Альбина Нурисламова - Вычеркнутая из жизни
Элка быстро приподнялась, потянулась за бутылкой. Привычным движением плеснула по рюмкам.
– Выпьем за помин души малыша нерожденного. Она ведь уже была у него? Душа-то? И моей души заодно.
– Перестань, Эля, – мучительно выкрикнул Денис. – Зачем рвать себя на части?! Думаешь, ты одна грешила? Да в каждом есть такое, что волосы дыбом встанут. Что, не так?
– Так, – согласилась Кира.
– Если на то пошло, давай и мы с Кирой тоже… исповедуемся. Самое время. Может, нам и вправду немного осталось.
Кира была не готова к этому неожиданному повороту. Но в голосе Дениса звучало такое отчаяние, а Элкин рассказ настолько перевернул все в ее душе, что и она вдруг решила: а почему нет?
– Только тогда уж я начну, – заявила Кира и без всякого перехода, чтобы не передумать, рубанула: – Хочу вам признаться в двух вещах. Во-первых, на мне тот же грех, что и на Элке. Аборт. Сделала на первом курсе. Влюбилась в парня, тоже Сашу, и… А теперь, скорее всего, именно из-за аборта у нас с моим Сашей никак не получается ребенок. Я почти уверена. А Саша ничего про это не знает. Вот такая я стерва.
– Ты тогда на аборт у меня занимала, – полувопросительно сказала Элка, нетвердо выговаривая слова.
– Да. Не к кому было обратиться. Родители ни за что бы не поняли, просто не представляю себе их реакцию. Такое бы началось! Сейчас мне кажется, могла бы сказать сестре, Ирине, но тогда… В общем, не решилась. О том, чтобы оставить ребенка, даже не думала. Зато сейчас точно знаю, что надо было рожать. Может, это был мой единственный шанс стать матерью. А я от него отказалась.
Кира тяжело вздохнула, хотела на этом закончить, но все же решилась договорить.
– Я высчитала примерно, когда малыш должен был родиться. Получилось, приблизительно десятого августа. Вот уже двенадцать лет в этот день всегда прихожу на кладбище, покупаю большой букет и кладу на могилу одной девочки. Той девочке, Машеньке, было восемь, когда она умерла. Там эпитафия есть: «Ты так любила жизнь, дочка. Прости, что я не сумела победить смерть». Машенькина мама боролась за свою дочь.
– Выходит, я не только своего ребенка погубила, но и твоему помогла умереть? – с надрывом произнесла Элка. Лицо ее некрасиво сморщилось, губы задрожали, глаза наполнились слезами.
Кира едва заметно сдвинула брови – это отдавало истерикой. Или мелодрамой. А скорее всего, как говорила подруга Гелька, «водка плачет». Элка успела выпить еще, не дожидаясь, чтобы к ней присоединились Кира и Денис. Причем наливала уже в не рюмку, а в стакан.
– Не говори глупостей, Эля. Мне даже комментировать эту чушь не хочется. Ты помогла подруге, дала в долг. Это был добрый поступок, и я тебе за него благодарна, – прохладно ответила Кира. – И, пожалуйста, давайте закроем тему.
– Ты сказала, что должна признаться в двух вещах, – осторожно напомнил Денис.
Кира подумала, что он, наверное, только рад будет поговорить о другом. Все-таки Денис мужчина, и женские страхи, связанные с деторождением, во многом ему непонятны. К тому же он отец, а значит, не испытывает неутоленной жажды продолжить род.
– Да, есть еще кое-что, только это… – Кира запнулась, – этого не было. Это просто мой сон.
– Сон? – удивился Денис.
– Я видела во сне Безликого… Нет, не так. Я вижу его во сне с детства. И не понимаю, что это означает. Не знаю, надо ли сейчас об этом говорить, но…
Волнуясь и сбиваясь, Кира подробно пересказала друзьям свой давний кошмар.
– Ну и ну, подруга. Поседеешь тут с перепугу, – поежился Денис. Покачал головой и задумчиво добавил: – Это не просто кошмар. Тем более если снится много раз. Он должен что-то означать. Только убейте меня, не понимаю что.
– Может, тебя предупреждали? – предположила разом протрезвевшая Элка.
– Скорее, пугали, – вставил Денис.
– Не знаю. Но когда Володя заговорил про Безликого, я сразу вспомнила этот сон. – Кира бледно улыбнулась. – Ладно, со мной вроде все. Денька, твоя очередь выворачиваться наизнанку. Давай, вытаскивай свой скелет.
Денис попытался улыбнуться ей в ответ, но не смог.
Глава 19
Рассказ у Дениса получился длинный. Кира и Элка слушали не перебивая. Один раз Кира украдкой посмотрела, который час. Половина девятого. По меркам Кара-Чокыра – глубокая ночь. «Черная ночь в черной яме», – подумала она, на мгновение отвлекаясь от повествования Дениса.
