Кровь отверженных - Слотер Карин

Нэн снова заговорила и произнесла его имя. Лена видела, как губы Нэн образовали это слово, видела как имя проплыло через пространство между ними, словно струящийся по воздуху яд.

– Ли, – сказала Нэн. – Не дай ему разрушить твою жизнь.

Лена крепче схватилась за автомобиль. Она чувствовала, что ноги подкосятся, если у нее не будет опоры.

Лена снова произнесла его имя, а потом сказала:

– Ты должна расправиться с этим, Лена. И сделать это сейчас, иначе не сможешь идти вперед.

– Прекрати, Нэн, – прошипела Лена.

Нэн подалась вперед. Кажется, хотела положить ей на плечо руку.

– Пошла к черту! – воскликнула Лена.

Нэн протяжно вздохнула и сдалась. Повернулась и, не оглядываясь, пошла в бар.

Лена сидела на пустой стоянке возле бара «Пиггли-Уиггли». Потягивала из бутылки дешевое виски. Она уже не чувствовала резкого вкуса: горло онемело от алкоголя, и она не ощущала, как пойло скатывается по гортани. На сиденье рядом с ней лежала еще одна бутылка. Возможно, она прикончит и ее – вся ночь впереди. Все, чего хотелось сейчас Лене, это – сидеть в машине на пустой стоянке и пытаться уяснить, что с ней творится. Нэн в чем-то была права. Лена должна покончить с этим, но это не означало, что ей нужно пускаться в душеспасительную беседу с идиотом вроде Дейва Файна. Лене надо собрать силенки и перестать изводить себя дурацкими мыслями. Надо разобраться с собственной жизнью. Посидит ночь, пожалеет саму себя, погорюет и будет жить, как живется.

Она слушала урывками записанные Сибил песни, вставляла диски в проигрыватель, один за другим. Надо бы их пометить, да жаль, ручки не найти. К тому же казалось неправильным делать надписи на вещах Сибил, даже если та не имела бы ничего против. Среди дисков имелись уже помеченные, на большинстве – песни в исполнении певцов «Атланты»: Мелани Хэммет, «Индиго герлз». Было там и несколько имен, о которых Лена ничего не слышала. Вставила последний диск – с одной стороны там оказалась компиляция классической музыки, а с другой – старые записи «Претендерз».

Лена достала с заднего сиденья последнюю коробку. Она оказалась тяжелее других. С трудом перетащила ее вперед – на сиденье посыпались фотографии. По большей части это были снимки Грега Митчелла и Лены на разных стадиях их взаимоотношений. Среди них, разумеется, пляжные фотографии, а также снимки, сделанные в Чаттануге: они ездили смотреть аквариум. Лена сморгнула слезы, припоминая тот день. Они с Грегом стояли в очереди на выставку, с реки дул сильный ветер, и Грег прикрывал ее сзади, чтобы она не замерзла. Он обнял ее за талию и положил подбородок ей на плечо. Пожалуй, это был единственный момент в ее жизни, когда она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Затем очередь двинулась, Грег отступил назад, сказал что-то – то ли о погоде, то ли об услышанной в новостях истории, – и Лена нарочно затеяла с ним ссору безо всякой на то причины.

Прихлебывая виски, Лена просмотрела еще одну стопку фотографий. Она смотрела на снимки и удивлялась, что когда-то ей требовалась мужская компания и интимная близость. Впрочем, несмотря на то, что́ она когда-то наговорила Грегу при расставании, ей все еще хотелось его вернуть.

Лена нашла снимок, о котором говорила Нэн. Несмотря на жалкий вид, Сибил улыбалась, глядя в камеру. Им тогда было по семь лет. В этом возрасте они выглядели почти одинаковыми, хотя Сибил потеряла передний зуб, потому что споткнулась и упала с крыльца. Тот, что вырос на его месте, был неправильной формы, и это придавало ее рту индивидуальность. Во всяком случае, так говорил ей Хэнк.

Лена улыбалась, разглядывая перевязанные резинкой фотографии. На пятнадцатилетие Хэнк подарил ей полароид, и Лена в один день истратила две кассеты – снимала все, что попадало на глаза. Позднее она подправила некоторые изображения. Ей запомнился один снимок, и Лена просмотрела всю пачку, пока его не отыскала. В свое время она бритвой подрезала фотографию, не до самого конца, и убрала из нее Хэнка. В освободившееся место вклеила золотистого лабрадора Бонни.

