Михаил Зайцев - Порча на смерть
— Пропал, — перебила умирающая, — два года, вернулся черным...
Она захлебнулась сухим трескучим кашлем.
— Белый Маг пропал на два года и вернулся Черным. Береги силы, девочка, не напрягайся, все понятно. Черный Маг Велиар открыл салон, оповестил о возвращении суеверного Кравченко... Дочка, все жертвы, заказанные Кравченко, никак с ним не конкурировали, почему он оплачивал их порчу?
— Аукци...он инвес...онный...
— Инвестиционный аукцион?
— Да! Скоро... не зна...ют...
— Никто не знает о каком-то скором инвестиционном аукционе?
— Да. Они... смогли бы объединиться... конку...ция...
— Кравченко заказывал бизнесменов — вероятных конкурентов во время проведения в недалеком будущем какого-то инвестиционного аукциона. Он боялся, что их личные симпатии в будущем, возможно, перерастут в деловые. Перестраховщик Анатолий Ильич, да, дочка?
— Куш... ог...мен...сто...
— Куш огромен. Сто миллионов? Миллиардов?
— Стои... све...
— Игра стоила свеч?
— Да...
Сергач не к месту вспомнил десятки, сотни черных свечей в подвале Дона Мигеля, жреца вуду.
— Кто звонил Протасову, дочка? Тебе известно про звонок Протасову кого-то из ваших?
— Циклоп... сговорился с... — она кашлянула, — ...слабак, продал Циклопа...
— Человек Велиара по кличке «Циклоп» сговорился с кем-то, подельники хотели сдать Велиара Протасову, верно?
— Да...
— Партнер Циклопа оказался слабаком, струсил и явился с повинной к Велиару, продал Циклопа?
— Да... Обоих зарыли...
— Дочка, а ты? Как ты появилась у Велиара? Откуда?
— Я... я-а-а... Боль... больно!.. Скорей... Уста...а...ла...а...а...а-а!..
Ее последние минуты были ужасны. Пятки выбивали дробь, глухо колотилось об пол искаженное гримасой страдания красивое лицо, скрюченные пальцы скребли паркет. И мелко дрожал спикировавший в мокрую мохнатую спину падший ангел.
«Истину глаголют легенды — грешная душа ведьмы не в силах самостоятельно расстаться с бренной оболочкой», — уверовал Сергач, когда рыжий почти дирижерским взмахом руки прекратил какофонию смерти. Хруст шейных позвонков. Она содрогнулась в последний раз. Дрогнул Игнат, затаив дыхание. Она выдохнула и более не вздохнула. Игнату следующий вздох дался с трудом. Сердце ее остановилось. Кровяной насос бушевал в груди Игната. Глаза ее остались открытыми. Сергач не хотел открывать глаз...
— Кончилась деваха, — констатировал рыжий. — Сергач, эй! Сергач! Тебе врач нужен?
— Зачем?
— Не нужен, тогда снимай броник и ступай вниз. Все, что она говорила...
— Я ничего не слышал, — оборвал рыжего Игнат.
— Ценю понятливых. Прощай. Удачи тебе, Игнат Сергач...
Наверное, они ожидали под дверью на лестнице. Стоило рыжему свистнуть, громко, пронзительно, как в кабинете Черного Мага... наверное, правильнее сказать — в бывшем кабинете Черного Мага, появились люди в белых врачебных халатах и темных строгих костюмах, а также милиционер в чине подполковника. Врачи, стервятники-альбиносы, взяли покойницу в плотное кольцо, люди в черном взялись обыскивать помещение. Рыжий командир с подполковником отошли к окну и тихо беседовали.
«Наверное, мнимую смерть и ложные похороны Протасова представят обществу эпизодом блистательной милицейской операции, — думал Сергач, снимая куртку, возясь с бронежилетом. — И, наверное, Вениамин Вячеславович выиграет инвестиционный аукцион... Черт, как же я вспотел в этом долбаном бронежилете...»
Игнат бросил душный жилет, накинул куртку на плечи, не оборачиваясь, вышел из кабинета в переднюю. Здесь тоже хозяйничали люди в черном.
— Ребята, закурить есть?
Никто не ответил. Никто даже не взглянул на Игната. Сергач пожал плечами, вышел на лестницу.
— Привет, Вера. Так и дежуришь у порога?.. То есть...
— Тобою займется Гоша, он внизу, — перебила Вера.
— О'кей. — Сергач одернул куртку, застегнулся. — Прощай, Вера.
Он пошел вниз по ступенькам, тяжело опираясь о перила.
— Игнат! — окликнула женщина.
— А? — Он остановился, повернул голову.
— Ты молодец.
— Спасибо, я знаю, — улыбнулся Игнат одними губами и пошел дальше.
— От скромности ты не умрешь.
— Хотелось бы умереть от старости.
Игнат вышел во двор, где ничего не изменилось за... он по привычке взглянул на запястье... за черт его знает сколько времени. А впрочем — нет, кое-что изменилось.
Исчезли фургон и микроавтобус, ушли домой, выгуляв собачку, знакомые дедушка с внучкой, появилось несколько новых автомобилей у бортиков домов, подперев спиной опору сломанных качелей, Гоша трепался с незнакомым мужиком в телогрейке и валенках.