История, которую он рассказывал сейчас подругам юности, начиналась вполне обычно. По нашему времени, рядовая ситуация, ничего особенного – проблемы с бизнесом, долги, кредиты…
Было это шесть лет назад, «Грач» только-только набирал обороты, и Денису срочно требовались средства на развитие фирмы. Очень хотелось начать наконец серьезно зарабатывать. Вылезти из копеечных прибылей, которые целиком, без остатка уходили на налоги, аренду, рекламу, расходники, квартплату, кредиты, еду-одежду.
Но деньги требовали денег – без вложений не обойтись. Поскольку на шее у Дениса уже висело несколько займов, в том числе на новенькую иномарку, да вдобавок еще ипотека, в банк идти не имело смысла – не дадут. Денис пребывал в растерянности и не знал, что делать.
Помог случай – как ему тогда казалось, счастливый. Деньги под весьма скромный процент одолжил школьный приятель, Дима Красильников. Десять лет за одной партой, общие воспоминания, детские радости, влюбленности… Как раз подоспела очередная встреча одноклассников, выпили, разговорились – и Димка обещал помочь старому другу.
Красильников был человеком более чем обеспеченным. Солидный капитал, доставшийся от родителей, сумел сохранить и многократно приумножить. Сумма, которая требовалась Денису, для Димки была неощутимой, и он легко расстался с ней, не оговорив толком сроков возврата.
А через полгода так же легко и непринужденно потребовал вернуть. Все сразу. С процентами за прошедшие месяцы.
Но отдавать было нечего. Денис вложил деньги в бизнес, как и планировал. Дело закрутилось, пошло отлично, прямо на удивление. Вытащить средства из оборота было равносильно полному краху. К тому же и не хватило бы – пришлось бы продавать новое помещение и технику. А это уже уход в такой минус, из которого не выбраться. Точнее, выбраться, может, и можно, вопрос – как скоро. А приходилось ведь еще семью кормить и банкам кредиты выплачивать.
Денис принялся уговаривать Красильникова подождать еще полгода. Просил, объяснял, убеждал. Горячился, кричал, увещевал. Плакал, унижался, умолял. Ничего не помогало. Красильников остался непреклонен.
Грачев дошел до ручки. Хуже всего было то, что он не мог понять причин происходящего. Зачем Димке это нужно? Ясно ведь, что острой необходимости в деньгах у Красильникова нет. Спустя какое-то время пришло понимание, и стало совсем тяжко.
Осознал Денис, что его страдания доставляют Димке извращенное удовольствие. Требование немедленно вернуть деньги могло означать только одно: Красильников издевается, глумится. Нарочно мучает. Но за что?! Изначально задумал уничтожить бывшего однокашника? Отомстить за какие-то детские обиды? Но если так – пиши пропало. Чем сильнее будут муки Дениса, тем Красильникову приятнее…
Видно было, что откровения даются Денису с трудом. Он говорил через силу, рваными, обрубленными фразами. Запинался, часто сглатывал, надолго замолкал, сбивался, чуть не в кровь кусал губы. Не облегчал душу, а наказывал себя. Пару раз Кира порывалась прервать его, уговорить прекратить: невыносимо было смотреть на эти терзания. Но Денис жестом останавливал ее и упрямо продолжал.
– Как-то проезжал возле церкви. Уже все, мимо проехал, но на перекрестке зачем-то развернулся – и обратно. Не знаю, что на меня нашло. Я, вообще-то, неверующий. Был… До этого в последний раз в церковь с матерью ходил, мальчишкой еще. Перед тем как в институт поступить. Ну, захожу… Внутри как-то сумрачно. Служба закончилась, народу нет. Только две старухи. Одна пол метет подальше, возле алтаря, а другая в церковной лавке, слева от входа, свечки в ящичке перебирает. «Вам, – говорит, – что-то нужно? Может, записочку желаете подать? Свечки купить? И меня вдруг словно толкнуло что-то. Изнутри. Сам не помню, с чего это взял. Бесы, наверное, нашептали. «Давайте – говорю, – шесть свечек. Которые потолще, подороже. И записку буду писать. Заказную, спрашивает. Да, говорю. Заказную. За упокой. Рядом на столике ручку взял, листок. Там сверху пропечатано: «О упокоении». Видать, чтобы не путали. – Денис странно усмехнулся. – Ну, и написал. Одно только имя написал – «Дмитрий». Отдаю старушке. Она у меня записочку приняла. «Завтра, – говорит, – батюшка помянет в молитве усопшего раба божьего Дмитрия. Он кто вам будет? Отец? На вас прямо лица нет». И смотрит так участливо, жалостливо. А я говорю: «Нет, не отец. Друг это мой. Близкий друг». Она давай охать-ахать: «Молодой, наверное! Надо же, горе какое!» Еще что-то говорила – я уж не слышал. Взял свечки, отошел. И все шесть понес туда, куда за упокой положено ставить. Понимаете? За живого человека поставил как за покойника!
