Насу Киноко - Граница пустоты (Kara no Kyoukai) 05 — Спираль парадокса
Продолжая говорить с оторванной головой, он неожиданно хватает ее обеими руками, снова вернув внимание к Микии.
- В ту секунду, когда я узнал, что у Аозаки есть ученик, я был так счастлив, что не мог сдержать себя. Я следил за тобой с самой нашей встречи. Проклинай не меня, а своего учителя за то, что она познакомила нас. Но не беспокойся. Ты пока не присоединишься к ней в аду. Как я сказал, эта голова еще жива, но мы достигли того момента, когда сперва должны сделать небольшую корректировку…
Он улыбается от уха до уха. Потом с огромной силой сдавливает голову Токо двумя руками. Проходит несколько мгновений, и то, что было Токо Аозаки, сжимается, кровь течет из пор в коже, пока, наконец, она не ломается, превращаясь в неузнаваемую кучу мяса и крови, которая падает на пол.
- Та-да! А теперь она мертва! Это магия!
Энергичный смех человека в красном заполняет некогда беззвучный холл.
Не говоря ни слова, Микия срывается с места, безумное шоу повторяется у него в голове, выжигая здравый смысл или рассудок, которые там еще оставались. Не думая, куда он бежит, он направляется в восточный холл. Его разум не может вспомнить, когда он последний раз был здесь. Для него невероятным усилием является просто не кричать.
- По-моему, пора заканчивать шоу, – кричит ему в спину Альба. – Не волнуйся! Ты скоро последуешь за ней!
Его смех стихает, и он начинает неспешно преследовать Микию, а с рук, что болтаются вдоль тела, стекает кровь и куски мяса.
Туннель поворачивает и закручивается, словно лабиринт. Не имея мощных источников света, Томое блуждает по влажным проходам. К счастью, Микия дал Томое все, что ему было нужно, включая карту канализации и фонарик. Со временем, он добирается до места, где и должен быть. Над ним находится нужный ему люк. Он выключает фонарик и ставит мешок на пол, так, чтобы его не унес поток сточных вод. Он достает лом и забирается по вбитым в стену ступеням, поднимаясь на неизвестную ему высоту.
Голова Томое ударяется обо что-то металлическое, единственный знак, который ему нужен. Одной рукой он создает проем, в который вставляет загнутый конец лома. Найдя опору, он толкает люк вверх, чтобы расширить проем. Потом, изо всех сил, он толкает его плечом, пока крышка не вылетает, катясь по полу с громким металлическим звуком. Он высовывает голову, чтобы увидеть, что на стоянке также темно. Удовлетворенный, Томое спускается за мешком, поднимается назад и забрасывает его наверх. Затем – меч Шики, и только потом он сам.
Не имея света, который мог бы провести его, он замирает на секунду, чтобы прислушаться к окружению. Странное чувство наполняет его: как будто никто не собирается его искать, даже если он будет просто стоять тут. В пустоте стоянки, сочетающейся с темнотой, Томое чувствует себя уверенно и комфортно. Откуда-то рядом он слышит резкий свист пара, отдающийся эхом в пустоте.
- Звук… пара? – шепчет он себе под нос, вспоминая нечто расплывающееся в его памяти, что он, по его мнению, уже забыл. Эта тьма и запах в воздухе знакомы Томое. Смутные ощущения смешаны с чувством переступания порога чьего-то дома.
Его кости болят словно в ответ на это знакомство, и звук дрожи только усиливается в его голове, проигрываясь снова и снова. Он осматривается вокруг и в этот раз находит сияющий вдали маяк, теплый оранжевый свет, зовущий его. Когда Томое видит его, он чувствует жар, словно его мозг наконец осознает реальную температуру комнаты. Ноги несут его к оранжевому свету в центре всего, и он слышит слабый шипящий звук, который ему знаком.
Со временем глаза Томое начинают приспосабливаться к темноте. Вдоль стен находятся большие канистры, расположенные в порядке, который он пока не может понять. Пол выложен длинными, узкими трубами, ведущими непонятно куда. И, тем не менее, здесь не видно ни души. Компанию Томое составляют лишь свист пара и звук кипения воды, с каждым шагом к центру комнаты они становятся громче. Оба звука отдаются в закоулках прошлого Томое. Ничего не говоря, он идет тяжелыми шагами, соответствующими неожиданному весу его тела. Он приближается к пределу своей выносливости. Еще ближе к свету, парень видит, от чего он исходит: светящаяся горячая металлическая плита. С постоянными интервалами, определенное количество воды выливается на нее, испаряясь и мгновенно обращаясь в пар, поднимающийся к потолку. Сам потолок, как видит Томое, заполнен сложной системой труб, поглощающих пар и передающих его в канистры по сторонам комнаты, через которые они соединены. Дыхательная система.
