Тони Парсонс - Загадка лондонского Мясника
Она дала мне оглушительную пощечину. Собака проснулась и наконец поглядела на нас с интересом.
– Я ни с кем не трахаюсь. И уж точно не с тобой. Бен приходил забрать вещи Хьюго.
– Парочку картин?
– Убирайся.
– Что случилось в той школе?
– Пожалуйста, уходи.
– Хочешь узнать, как твой муж потерял глаз? Только подумай хорошенько.
На нее вдруг навалилась усталость:
– Мне все равно. Он мертв, и теперь это неважно.
Наташа сглотнула и обвела взглядом комнату, будто хотела запомнить все: свечи, запах превосходного мяса, песню.
– Ты используешь меня, – сказал я. – Подставляешь. И лжешь.
– Нет, это ты мне лжешь. – Наконец она разозлилась. – У тебя на пальце обручальное кольцо, но ты не женат.
– Что произошло в Поттерс-Филде? Что они натворили? Кто была та девушка?
– Не понимаю, о чем ты. Где твоя жена? Что с ней случилось? Почему ты носишь кольцо? Что все это значит, детектив? Ты притворщик. Чертов притворщик!
Она вытолкала меня из квартиры. Я не сопротивлялся. Мы оба вели себя как дураки.
– Ты ничего не понял! – заявила Наташа, захлопывая перед моим носом дверь.
* * *Утром в своем подъезде я обнаружил сверток, лежавший на коврике у входа и наполовину засыпанный рекламками пиццерии. На конверте было мое имя.
Пока Стэн обнюхивал рекламные листки, я разорвал упаковку и вытащил дешевую видеокассету – пластиковую, хрупкую и невероятно древнюю. На бумажной наклейке кто-то старательно, будто маленький отличник, вывел маркером печатные буквы: «Наши против Хэрроу».
В конверте не было никакой записки. Я посмотрел на кассету, потом на Стэна и вслух спросил:
– И как мне это смотреть?
* * *– Старые видеомагнитофоны есть в Отделе цензуры, – сказала Рен, когда я приехал на работу. – На третьем этаже.
В нашем отделе было пусто. Эди, как всегда, пришла раньше всех.
– Смотрю, кто пропал без вести в восемьдесят четвертом, – сообщила девушка. – Начала с женщин в возрасте от пятнадцати до тридцати, радиус – десять миль от Поттерс-Филда.
– Продолжайте.
– Хорошо. А вы расскажите старшему инспектору о том, что говорил перед смертью Джеймс Сатклиф.
– В затылок Мэллори дышит суперинтендант Свайр, а ей очень нужно защитить Бена Кинга.
– Тем более расскажите.
Я посмотрел на видеокассету.
– Понимаю. Но что говорил Джеймс Сатклиф? Мы даже не знаем, кого он имел в виду. Кто был в той комнате?
– Он сказал достаточно. Их убивают не потому, что они богаты. Не из-за высокого положения или социального неравенства, или о чем там еще пишет Мясник.
– Нет. Их убивают из-за прошлого.
* * *В Отделе цензуры мы нашли тихий уголок с парочкой пыльных видеомагнитофонов.
Вокруг перед компьютерами сидели молодые люди. Они смотрели, как на мониторах извиваются обнаженные тела, и старались отделить обычную непристойность от преступного разврата, угрожающего нравственности.
– Это открытая вульва? – спросил один парень.
– По-моему, она только приоткрыта, – ответила девушка.
– Ни то ни се, – сказал он и сделал пометку в своих записях.
В отделе было человек двадцать. Между собой офицеры общались по-дружески, но мы с Эди не знали тут никого.
– Сотрудников меняют каждые полгода, – шепнула Рен. – На всякий случай, чтобы с либидо чего-нибудь не вышло.
Она засунула кассету в магнитофон и нажала на кнопку. Пульт давно потерялся.
– Перемотать?
– Нет, посмотрим полностью.
Я узнал окрестности школы: лесополосу, каменный домик, черные пятна взбитой в кашу земли в центре зеленых полей. Изменились только стрижки мальчишек.
Заметить Хьюго Бака было легко.
Рослый, красивый, уверенный в себе задира просил подачу, говорил товарищам по команде, что делать, спорил с судьей. Через двадцать минут после начала матча он заработал три очка и стал гордо позировать перед камерой, широко улыбаясь нам в лицо. Тот, кто снимал его, рассмеялся.
– Молодец, Бако!
Кажется, голос принадлежал Бену Кингу.
А через пять минут произошло то самое событие.
Мяч улетел далеко на половину Хэрроу. Команда Поттерс-Филда бросилась за ним, и Хьюго Бак бежал первым. Защитник Хэрроу неловко схватил мяч, выронил, снова поднял. Кругом стоял возбужденный гвалт. Защитник изо всех сил ударил по мячу ногой, но тут на него налетел Хьюго, и правая бутса угодила ему прямиком в левый глаз.
