Иван Родионов - ДЕТИ ДЬЯВОЛА
В заговоре против Распутина Родионов не участвовал, ибо он в это время сражался с немцами. Как есаул 39-й особой казачьей сотни он принимал участие в военных действиях на Западном и Юго-Западном фронте у Брусилова, а в мае 1915 года был назначен редактировать фронтовую газету "Армейский вестник" и заслужил на этом месте несколько боевых наград. Когда Государь отрекся от трона, Родионов не смирился с начавшейся в стране и в армии анархией и поддержал выступление генерала Корнилова, за что был заключен в тюрьму г. Быхова вместе с Корниловым, Деникиным, Лукомским и другими будущими вождями Белого движения.
Освободившись из тюрьмы, писатель перебрался на родной Дон и стал в Новочеркасске редактором местных газет. "Донской край", официоз правительства атамана Краснова, и "Часовой", которые вел "в крайне монархическом духе, вызвавшем недовольство казаков на фронте и способствовавшем большевистской агитации". Тогда же Родионов переиздал "Протоколы Сионских мудрецов", считая эту книгу основополагающей для верного понимания причин русской смуты. В 1918 году он был среди доблестных участников Ледяного похода, изобразив его в повести "Жертвы вечерние", изданной четыре года спустя в Берлине. Как писал один из рецензентов: "книга рисует гибель безумно смелых детей за преступления отцов, пошлой игрой в либерализм промотавших свою родину".
Не сочувствуя республиканским взглядам Деникина, Родионов в чине полковника ушел из Добровольческой армии, но полностью разделил всю ее судьбу. Находясь в Крыму, он однако отклонил предложение Врангеля вернуться и "стать во главе печатного дела" в его армии, ибо утратил надежду на успех Белого движения. По его словам, "чтобы победить большевиков, нужно (…) задавить их числом, или же духовно покорить их святостью. Еще лучше бы и то, и другое. Вы здесь, хоть и благочестивы, но не святы. Ну, а о количестве и говорить не приходится. Поэтому дело наше конченное, обреченное".
Это высказывание Родионова приводит в своих воспоминаниях митрополит Вениамин (Федченков), который с симпатией характеризует его: "Сам он был человеком крутого нрава, железной воли и даже физической силы. Вероятно, подковы легко мог гнуть и ломать. При этом был глубоко религиозным и церковным христианином, даже приучился к непрестанной молитве Иисусовой". В конце жизни Родионов увлекся толкованием Апокалипсиса, предрекая гибель евреев и "оздоровление человечества на началах православной веры в истинного Бога".
По словам сына Святослава, "монархизм был, пожалуй, частью его религиозных убеждений, и он говорил, что как Бог на Небе Один, так и Царь на Земле Один, имея в виду Землю Русскую. Государю был предан, но считал его слишком мягким человеком и говорил, что при Александре III никакая революция не была бы возможна, так как он был настоящим хозяином своего дела.
За границей примыкал к группе так называемого Высшего Монархического Совета, возглавлявшегося Великим Князем Николаем Николаевичем. О Великом Князе Кирилле Владимировиче отзывался неодобрительно, считал, что он компрометирует саму идею (…)".
В 1920 году Родионов перебрался из Константинополя в Югославию, где обосновалась (в Дубровнике и Мостаре) его семья. Сам писатель жил в эмиграции главным образом в Берлине, а потом (окончательно с 1926) в Сербии, но наездами бывал и в других центрах русской эмиграции: Софии, Праге и Париже. Жил он в большой нужде, добывая на хлеб насущный работой в монархических органах, переизданием старых и публикацией новых книг, главной из которых был "колоссальный роман" – "У последних свершений", над которым автор трудился долгое время. Из него он смог опубликовать только два больших фрагмента: "Сыны дьявола" (Белград, 1932) и "Царство Сатаны" (Берлин, 1937). На полное издание не хватило средств. Так и не увидев напечатанным свое итоговое произведение, Родионов умер 24 января 1940 года в Берлине и был похоронен на русском кладбище в Тегеле. Могила его сохранилась.
Дело отца – непримиримого противника большевизма продолжил его младший сын Гермоген (1912-1961). Окончив философский факультет Белградского университета, он жил с отцом, не чурался политики и в годы мировой войны был адъютантом П.Н. Краснова, сражаясь в казачьих частях на стороне немцев. После поражения Германии Гермоген был выдан в Лиенце англичанами и, получив в СССР двадцать пять лет лагерей, после своего освобождения из лагеря работал и умер в Якутске.
