Дарья Донцова - Эта горькая сладкая месть
На крыльце я раскурила сигарету и поежилась. Опять топать через раскаленную рыночную площадь к супермаркету! Сзади хлопнула дверь, появился Дима.
– Хотите помогу? – спросил мужчина. Я кивнула. Интересно, почему сегодня такое любезное поведение?
Мы потащились к магазину. Внезапно Дима замер у ларька. – Даша, купите “Сникерс”.
– Сами покупайте, – огрызнулась я. Обидится, и черт с ним.
Но Дима печально вздохнул:
– Деньги отняли, ни копейки нет.
– Почему?
– Марго постаралась, вот только это дала, – и он протянул проездной на метро.
– Чем прогневали супругу?
– Говорит, слишком потолстел, и посадила на диету. Салат, огурцы, помидоры без масла и соли. Сахар нельзя, хлеб тоже. Просто умираю, как сладенького хочется!
Я поглядела на необъятный живот и затравленные глазки кавалера. Черт с ним, куплю батончик. Дима моментально разодрал упаковку и впился в “толстый слой шоколада”. На лице обжоры появилось почти молитвенное выражение. В два счета конфетка исчезла в безразмерном желудке.
– Хорошо, что сейчас везде еду продают, – вздохнул Гаргантюа, – раньше просто мучился.
До ноздрей донесся запах жареного мяса, и в голову пришло внезапное решение.
– Дима, хочешь, шашлычком угощу?
– Очень! – простодушно воскликнул спутник. Мы сели под сине-белым тентом. Глядя, как Дима впивается в дымящееся мясо, я спросила:
– Давно так много ешь?
– С детства, – промычал мужчина, – всегда покушать любил. Бывало, родители отругают за двойки, я сразу к холодильнику бегу. Погрызу колбаски и успокоюсь.
– Тебе бы к психотерапевту сходить! – Я не псих, – возмутился Дима, – просто обладаю здоровым аппетитом. Светка тоже много ест, а к ней не вяжутся, почему?
"Потому что сестрица хоть иногда останавливается, а ты, словно снегоуборочный комбайн, все лапами в рот загребаешь”, – подумала я, глядя на исчезающий шашлычок из собачатины.
– Как же в школе на уроках высиживал?
– Одно мученье, только и ждал, когда будет большая перемена. Звонок прозвонит, я сюда бегу.
– Куда?
– Да вот сюда, где сейчас сидим. Здесь раньше базар работал. Назывался Колхозный рынок имени Цюрупы. Мы тут всю жизнь живем. Папа из Казани в Москву в начале пятидесятых приехал, поступать в институт. Потом с мамой познакомился, та как раз в медицинском училище училась. У мамы комната была в бараке. Они, когда поженились, там жить стали. Адрес так смешно звучал: Колхозный рынок имени Цюрупы, барак семь. Когда я родился, бараки расселили. Видите дома. – Он указал на ряд белых трехэтажных кирпичных зданий. – Всех жильцов туда и отправили. “Хрущобы” еще не строили, не умели, вот и дали людям нормальные квартиры, правда, коммунальные. Бараков на рынке стояло восемь, и домиков построили восемь. Так и вселялись – первый барак в первый дом, второй во второй. У родителей три комнаты было, потому что дети разнополые, я и Светка. Только папа быстро начал хорошо зарабатывать, и в 1959 году мы въехали в кооператив. Я плохо помню, маленьким был. Он замолчал, облизывая жирные губы. Прихватив укладку с нужной “Верой”, я добралась до лифта и села в темноватой кабине на корточки. Лифт несся ввысь, мысли улетели в другом направлении. Адрес на газете, подложенной под брошенного младенца: …упы, б. 7. Улицы с таким названием не нашли, может – Рынок имени Цюрупы, барак семь?
ГЛАВА 17
Благополучно добравшись до спальни, я отперла дверь, потребовала ледяной лимонный сок и попробовала составить план работы на завтра. Дел накопилось много. Надо съездить в домоуправление по адресу, куда выписали Федорова, неплохо найти и клиентку, приходившую к Пановой. Хотя Александр Михайлович говорил, что их было четверо. Предположим, тетка, с которой Вика куда-то уезжала на красивой иностранной машине, мне известна. Это я. Ладно, хватит и Роговой Антонины Матвеевны с Полярной улицы. Хорошо, что обладаю, абсолютной памятью, скажут один раз – помню всю жизнь. А еще интересно порасспрашивать тех теток, соседок Катюши по столовой. Что такого они ей сказали? Напоследок найду следователя Искандера Даудовича. Хлопот полон рот. К сожалению, придется ездить без машины, на чужих, воняющих бензином и дребезжащих тачках.
В дверь поскреблись. Я натянула одеяло и слабым голосом пропищала:
– Войдите.
На этот раз появился Женька.
С экспертом дружим давно. Сначала просто раскланивались, встречаясь на работе у полковника, потом подружились. С нашей легкой руки, Женька стал собачником. Приобрел чудесных йоркшириц – Лиззи и Карлотту, теперь требует совета по каждому поводу. Сейчас притворится, что озабочен моим здоровьем, а на самом деле волнует его какая-то собачья проблема.
