул стражника локтем, нервы не выдержали. Уронив голову на стол, он зарыдал.
Время от времени он кричал, хотя даже на процессе не позволил себе этого:
— Это не я! Клянусь, это не я! (Вдруг его словно осенило и он поднял лицо, мокрое от слез, искаженное, как японская маска.) Может быть, это и не вы, папаша, хотя все уж очень очевидно! Но, если и так, вы единственный знаете об этом, как я единственный знаю, что это не я! Допустим, я вам верю, допустим, вы мне верите… Если это не вы, если это не я, значит, это обязательно кто-то третий! Вы понимаете?
Лежанвье в свою очередь подал знак Бенуа, тот деликатно удалился, посматривая на свои никелевые часы-луковицу.
— Кто же это, по-вашему?
— Не спрашивайте у меня, папаша! Вот уже несколько месяцев, как я задаю себе этот вопрос снова и снова! Двадцать четыре часа из двадцати четырех, когда я хожу взад и вперед от окна к двери, когда я сплю, но я никогда не сплю подолгу… Хотите, чтобы я вам сказал? Все перепуталось с самого начала! Потому что, застав вас на месте убийства, я подумал, что это вы. Потому что, зная мое дурное прошлое, вы подумали, что это я… Предположим, что мы оба ошибались, что мы слепо попались в двойную западню…
— Прошу прощения, — вмешался Бенуа. — На этот раз пора.
— Да, да, — согласился Лежанвье.
Он словно получил неожиданно удар между глаз, он как ослеп, не видел больше ничего…
Двойная западня…
Он даже не услышал, как Лазар крикнул ему: «Чао!», прежде чем исчезнуть вслед за Бенуа.
Лазар все еще не знал, что его казнят в пятницу на заре, он еще хорохорился в последний раз.
«Предположим, что мы оба ошибались…»
Лежанвье понадобилось много времени, чтобы добраться до выхода. Ему не хватало воздуха.
Лазар, оудучи женат, не имел никакого резона убивать Диану, если он не собирался жениться на Жоэль.
Может быть, в конечном счете, справедливость не будет наконец-то восстановлена и пять утра в пятницу?
Может быть, Лазар заплатит за кого-то другого?
Лежанвье пожал плечами, вспоминая то время, когда листал красную тетрадь, выискивая там рецепт идеального убийства.
Будь что будет, в любом случае это лишь справедливая несправедливость, слишком надолго откладываемая расплата.
Теперь он надеялся, не слишком веря.
Обвиняемый. — Я не убивал Габи Конти! Я лишь заявил об этом — после суда — чтобы обмануть мэтра и сорвать куш.
Это звучало фальшиво.
Но что, если такова правда?
Если Лежанвье поддался на простой блеф постфактум и два года назад действительно оправдал невиновного?..
* * *— Ну? — спросила Жоэль. — Ты его видел?
— Да, — мрачно ответил Лежанвье.
— Что он тебе сказал?
— Почти ничего. Он утверждает, что невиновен. Откуда ты Знаешь, что казнь назначена на пятницу, на пять утра?
— От его адвоката, мэтра Маршана… Он плакал?
— Да. Откуда ты знаешь?..
— Он плакал и тогда, когда я ходила к нему. Противно… В. Л.? Ты его по-прежнему ненавидишь?
— Не знаю, — сказал Лежанвье.
По правде говоря, признавался он себе, он не ненавидел — и не любил — больше никого. Хватило одного года — выдающегося года, чтобы он превратился в старика. С одной лишь дурацкой надеждой — в последний раз послужить правосудию.
— Что ты собираешься делать?
— Не знаю, — повторился Лежанвье.
Что делать за день до казни, чтобы продлить жалкое существование человека, которого он сам отправил на эшафот, сфабриковав против него фальшивые улики?
Прежде всего, отыскать истинного убийцу…
Глава третья
Билли и Дото стали редкими гостями после смерти Дианы. Они появлялись в «Жнивье» всего раз или два, да и то на бегу…