Мальчишка вскрикнул. Игру тут же остановили, ученики и преподаватели собрались вокруг раненого парня, сидевшего на земле.
Он молчал. Учителя громко требовали, чтобы кто-нибудь вызвал «Скорую». Оператор продолжал снимать, он вышел на поле и заглянул за плечи мальчиков и мужчин, что стояли рядом с пострадавшим. Глаз Хьюго Бака превратился в кровавое месиво.
На этом кровавом кадре видео вдруг закончилось.
– Итак, – подытожила Рен, – банкир лишился глаза, играя в регби.
– Да.
– А Сатклиф говорил, что Хьюго ранила девушка. Получается, это неправда?
Я помолчал, раздумывая:
– Сатклиф не сказал нам ничего конкретного. Он двадцать лет обкуривался так, что дым шел из ушей. Курил и в школе, и в тот день, когда погиб. Джеймс был несчастным богатым мальчиком, который всю жизнь просидел на лекарствах.
– Бросьте, Вулф. Вы же сами не поверили вдове Хьюго Бака, потому что видели его искусственный глаз. Но она не солгала.
Я смотрел на застывшее на мониторе изображение. Джеймс Сатклиф ошибся насчет того, как Хьюго потерял глаз. А в чем еще он был не прав?
Мы вернулись в отдел. Внезапно в двери ввалилась толпа: Свайр, Мэллори, Колин Чо, доктор Стивен, Гейн, Уайтстоун. Лица у всех раскраснелись от возбуждения – охота подходила к концу.
– Что случилось? – спросил я.
– Мы нашли Боба, – ответил Гейн.
Двадцать четыре
Глаза Мэллори за круглыми очками горели тихой яростью.
– Использовать человека как приманку? – произнес он так, будто каждое слово было высечено из абердинского гранита. – Это не входило в наш план.
Лысина инспектора блестела под лампами Первого отдела.
– План изменился, – сказала Свайр.
– Бронежилет я надевать не буду, – сказала Скарлет Буш. – Мясник поставил четкие условия: приходи одна и никакой записи. Он может решить, что в жилете спрятан передатчик. Я отказываюсь.
– Это не просто бронежилет, – терпеливо сказала Уайтстоун, – а жилет из кевлара. Самый легкий и тонкий на сегодняшний день, под одеждой его не видно. На вашем месте я бы все-таки надела.
На своем ноутбуке Гейн открыл страницу с последними записями Боба. Тот снова изменил фотографию. На месте похожей на череп головы Оппенгеймера, глубокомысленно курившего трубку, теперь появилось облако ядерного взрыва.
«Во сне, в сомнении, в глубинах стыда, добрые деяния, совершенные человеком, служат ему защитой. #убейсвиней»
– Где его ответ? – спросил я.
– Он ответил не в Сети. Он ей позвонил. – Чернокожий детектив рассмеялся. – По обычному проводному телефону.
Гейн улыбался до ушей, а у Колина Чо и его друзей из подразделения цифровых преступлений были кислые лица.
– Погодите, ребята! – сказал Гейн. – Мы еще покажем вам пару-тройку хитростей!
– Дайте нам свой телефон, Скарлет, и детектив Гейн установит на него устройство слежения, – сказала Уайтстоун.
– Я хочу пойти налегке, – ответила журналистка.
– Это специальная программа, – успокоил ее Гейн. – Кроме нас, о ней не будет знать никто. Она даст нам возможность отследить ваше местоположение с точностью до десяти метров, а если вы окажетесь вне зоны видимости, подаст сигнал.
Буш отдала ему телефон.
– Кевларовый жилет и устройство слежения. Больше ничего?
Уайтстоун кивнула:
– Это все. Чтобы уж наверняка.
– Что сказал вам Боб? – спросил я.
Скарлет посмотрела на меня. Она явно собой гордилась.
– Ему понравилась моя статья, он обещал со мной связаться.
– Откуда вы знаете, что это был он?
– Он сказал, что опубликует у себя на странице слова Оппенгеймера – цитату из Бхагавад-гиты. И сдержал обещание.
На столах лежал десяток газет с ее статьей. В итоге журналистка не стала провоцировать Мясника. В тексте не было намеков на сексуальные предпочтения, детскую травму или недержание мочи. Следуя рекомендациям доктора Стивена, Буш описала Мясника Боба как противоречивую фигуру, маньяка, что живет по собственным правилам и выбирает жертвами не совсем невинных людей. «Честь, сила и власть – вот каковы мотивы этого человека, самого сложного из всех серийных убийц, – писала она. – Едва ли можно счесть совпадением, что мишенями Боба стали состоятельный инвестиционный банкир, торговец наркотиками и закоренелый хам». Кроме того, она придала Бобу черты слегка непредсказуемого защитника бедных: «Его преступления, несомненно, ужасны, однако они – крик протеста в обществе, где существует бесстыдное разделение на богатых и бедных, своего рода новый режим апартеида».