Он увидел его, торопливо пожал руку собеседнику, потопал кратчайшим путем к Игнату, утопая по щиколотку в снегу.
— Сергач! — Гоша мотнул головой. — Пойдем.
— Куда?
— В машину, — Гошина голова снова мотнулась, указав на потрепанный «жигуленок» возле выезда со двора. Манера указывать направление головой у профессионала секретных операций Гоши была такой же, как у любителя секретности Архивариуса.
— Слышь, Гош, у мужика в ватнике закурить не найдется?
— Он не курит.
— Блин!..
Сели в «Жигули». Гоша в водительское кресло, Сергач сел сзади.
— Держи. — Гоша достал из «бардачка» сумочку-барсетку, туго набитую, тяжеленькую, бросил ее Игнату. — Приказано передать.
— Терпеть не могу барсетки. — Игнат открыл «молнию». Взглянул мельком, в сумочке лежали деньги. Много. Будто зеленые странички толстой книжки в кожаном переплете с «молнией». Ровно порезанные странички с картинками.
— Пересчитай мани.
— Лень. — «Молния», бжикнув, закрылась. — А куда мы едем?
— Приказано отвезти тебя домой.
— Домой? Ни фига! Езжай к Белорусскому. Вениамин Вячеславович обещал помочь мне в решении кой-каких проблем с пропиской. Чтоб попасть домой, мне еще нужно квартиру выкупить.
— Куда приказано, туда и едем.
— Гоша, какого хрена?! — Игнат полез за пазуху, нашарил мобильник. — Я сейчас позвоню Протасову и... Блин! Аккумулятор сдох! Гош, дай мобильник позвонить.
— Нету.
— Врешь!
— Мы люди бедные, откуда у нас буржуазные телефоны? Это ты у нас теперь Рокфеллер.
— Ага! — Игнат подбросил пухлую и продолговатую, как мячик для регби, барсетку, поймал, взвесил на ладони. — Ага, имею на руках сумму, равную трехмесячной зарплате раскрученного журналиста из преуспевающей редакции.
— Неужели они столько получают?
— Не сбивай меня с темы! Останови, мне надо позвонить.
— Телефонная карточка у тебя есть?
— У метро останови!
— Вот чего, приятель, — сиди и любуйся видами столицы. Адрес мне сказан, приказ довезти дален. Журналюгой на десять кусков в месяц мне не устроиться, я своей работой дорожу. Высажу у дома, а там линяй, куда хошь. Хошь в метро, хошь звонить, хошь вешаться.
— Блин!.. — Сергач врезал правым кулаком по левой ладоне. — Слушай, ты, ефрейтор без погон! Нельзя мне домой, меня возле дома могут бандюки караулить. Блин, что за жизнь — я кого-то караулю, меня караулят!..
— А может, и не караулят, — заявил Гоша, хохотнул и посмотрел через плечо, скорчив смешную злодейскую рожу. — Ты глазенками-то не сверкай, Сергач, твою мать. Остынь, утюжок, не примеривайся кулаком к моему затылку. Барсетку расстегни пошире, погляди внимательно, в ней и паспорт твой, и купчая на квартиру.
— Черт... — Игнат едва не сломал «молнию». — Черт, а я и не заметил! Гоша, ты сукин сын!..
Гоша довольно заржал.
— Гоша, ты сволочь.
— Все в меня так душевно «сволочью» обзывали, век бы слушал. Мужика в телогрейке не забыл? У которого ты намылился сигарету стрельнуть. Так вот, он вчера весь день твои проблемы решал. Знаешь, чего он в телогрейке и в валенках? Синяки греет. Пришлось мужику повозиться с твоими кредиторами. Он мужик-то хороший, если его не злить. Мы с ним дружим с тысяча девятьсот...
— Блин!
— Ты что?
— Дай мобильник, в натуре. Другу своему, Костику, обещал, а забыл вчера позвонить.
— Вчера в тебе никто звонить не позволил. — Гоша залез в карманн теплого пальто, вытащил телефон. — Держи. Ври корешу — у бабы завис, советую...
Занятый разговором с обиженным Костиком, Сергач не заметил, как приехали.
Сергач уже привык говорить «прощай». Он прощался с Гошей, зная, что вряд ли они снова встретятся. Разве случайно столкнутся на одном из семи холмов Третьего Рима и оба сделают вид, что незнакомы.
— Прощай, Гоша.
— Бывай, Сергач.
Крепкое рукопожатие, за спиной закрывается дверца «Жигулей», рыкает устало мотор, шины месят снежную грязь. Игнат, не оглядываясь, идет к парадному, откуда вышел два дня назад, держась за поясницу.
— Игнат Кигиллыч! — барин Леонид Матвеич Суходольский нагнал Игната возле самых дверей. — Игнат Кигиллыч, а я вас с утга поджидаю.
Барин трезв и растрепан. Знатные, густые усы обвисли, под глазами залегли темные круги, щеки невыбриты. Он вышел на мороз из припорошенного снежной пылью «Лексуса» в легком костюме — парадном, синем с блестками, однако изжеванном, без одной пуговицы на пиджаке, с пятнами на брюках. Барину зябко.
