Эрик Ластбадер - Черный клинок
В тени под деревом мальчик позаботился о птице. Он дал ей сначала воды, а потом ягод. Ягоды ястребу не понравились. Он предпочитал мясо. Однако все же склевал их. Мальчик приладил лубок к сломанному крылу.
Через какое-то время ястреб поправился, и, поскольку жажда свободы у него была сильнее, чем у его нового друга, он полетел, уводя мальчика за собой, уводя от равнины, где тот вырос, через пересохшую долину, покрытую проступившей солью, в предгорья с коричневой почвой. Потом он повел его вдоль круто вздымающегося гребня гор. Это была та самая гора, которую мальчик видел в ясную погоду начиная с момента своего рождения. Она была неотъемлемой частью его мира, о ней он иногда грезил, но не смел даже надеяться достичь ее.
Теперь он стоял почти у самой ее вершины и ощущал огромный прилив сил. То, что он пришел сюда, было как бы подарком от ястреба за спасение жизни.
На вершине горы мальчик увидел старое могучее дерево, узловатое, скрюченное от дождей и ветров. Он подошел к нему и обхватил руками, словно давным-давно потерянного предка. Ястреб взлетел с плеча мальчика и сел на самую верхнюю ветвь, зорко осматриваясь вокруг. Затем он издал пронзительный – как бы прощальный – крик и взмыл в ясное голубое небо.
Испытывая пьянящее чувство от пребывания на вершине горы, мальчик отступил от дерева и, прикрыв от солнца глаза ладонью, следил за полетом птицы. У него было острое зрение, и он видел, как ястреб летит кругами все выше и выше, взмывая как бы по только ему видимой вертикальной спирали.
Мальчик смотрел и смотрел, пока птица не исчезла из виду. И в тот самый момент, когда крохотная точка растворилась в поднебесье, мальчик увидел, что к нему медленно опускаются три пера – три ястребиных пера. Он поймал их на лету и воткнул в свои густые черные волосы.
Через много лет, когда он поселился у подножия горы, женился и завел детей, он рассказывал своей семье о том ястребе, а священные перья использовал в ритуалах, освящающих небо и землю и неразрывную связь между ними...
Белый Лук посмотрел на Вулфа черными как ночь глазами. В его взгляде читалась отвага и независимость, и не было в нем павлиньей спеси, которую он так презирал.
– Пойдем, – сказал он. – Ты готов?
Готов к чему? Вулф не понял вопроса и был напуган колдовской силой деда, его таинственными высказываниями, острым ощущением того, что от него чего-то ждут. Чего? Дед так и не объяснил, а Вулф не сумел тогда сам додуматься.
Однако ему и в голову не пришло отказаться. Чего бы ни требовал от него дед, он все исполнял беспрекословно. Будучи еще совсем маленьким, он научился слепому повиновению, научился языку своего племени, впитав все это с молоком матери. И по мере того как он превращался из младенца в мальчика, эта черта все больше перевешивала в нем гены отца, который учил его никогда и никому не подчиняться.
* * *Они покинули Элк-Бейсин, передвигаясь по глубокому снегу верхом на лошадях – Белый Лук больше всего любил такой способ передвижения. Как он однажды сказал Вулфу, шошоны с Винд-Ривер были одними из первых племен, понявших природу лошадей и использовавших их в хозяйстве (он никогда не говорил о лошадях, как об обычных домашних животных). Вулф закутался в шкуры и одеяла, расшитые его матерью; Белый Лук не позволял внуку в своем присутствии носить современную одежду. Было очень холодно, однако старик будто не чувствовал этого, надев на себя всего лишь вышитую бисером рубаху да летние штаны из мягкой оленьей кожи, которую продубил он сам. На ногах у него были кожаные мокасины с жесткой сыромятной подошвой и верхами, затейливо украшенными кусочками цветного стекла и эмали.
Окутанные синими сумерками, они разбили стоянку на унылой и просторной плайе – солончаковой равнине, где на много миль вокруг был слышен лишь вой беспощадного ветра. Белый Лук выбрал место с подветренной стороны извилистого берега замерзшей реки Севьер. До устья было недалеко, так что Вулф мог разглядеть соленое озеро, в которое она впадала.
– Тебе везет, – заметил Белый Лук, когда они установили вигвам, разрисованный причудливыми символами, похожими, как показалось Вулфу, на боевые щиты. – Когда я был таким, как ты, меня свалила тяжелая болезнь.
И он поведал о том, как болел эпилепсией.