Так и вышло.
– Шов не болит? – осведомился приятель, изображая из себя хирурга. Можно подумать, я не знаю, что сам он зашивает, да и то кое-как, только патологоанатомический разрез.
– Нет, чувствую себя не так уж и плохо. А у вас как дела?
– Понимаешь, – завел Женька, – Лиззи такая скучная, второй день пьет только воду, от еды отказывается. Сейчас сварил ей креветки, отвернула нос и сопит. Кошмар!
Да, вот бы пожить у Женьки собакой! Лежать на диване, есть креветки, никаких проблем! А тут только-только из гроба восстала и ношусь по городу.
– Подожди, сейчас спрошу у Маруси. Вызванный ветеринарный подмастерье прописал клизму.
– Ужас, – заорал Женька, – не могу такое с Лиззи провернуть, руки трясутся, вдруг больно сделаю!
Скажите, какой нежный! Человека разрезать – ему раз плюнуть. Всякие отвратительные трупы утопленников и висельников не вызывают у Женьки никаких эмоций. Сама видела, как эксперт лопал суп, а рядом в лотке лежало что-то омерзительное.
– Дашка, – продолжал вопить приятель, – будь человеком, помоги!
– Предлагаешь вылезти из кровати и отправиться к тебе? – Женька умоляюще закивал головой. – Не разрешают выходить из дома, – вздохнула я. – Аркадий запретил.
– Сейчас договорюсь, – засуетился эксперт, – со мной можно.
Он сбежал вниз по лестнице, я принялась одеваться.
Примерно через час я сидела на лавочке перед Женькиным подъездом. Выведенная перед процедурой погулять Лиззи носилась по двору. Тосковавшая на той же скамейке старуха укоризненно покачала головой:
– Совсем Евгений Степанович с ума сошел. В стране кризис, а он двух собак завел. Цацкается с ними, как с младенцами. В дождик гулять выводит в комбинезонах, шапках и вроде как в калошах. Смотреть противно. У людей денег нет, а этот с жиру бесится. Ну да понятно, в милиции работает, небось каждый день пакет с долларами имеет. Чем он только сучонок этих кормит?
Я поглядела на злобную бабульку. Женька никогда не берет взяток, он кристально честный человек. Хотя несколько раз к нему подкатывались со сладкими предложениями. И просили-то всего ничего: констатировать другое время смерти. Но Женька бережет свою честь, именно поэтому и работает с Александром Михайловичем. Но как объяснить такое подъездной сплетнице, уверенной, что все милиционеры – “менты поганые” и взяточники. Следовало напугать бабульку.
– Ну как раз с едой у собачек проблем нет.
Женя-то хирург.
– И что? – кинулась в бой старуха.
– Да ничего, то печенку с работы принесет, то почки, но больше всего они легкие уважают. Правда, с ними трудности. Народ курит повально, все внутренности черные! Ну не давать же сучкам отраву!
Бабка посерела, ойкнула и моментально убежала домой. Надеюсь, сейчас ее выворачивает наизнанку.
– Жень, позвони в отделение милиции на Зеленой улице и договорись, чтобы меня завтра принял следователь Искандер Даудович.
– Ни за что, – тут же сообщил приятель, – Александр Михайлович узнает, убьет.
– Ладно, – беззлобно согласилась я, – вези домой.
– А клизма? – оторопел приятель.
– А звонок в отделение? Мучительные колебания отразились на лице мужчины. С одной стороны, боялся, что полковник прознает о звонке и открутит голову; с другой – хотел, чтобы обожаемая Лиззи опять трескала креветки. Угадайте, что победило?
Пока общалась с йоркширицей, приятель повис на телефоне.
– Ну, – спросила я, видя, что трубка ложится на рычаг, – примет?
– Нет, – покачал головой Евгений.
– Почему?
– Потому что Искандер Даудович Бекоев нарушил нормы ведения следствия, иными словами, взял взятку и сейчас отдыхает в СИЗО-2, больше известном в народе под названием Бутырская тюрьма.
– Иди ты!
Женька развел руками:
– Извини!
Дома я сразу двинулась в комнату к Аркадию. Сын дремал на диване, поглядывая одним глазом в экран телевизора. Занавески задернуты, тихо шуршит вентилятор. На столике красуется полная тарелка окрошки и кусок курицы, очищенной от кожи. Так, опять ничего не ел, и Ирка притащила любимому хозяину обед в спальню. Но зря понадеялась. Кешка ест меньше кошки. Остается загадкой, почему он не пухнет с голоду. В детстве мальчишка доводил нас до обморока полным нежеланием что-нибудь проглотить. Конфеты, мороженое, фрукты – все, что другие дети истребляют с восторгом, наш отодвигал подальше. Единственные продукты, вызывавшие небольшое оживление, – белый хлеб с маслом. Остальное преображалось до неузнаваемости. Рыба разминалась вилкой до пюреобразного состояния, мясо мы засовывали тесто, а с курицы в обязательном порядке снимали кожу. Однажды Наташка, обрабатывая цыплячью ножку, обожглась и в сердцах произнесла:
