Томас Харрис - Ганнибал: Восхождение
— Он отправился за город, не знаю точно куда.
— Ага, за город, — сказал Попиль. — На охоту за военными преступниками, надо полагать.
Он посмотрел ей прямо в глаза:
— Извините, но мне придется показать вам вот это.
Попиль положил на чайный столик листок со смазанным изображением — еще мокрый и сворачивающийся в трубку термофакс из советского посольства. На нем была изображена голова Дортлиха на пеньке со стоящими вокруг милиционерами и двумя немецкими овчарками и гончей. Второе фото Дортлиха было взято с его служебного удостоверения.
— Его обнаружили в лесу, который до войны принадлежал семье Ганнибала. Я знаю, что Ганнибал был там — он пересек польскую границу за день до того.
— Да почему это должен быть Ганнибал? У этого человека, наверное, было много врагов, вы же сами говорили, что он военный преступник.
Попиль подвинул к ней фото с удостоверения.
— Вот так он выглядел при жизни. — Попиль достал рисунок из своего портфеля, первый из подборки. — А вот так изобразил его Ганнибал. И повесил рисунок на стене у себя в комнате. — Половина лица на рисунке была анатомирована, вторая явно принадлежала Дортлиху.
— И в его комнату вы попали отнюдь не по его приглашению.
Попиля внезапно охватила ярость.
— Ваша ручная змея убила человека. Вероятно, не первого, вам это лучше известно, чем мне. А вот и другие, — добавил он и выложил на стол остальные рисунки. — Они все были в его комнате, и этот, и этот, и этот. Вот это лицо проходило на суде в Нюрнберге, я его помню. Они все скрываются и теперь убьют его, если сумеют.
— А что же советская полиция?
— Они втихую наводят справки во Франции. Нацист вроде Дортлиха в рядах советской милиции — для Советов это настоящий скандал. У них теперь есть его досье — получили от Штази[61] из ГДР.
— Если они схватят Ганнибала…
— Если они схватят Ганнибала, они его просто пристрелят. Если он выберется оттуда, они могут про это дело забыть — при условии, что он будет держать язык за зубами.
— А вы тоже про него забудете?
— Если он начнет свою охоту во Франции, то сядет в тюрьму. И голову может потерять. — Попиль перестал расхаживать по комнате. Плечи его опустились. Потом он засунул руки в карманы.
Леди Мурасаки выпростала ладони из рукавов.
— А вас депортируют из страны, — добавил он. — И я буду несчастлив. Мне нравится видеться с вами.
— Вы живете только глазами, инспектор?
— А чем живет Ганнибал? Вы же готовы все для него сделать, не так ли?
Она начала было что-то говорить, что-то вроде оправданий, чтобы защититься, но потом просто сказала: «Да». И стала ждать его реакции.
— Помогите ему. И мне тоже, Паскаль. — Она никогда прежде не называла его по имени.
— Пришлите его ко мне.
46
Река Эсон, гладкая и темная, текла мимо склада и под днищем черного плавучего дома, причаленного в бухточке недалеко от местечка Вер-ле-Пти. Окна в невысоких каютах были закрыты занавесками. С берега на борт тянулись провода — электрический и телефонный. Листья растений в терракотовых контейнерах на палубе были мокры и блестели.
Вентиляционные трубы, выходящие на палубу, были открыты. Из одной из них донесся вскрик. В нижнем иллюминаторе мелькнуло женское лицо, искаженное страхом и болью, щека прижалась к стеклу, но тут же чья-то огромная ладонь оттолкнула ее и задернула занавеску. Никто ничего не заметил.
Легкий туман окутывал сияющим ореолом горящие в бухточке фонари, но прямо вверху светилось несколько звездочек. Слишком слабых и слишком размытых, чтобы что-то по ним прочесть.
Выше по берегу, на дороге охранник у ворот посветил фонариком внутрь фургона с маркировкой на борту «Восточного кафе», узнал Петраса Кольнаса в лицо и махнул ему, разрешая въехать на стоянку в огороженном колючей проволокой дворе.
Кольнас быстро прошел через склад, где рабочий закрашивал фирменные надписи на ящиках с бытовой техникой.
Склад был забит ящиками, и Кольнасу пришлось лавировать между ними, чтобы выбраться на берег.
Рядом с плавучим домом, возле сходней сидел охранник — за столом, сделанным из деревянного ящика. Он ел сосиску, разрезая ее карманным ножом, и одновременно курил. Он вытер руки носовым платком, чтобы охлопать и ощупать пришельца, но потом узнал Кольнаса и кивком разрешил ему идти дальше.