Много удачнее сложилась судьба старшего сына писателя – Владимира (1905-1997). Он приобрел известность как видный церковный деятель, хотя долгие годы увлекался живописью и показывал свои картины на разных выставках в Европе. Да и позднее он не оставил искусство, только писал в основном иконы. Получив богословское образование в Свято-Сергиевском институте в Париже и Сорбонне, Владимир в 1935 году, под влиянием известного афонского старца прп. Силуана, стал послушником, а в 1939 году принял постриг с именем Серафима и посвящение в иереи.
Он всегда держался Московской патриархии и потому в 1946 году стал ее представителем при Всемирном совете церквей. Одновременно его сводный брат – инженер Святослав (1909-1984), выйдя на пенсию, стал диаконом Русской Зарубежной Церкви, подвизаясь в Ново-Дивеевском монастыре под Нью-Йорком. Будучи настоятелем прихода в Цюрихе, архимандрит Серафим в 1971 году был рукоположен в викарного епископа Цюрихского и много занимался экуменической деятельностью, которую вряд ли одобрил бы его покойный отец. Умер Владыка Серафим в самом конце 1997 года в основанном им небольшом православном монастыре во французской Швейцарии.
Этот сын скорее всего не разделял политические и идейные воззрения своего отца, не перечитывал его книг и не заботился о сохранении его памяти, хотя с конца 1980-х имя И.А. Родионова часто мелькает в полемике об авторе "Тихого Дона". Профессиональным литературоведам оно казалось слишком одиозным, а любителям словесности было просто неизвестным. "Монархист, черносотенец, антисемит и мракобес" – такие эпитеты чаше всего сопровождали краткие упоминания о писателе не только на его Родине, но и в "просвещенных кругах" эмиграции, которая многое сделала для того, чтобы Родионов навсегда исчез из истории русской литературы.
Родионов смолоду мечтал быть писателем и об этом свидетельствует неопубликованная рукопись его ранней повести о помещичьей жизни на Кубани. Первое его выступление в печати относится к 1894 году – это "Казачьи очерки", посвященные действиям казаков, под руководством легендарного Я.П. Бакланова, против горцев. Пятнадцать лет спустя к писателю приходит настоящая и довольно шумная слава. Осенью 1909 года в издательстве Суворина вышла его повесть "Наше преступление" с подзаголовком "Из современной народной жизни", выдержавшая шесть изданий и быстро переведенная на ряд европейских языков. Она описывала русскую деревню в годы недавней смуты, непосредственным свидетелем которой был сам писатель.
Ставшая бестселлером повесть вызвала оживленную литературную полемику. Известный публицист М. Меньшиков отозвался, что "после "Воскресения" гр. Л.Н. Толстого… не читал более талантливого и более важного по значению романа". Сам Толстой тоже счел нужным высказаться о творении Родионова: "Талантливо, но мысль нехороша. Описывает разврат народа. Это хорошо описано: он знаток, но односторонне". Критик К.И. Чуковский назвал "Наше преступление" "самой отвратительной, самой волнующей, самой талантливой из современных книг". По его мнению, книга – "это те же "Вехи", но не об интеллигенции, а о крестьянах". Горький назвал книгу "гадкой" и намеревался написать на нее разгромную рецензию.
Повесть была выдвинута на Пушкинскую премию, но ее не получила – была сочтена "тенденциозной, с резко выраженной боевой политической окраской". "Наше преступление" прочел Николай II, но он не поверил в правдивость описанного и заявил: "Человек, который это написал, просто не любит народа". Тем не менее, последующие события подтвердили жестокую правду повести о развращении и нравственной деградации части русского крестьянства, обезбоженной и спившейся, творившей по приказу комиссаров зверства над своими же соотечественниками. И поздно уже было вспоминать совет Родионова, что остановить процесс озверения мог в свое время только "беспощадный суд… без всякого снисхождения".
Очутившись в эмиграции, писатель переиздал "Наше преступление", написав с горечью в предисловии: «Увы, все, что пугало меня в вещих снах, чего я с трепетом ждал, о чем предупреждал и молился, чтобы "минула нас чаша сия", то самое ужасное, беззаконное, безобразное, прежде даже невообразимое, теперь уже свершившийся факт». Переиздал он в Берлине и другое свое известное произведение дореволюционного периода Два доклада", которые были прочитаны им в 1912 году в Русском собрании в Петербурге и тоже наполнены тревожными мыслями и предостережениями относительно судьбы русского народа.
