Саския Норт - Клуб гурманов
Я так торопилась, что сначала не услышала тяжелый рокочущий звук. Мне ужасно не хотелось, чтобы Бабетт забирала моих детей из школы. Но вдруг я поняла, что меня кто-то преследует, а тот звук напоминал рычание грузовика. Я обернулась. Огромный сверкающий джип, опасно виляя, несся за мной, моргая крупными фарами. Кто сидел за рулем, было не видно.
— Черт! — задыхалась я. — Черт!
Я крутила педали все сильней и сильней, так, что ноги и легкие жгло огнем. У меня зазвонил мобильный, и этот звук отчего-то напугал меня еще сильней. Кто-то гнался за мной, меня вот-вот могли убить. И я ничего не могла сделать. Как я ни старайся, у меня все равно не получилось бы ехать быстрее этой машины. Я могла бы достать мобильный, но оказалась бы мертвой до того, как позвала на помощь. Шум мотора уже подобрался вплотную. Мой преследователь бешено сигналил, тормоза скрипели. Я плакала и бормотала: «Пожалуйста… Пожалуйста…» Потом я бросила руль и покатилась по мокрой траве. Камыши резали лицо, били по рукам и ногам, в нос ударил запах смолы и гнилых листьев, и вонючая вода медленно залилась в сапоги, в штанины и рукава. Раздался шум и клокотание, я пыталась ухватиться за стебли, я открыла рот, в него моментально попала пресная вода и песок и забила мне нос. Я колотила руками и ногами, голова снова оказалась над водой, и я завизжала как резаная. Кто-то выругался, назвал меня безмозглой дурой и ловко вытащил из воды за подмышки.
— Если ты не прекратишь истерить, я тебя ударю!
Я подняла голову и посмотрела прямо в раскрасневшееся лицо матерящегося Иво.
Насквозь промокшая и грязная, всхлипывая, я сидела на берегу ручья, закутавшись в кожаную куртку Иво, пока он ругался и вытаскивал из воды мой велосипед.
— Что на тебя опять нашло! Мои ботинки теперь к чертям… Ты свихнулась или что?
Я могла только стучать зубами. Все тело пронизывала дрожь, а скулы так свело от холода, что я не могла произнести ни слова. Собака Иво облизала мне лицо и, тихонько повизгивая и виляя хвостом, села рядом.
— Вставай, — сказал Иво, строго возвышаясь надо мной. — Свой велосипед сама вытащишь. Как-нибудь потом.
Он протянул мне руку и помог подняться. Потом пошел к машине, положил на сиденье кусок целлофана и похлопал по нему в знак того, что я могу сесть. Потом взял меня за ноги и стал стягивать сапоги. Когда ему это наконец удалось, из них хлынула вода. Еще он стащил с меня носки, отжал их и бросил в пакет вместе с сапогами. Я была так тронута его заботой. Он захлопнул дверь, обошел машину, открыл багажник для собаки, сел рядом со мной и завел мотор, не глядя в мою сторону. Он переключил скорость, сдал назад, резко вывернул руль и выехал на дорогу в сторону своего дома.
— Это очень смело с твоей стороны: залезать ко мне в дом после всего, что случилось, — сказал он зло, не отрывая взгляда от дороги, — а потом еще удирать от меня как последний вор. Что с тобой происходит, Карен?
Он в первый раз посмотрел на меня. Взгляд был усталый и грустный.
— Это лучше спросить у тебя, — ответила я, все еще стуча зубами, и Иво включил печку на полную мощность. — Гнался за мной как маньяк. Я думала, ты хочешь меня убить. Откуда мне было знать, что это ты?
— Я заказал эту машину для Ханнеке. — Он весь как будто сжался, произнеся ее имя, и перешел на шепот. — Я совсем про это забыл, представляешь? Кому придет в голову думать о новой машине, когда жена умирает?
Он нежно погладил приборную доску.
— А они позавчера позвонили. «Ваша машина готова». Я сначала не хотел ее забирать. Мы вместе выбирали, Ханнеке и я. Ей так нравилась белая обивка и ореховое дерево. Как будто на французском курорте.
Я стояла под горячим душем, пока кожа не стала совсем красной и мелкий черный речной песок — который был везде, в волосах, в носу и в ушах, между пальцами и под ногтями, даже на зубах — не исчез в сливном отверстии. Потом я вытерлась насухо перед большим откровенным зеркалом и рассмотрела ссадины на лице и теле. Через всю щеку до уха шла глубокая царапина и красные полосы. На левом боку и животе тоже были ссадины. Сердце все еще стучало так, будто за мной до сих пор гнался маньяк, а в глазах застыл страх. Я осторожно намазала ранки мазью с календулой и прижалась лицом к стопке одежды, которую приготовил мне Иво, в надежде, что на вещах еще остался запах Ханнеке, но пахло только кондиционером. Я надела ее черные гладкие эластичные трусики от «Бьёрна Борга» (они оказались мне чуть маловаты, как и ее джинсы), белую футболку в обтяжку и сверху красный кашемировый свитер, который приятно колол шею. Потом я еще раз посмотрела на себя в зеркало, и мысль, что я больше не увижу ее, пронзила меня насквозь. Что бы ни случилось, что бы я ни сделала, какая бы правда ни вышла на свет, ее уже не вернуть, хотя иногда мне и казалось, что это не так. Она уплывала от меня все дальше. Ее запах выветрился из ее одежды. Еще немного, и ее вещи тоже исчезнут. Ее дети забудут, как она выглядела, как звучал ее голос, как она пахла, какие пела песни, что любила. И когда-нибудь станет неважно, как именно она умерла. Я обхватила себя руками и закрыла глаза. Мне очень хотелось, чтобы там было что-то прекрасное, после этой жизни, и что она была бы сейчас с Эвертом.