– Бонни, – вздохнула Лена и обнаружила, что плачет.

Это была одна из причин, по которым Лена обычно не пила спиртное. Собака умерла десять лет назад, но Лена плакала по ней, словно это произошло вчера.

Вышла из автомобиля, прихватив с собой бутылки: она вознамерилась их выбросить. Чувствовала себя при этом хуже, чем ей это представлялось в машине: ноги словно чужие. Несколько раз споткнулась на ровном месте. Магазин закрылся несколько часов назад, но Лена проверила окна: хотелось знать, не видел ли кто ее позора. Пошла вокруг здания, взявшись за стену одной рукой. В другой руке удерживала обе бутылки. Добралась до черного входа, отпустила руку, но тут же споткнулась и стала падать. И все же ей удалось удержаться на ногах и не упасть лицом на асфальт.

– Черт! – воскликнула она и, скорее, увидела, чем почувствовала разрез на ладони.

Лене больше, чем раньше, хотелось выбросить виски. Потом она проспится в машине и поедет домой.

Она зашвырнула в мусорный контейнер почти пустую бутылку. Раздался звон – стекло разбилось в стальном баке. Лена швырнула следом вторую бутылку, однако она не разбилась. Лена хотела было достать бутылку, но передумала.

Позади здания росло несколько деревьев, Лена пошла туда, волоча заплетающиеся ноги. Наклонилась, чтобы стошнило. К горлу поднялась горечь, и Лена почувствовала себя хуже некуда. Она встала на колени, отдуваясь, как в прошлый раз в машине с Хэнком.

«Хэнк…» – подумала Лена, стараясь подняться. Она так разозлилась, что ей захотелось тут же поехать в Рис, в бар «Хат», и все ему высказать. Четыре месяца назад он уверял, что останется с Леной столько, сколько ей потребуется. Где же он сейчас, черт возьми? Возможно, на каком-нибудь дурацком собрании анонимных алкоголиков. Рассказывает, как волнуется за свою племянницу, говорит, что хочет, мол, ее поддержать… Ну и где его поддержка?

«Селика» заурчала, и Лена нажала на газ, подумав, что хорошо было бы влететь с размаху в витрину «Пиггли-Уиггли». Такое желание удивляло, хотя и неожиданным назвать его было нельзя. Лену охватило чувство никчемности, и бороться с ним она не стала. Даже после того как ее вырвало, в мозгу царила сумятица. Казалось, рухнули все барьеры, и в голову лезли ненужные мысли.

Она думала о нем.

Поездка домой была испытанием, полным риска. Лена неоднократно пересекала желтую линию. Едва не въехала в навес позади своего дома, тормоза завизжали, когда она ударила по ним в последнюю минуту. Сидела в машине, смотрела в темные окна. Хэнк даже не потрудился оставить свет на заднем крыльце.

Лена открыла бардачок, вытащила служебный револьвер, повернула барабан. Щелчок громко отозвался в ушах. По непонятной причине Лена смотрела на револьвер другими глазами, разглядывала его черную металлическую оболочку и даже понюхала рукоятку. Сунула дуло в рот, положила палец на курок.

Лена видела, как это сделала одна женщина. Она сунула в рот оружие и без колебаний нажала на курок, потому что для нее это было единственным способом избавиться от воспоминаний. Шок от того выстрела навсегда остался в душе Лены. В памяти запечатлелся разлетевшийся на части мозг, прилипший к стене, возле которой она стояла.

Лена сидела в машине, медленно дышала, ощущала на губах холодное прикосновение металла. Прижала язык к стволу и обдумала ситуацию. Кто ее обнаружит? Вернется ли Хэнк рано домой? Наверное, первым будет Брэд, потому что он должен был утром подвезти ее на работу. Что он подумает, когда увидит ее в таком виде? Что почувствует Брэд, созерцая Лену, сидящую в машине с размозженным черепом? Сможет ли он снести такое зрелище? Сможет ли Брэд Стивенс жить с этим, продолжать работать?

– Нет, – сказала Лена и вынула револьвер, повернула барабан и заперла оружие в бардачок.

Быстро вышла из машины, пробежала по ступенькам крыльца. Руки не дрожали, когда она отпирала замок и включала свет в кухне. Лена прошла по всем дому, по пути включая все лампы. Поднялась наверх, перескакивая через две ступеньки. Там тоже включила свет. Когда закончила, дом был полностью освещен.