Томое неосознанно издает нервный смешок, когда видит это, и его любопытство ведет его к стоящим на видном месте канистрам. Их бесчисленное множество, каждая размером с голову. Хотя он еще не видит содержимого, но замечает, что что-то плавает внутри в формальдегиде. И, наконец, он видит.
Мозги. Человеческие мозги.
Трубы, которые он видел ранее на полу, такие же, как и те, что протянулись на потолке. Они расходятся по комнате, но абсолютно все подсоединены к одной канистре, и абсолютно все уходят вверх через потолок подземной стоянки. «Видимо, соединены со всеми комнатами здания апартаментов», - думает Томое.
- Как дешевый ужастик, – тихо, с улыбкой комментирует он, идя вдоль стены.
Он должен был сам подумать о чем-то таком. Не могли люди просто проживать один и тот же день в деталях, каждый день месяца. Это вызвало бы подозрение у тех, кто смотрел снаружи, чего Арайя не хотел. Вместо этого у них будут маленькие изменения, маленькие детали, меняющие каждый день. Но большая часть дня проходила по схожей спирали. Время просыпаться, время есть, время играть, время работать, время умирать и снова жить. И для этого они должны были быть до какой-то степени живы. Хотя Томое сложно представить такую ситуацию – тела, оживленные удаленно хранимыми человеческими мозгами - именно она предстает перед ним. Каждый день эти мозги вынуждены жить замкнутую петлю мимолетной смерти и неопределенного перерождения, жить, чтобы умереть ночью, испытывая это чувство разъединения, которое приходит при отделении разума от тела. Лучший пример ада, который Томое видел: тюрьма для души, напоминающая какую-то грубую кальку жизни, которая не скопировала главного, повторяя один и тот же сон до тех пор, пока спящие не лишатся возможности отличить сон от реальности. Как кошмар, что отравлял разум Томое Эндзе каждую ночь.
Томое проводит пальцами по холодной поверхности одной из канистр.
- Ха… понятно, – бормочет он, когда холодок от канистры пробегает по телу.
В тот момент он слышит голос – нет, не голос, больше похоже на связь сознаний, исходящую от предмета. Ему почудилось? В любом случае, он услышал только одно.
Спаси меня.
Томое хихикает, несмотря на вторжение в его разум. В конечно счете, что он мог спасти? Оно хочет вернуться в изначальную форму или сбежать из цикла, в который поймано? Но он не может помочь.
- Я доказал, что могу только убивать, – говорит Томое, улыбаясь собственному раздражающе унылому наблюдению. – Кроме того, я сам желал спасения. Проблема была в том, что я не знал, от чего хотел спастись. Возможно, так будет лучше, потому что меня нельзя спасти, даже если мы растянем значение этого слова. Желание убить закипало во мне с нуля, и теперь я уже за той чертой, когда спасение имело хоть какое-то значение, – говорит он почти извиняющимся тоном.
Сейчас Томое копается в канистрах, расставленных у стены, пытаясь найти ту, которую предлагают ему найти любопытство и логика. Отсутствие ее будет даже более странным, чем присутствие. Маг Арайя ради этих мозгов никого не убивал, только собрал их после того, как владельцы совершили свое деяние друг с другом. Потому то, что является источником сна Томое Эндзе – или реальности, которая случилась полгода назад – должно лежать где-то в этой куче. И конечно, спустя несколько коротких минут, он находит нужную канистру. Он не хотел, чтобы она существовала, но все указывало на это, и теперь он не знает, что и думать. Он улыбается искаженной улыбкой, легко касается ее, очарованный, как будто глядя в кривое зеркало. Доказательство перед ним. Он смотрит на себя. От него тянутся две трубы. Одна идет вниз, другая обрезана. Испорченная машина, ненужный кусок механизма, выброшенный из той обыденности, которую он однажды знал.
В тот момент, словно по команде, резкий звук прорывается через повторяющийся шум пара, и Томое ищет его источник: левый локоть, который болел больше, чем все остальные части тела. Он опускает глаза, и видит, что произвело звук.
Его левая рука, от локтя, упала на пол.
Он не почувствовал, как она соскользнула. Кроваво-красная жидкость вытекает и капает из оторванной культи. Он смотрит в полость, оставшуюся от руки, и видит среди того, что похоже на кости и кожу, металлические объекты. Кажется, шестерни. Они щелкают громче и более беспрестанно, чем раньше, как раздражающие часы, звук которых странно знаком и почти успокаивает. Звук, который он так часто слышал. Томое воспринимает тиканье как старую память, как другое имя, показывающее, чем он является на самом деле: человек, убивший собственную мать, чтобы отогнать кошмар и, танцуя под управлением невидимых нитей, сбежавший с места преступления от стыда.