— Можешь оставить себе, — пробурчал Иво, кивнув на одежду.
Я погладила свитер и сказала, что очень рада этим вещам. Он достал из холодильника бутылку пива, открыл и отпил глоток. Потом сел на мойку у раковины и пытливо посмотрел на меня.
— Что у тебя на уме, Карен? Что ты здесь делала?
— На самом деле, я хотела поговорить с твоей домработницей, — начала я. — Я вспомнила, что у вас осталось много моих вещей. Книжки, диски, плеер. Я думала, зайду, заберу их…
Иво почесал в затылке, сделал большой глоток из бутылки, спрыгнул на пол, вышел и вернулся с моей мокрой сумкой.
— Я не увидел здесь ни книг, ни дисков, ни плеера. Зато тут есть телефонный счет моей жены!
Он в ярости швырнул сумку на стол. Я вся сжалась. Мои вещи разлетелись по полу.
— Зачем? — заорал он, ткнув в меня пальцем. — Кровопийца, вот ты кто! Тебе надо сначала сходить к психиатру!
— Иво, пожалуйста, — тихо сказала я. — Я понимаю, что ты сердишься…
— Сержусь? Ты имеешь в виду, что я в бешенстве? За моей спиной искать… Что искать? Что тебе так надо доказать? Зачем тебе непременно понадобилось облить дерьмом наш брак?
Он беспокойно ходил туда-сюда и нервно потирал рукой миллиметровый ежик волос.
— Ханнеке трахалась с Эвертом, и об этом благодаря тебе узнали все. Но зачем тебе понадобилось задавать вопрос об их смерти? Нагонять подозрения? Надо разрушить еще больше?
Его плоская ладонь громко ударила по шкафу рядом со мной. Я отвернулась и услышала, как тяжело он сопит. Я попыталась прогнать страх.
— А у тебя нет никаких сомнений? — осторожно спросила я, сжимаясь в комок и готовясь к его новому приступу ярости.
— Нет, — резко ответил он, скорее сам себе, а не мне. Он теребил этикетку на бутылке и смотрел в пол. — Она уже несколько месяцев была сама не своя, а после пожара мне вообще казалось, что она все глубже и глубже погружается в свою печаль. Если я кого-то и обвиняю, то только себя. Я не мог видеть, что она так убивается по другому мужчине. Она почти не обращала внимания на детей. Она сидела целыми днями у себя в кабинете и курила. Я только злился на нее, а ведь если бы я прислушался к ней… Постарался поговорить с ней…
Его глаза наполнились слезами, он быстро смахнул их рукавом. Я положила ему на плечо руку, но он тут же ее стряхнул.
— В этом нет смысла. Ты должна прекратить, Карен. Смотри в будущее. Пожалуйста. Так будет лучше для всех. Сконцентрируйся на муже, на детях. Ты нужна им. Прошлое уже неважно. Самое важное — это они и ваше будущее. Если кто и получил свое, так это я.
— Ты о чем?
— О том, что я должен был простить ее, а не наказывать все время. Тогда, может быть, она до сих пор была бы здесь. Но я не хотел ее слушать.
Мне было больно видеть, что он винил себя в смерти Ханнеке. Больше всего мне хотелось обнять его и шептать ему на ухо, что он ни в чем не виноват, что он был ей хорошим, нежным мужем, и что его реакция на ее интрижку с Эвертом была справедливой. Но я знала, что он не захочет делиться своей болью со мной. Молча я собрала со стола мокрый кошелек, ключи и мобильный телефон и убрала их в сумку.
— Я знаю, что ты сейчас меня ненавидишь, — сказала я хрипло, — но я все равно хочу сказать, что я очень тебе сочувствую. И что бы ни случилось сейчас или в прошлом, ты можешь на меня положиться. Ты можешь злиться на меня, если тебе так легче, но я хочу, чтобы ты знал — все, что я делаю — это только из любви к Ханнеке. Так же, как и ты.
Он не поднял голову, когда я положила ему на плечо руку.
— Просто оставь нас в покое. Это все, о чем я тебя прошу.
— Хорошо, — ответила я, взяла пакет с одеждой, забросила за плечо мокрую сумку, попрощалась и вышла за дверь. Только на улице я почувствовала, как у меня подкашиваются ноги и кружится голова.