– Приступы были очень сильными. После них я на много дней выбывал из строя и спал как убитый. Но постепенно ко мне во сне стали являться души знакомых мне существ – бизона, волка, медведя и сокола. Понадобилось время, чтобы я понял: это духи убитых животных, они как бы хотят сообщить мне, что я особенный и что мне суждено стать шаманом. "Как же так? – спрашивал я. – Я ведь болен". А они отвечали: "Как шаман, ты должен лечить болезни. А для этого ты должен понять их природу".
И тогда я, пробудившись, осознал, что прежде всего должен научиться лечить сам себя, ибо только так научусь исцелять других.
Едва Вулф успел задуматься над тем, как это дед сумел сам себя вылечить, как тот извлек из длинного кожаного футляра лук. Лук с великолепным двойным изгибом был сделан из какого-то рога или кости. Оплетавшие его сухожилия были выкрашены в ярко-синий цвет, что делалось путем вымачивания их в растворе индиго. Концы лука чуть выше мест крепления тетивы были украшены ястребиными перьями, а на одном из концов на кожаном шнуре висел пожелтевший коготь ястреба.
– Этот лук сделан из рогов карибу, – объяснил старик, устраиваясь поудобнее. – Как ты наверняка слышал, в таком оружии скрыта великая сила. Но я раскрою тебе одну тайну. Сила идет отсюда, – и он ударил себя в грудь чуть повыше сердца, – а не из самих рогов, как думают многие. Рога служат лишь хранилищем этой силы. Понимаешь?
Вулф кивнул, боясь сознаться, что ничего не понимает. Какая сила? Ведь силу не пощупаешь. А тогда непонятно, каким образом любой из материальных предметов может хранить в себе такую неосязаемую вещь, как сила.
Дед улыбнулся, будто знал, что творится в голове внука. Но мог ли он это знать? Или все-таки мог?
– Предметы, окруженные почитанием, как, например, луки из рога, ценятся прежде всего потому, – продолжал старик, – что они служат своего рода талисманами, через которые начинаешь ощущать свою силу, осознавать себя. – И, видя выражение лица внука, наклонился к нему и спросил: – Как бы ты осознал самого себя, не заглядывая в зеркало? По фотографии? А откуда тебе знать, кто на ней изображен – ты или не ты? Нет, указателем для тебя является зеркало.
Сделав все необходимые дела, они поужинали вяленым мясом и жареной кукурузой, забрались поглубже в вигвам и сделали необходимые приготовления ко сну. Старик продолжал рассказ:
– Вот этот лук помог мне исцелиться. – В отсвете костра его лицо казалось таким же темным и грубым, как кожи, на дубление которых он потратил столько времени и сил. – Делая его, я нашел сам себя, осознал свою силу и излечился. Карибу явился ко мне во сне, а наутро я отправился за ним на охоту. Потребовалась целая неделя, чтобы выследить его, но, как только я вышел на след, я уже знал: ему от меня не уйти. В действительности же, как я теперь понимаю, он и не старался скрыться от меня. Наоборот, его дух звал меня к нему.
Я обнаружил его на лесной поляне. К тому времени я забрел далеко на север: ведь в наших местах мало карибу. Это был громадный даже для своей породы зверь, с огромными кривыми рогами, похожими на молодой месяц. Он повернул свою большую голову, приметил меня и потряс ею. Я видел, что он готов сбросить рога. Сейчас совершенно ясно, что это существо было ниспослано мне с небес, чтобы я мог забрать рога и сделать из них белый лук.
Старик сидел, скрестив ноги и куря длинную костяную трубку. Вулфу, который лежал рядом, закутанный в шкуры и одеяла, нравился ароматный запах табака и голубой дым, окутывающий голову деда, похожую от этого на гору в облаках. Вулфа клонило ко сну, а слова старика, говорившего на мелодичном языке шошонов с Винд-Ривер, действовали на него, как колыбельная песня.
– Так сложилось, что мой отец был великим мастером по лукам, и он посвятил меня в свое искусство еще до того, как я научился говорить целыми предложениями. Я знал, что главная сложность не в резьбе, а в том, чтобы выварить из рогов сердцевину, которая впоследствии станет хрупкой, и от этого лук при сгибании не выдержит и сломается. Я также знал, что только от длительной варки рога сами примут нужную для изготовления лука форму.
Ты спросишь, почему так мало людей умеют делать луки из рогов? Все очень просто. Когда варишь рога в обычной воде, то из них уходит природная клейковина, придающая им упругость. Мой отец добавлял в воду смесь трав, чтобы сохранить клейковину в роге. У меня, однако, не было ни этих трав, ни знаний о том, что это за травы. Я был один, и никто не помогал мне. И все же я сделал этот лук.
Он подождал, пока Вулф не приоткрыл глаза и не спросил:
– Как же это удалось?