Кольнас нечасто встречался с остальными, он жил сам по себе, все время топчась на кухне своего ресторанчика с плошкой и вилкой в руках, дегустируя все, что там готовилось. После войны он поднабрал вес.
Жигмас Милко, как и раньше тощий, впустил его в каюту.
Владис Грутас сидел на обитой кожей кушетке. Женщина с царапиной на щеке делала ему педикюр. Она выглядела очень запуганной и была слишком стара, чтобы пользоваться спросом у клиентов. Грутас поднял взгляд. На лице его было приятное и открытое выражение, что частенько являлось признаком раздражения. Капитан за штурманским столом играл в карты с толстенным типом бандитской внешности по имени Мюллер, бывшим эсэсовцем из бригады Дирлевангера[62], чьи лагерные татуировки покрывали всю шею и руки, скрываясь из виду в рукавах. Когда Грутас бросил на игроков взгляд своих бледно-голубых глаз, они тут же сложили карты и убрались из каюты.
Кольнас не стал тратить времени на приветствия.
— Медальон Дортлиха был вставлен у него между зубами. Отличная немецкая нержавеющая сталь — ничего с ней не сделалось, не расплавилась и не сгорела. Этот мальчик нашел и твой медальон, и Милко, и Гренца.
— Ты ж еще четыре года назад приказал Дортлиху отыскать их в охотничьем домике! — заметил Милко.
— Он там, видать, просто вилкой поковырялся, ленивый подонок, — сказал Грутас. Он оттолкнул женщину ногой, даже не взглянув на нее, и она поспешно вышла из каюты.
— И где он теперь, этот поганый недоросток, что прикончил Дортлиха? — спросил Милко.
Кольнас пожал плечами:
— Он студент, из Парижа. Не знаю, как он получил визу. Он воспользовался ею, чтобы въехать в страну. О его выезде никакой информации нет. Они не знают, где он.
— Что, если он пойдет в полицию? — спросил Кольнас.
— С чем он туда пойдет? — возразил Грутас. — С детскими воспоминаниями, с детскими ночными кошмарами и со старыми солдатскими медальонами?
— Дортлих мог ему сказать, как связывался со мной по телефону, чтобы держать связь с тобой, — предположил Кольнас.
Грутас пожал плечами:
— Мальчик, видимо, постарается нам навредить.
— Навредить?! — фыркнул Милко. — Надо сказать, он уже вполне достаточно навредил Дортлиху. Убить Дортлиха было, наверное, не слишком легко; видимо, он стрелял ему в спину.
— Иванов из посольства мне кое-чем обязан, — сказал Грутас. — Посольская служба безопасности непременно выследит нашего маленького Ганнибала, а мы уж сделаем все остальное. Так что Кольнасу не о чем волноваться.
Откуда-то из трюма донеслись приглушенные крики и звуки ударов. Мужчины не обратили на это никакого внимания.
— Делами Дортлиха теперь будет заниматься Свенка, — сказал Кольнас, чтобы показать, что он вовсе и не волнуется.
— А он нам нужен? — спросил Милко.
Кольнас пожал плечами:
— Он нам пригодится. Он работал с Дортлихом последние два года. У него все наше добро. Он — единственное звено, связывающее нас с оставленными там картинами. Он отвечает за депортацию и может выявлять подходящих людей из тех, кого отправляют в лагерь для перемещенных лиц в Бремерхафене. А оттуда мы легко можем получить все, что нужно.
Напуганный «Планом Плевена»[63], грозившим новым вооружением Германии, Иосиф Сталин стремительно очищал Восточную Европу, осуществляя массовые депортации населения. Битком набитые поезда еженедельно увозили тысячи людей — на смерть в концлагерях Сибири и на жалкое существование в лагерях беженцев на Западе. Доведенные до отчаяния депортированные служили Грутасу прекрасным источником снабжения женщинами и мальчиками. У него были широкие торговые интересы. Поставляемый им морфий был высшего качества — из немецких медицинских запасов. Он поставлял также электрические трансформаторы для продаваемой на черном рынке бытовой техники. Он все время прикидывал в уме, какой ему нужен человеческий товар, чтобы он удовлетворял меняющийся спрос.
Сейчас Грутас снова прикидывал.
— А этот Свенка был на фронте?
Он, как и все остальные, считал, что любой, не замазанный такими же преступлениями на Восточном фронте, как они сами, для них бесполезен.
Кольнас снова пожал плечами:
— Голос по телефону звучит молодо. Дортлих там все приготовил.
— Надо все вывозить прямо сейчас. Продавать еще рано, но вывезти все равно необходимо. Когда он снова будет звонить?
