Татьяна Степанова - Царство Флоры
Итак, этот самый пистолет № 2 связывал оба преступления между собой. Связывал гораздо теснее, чем непроясненные, до конца не проанализированные пока еще «цветочные» улики. Но дальше все снова тонуло в тумане.
Перед тем как ехать зависать у баллистиков, Колосов послал сотрудников отдела убийств в Афанасьевский переулок. Балмашов, Тихомиров и Марина Петровых были, по его мнению, теми свидетелями, которых следовало допросить в первую очередь. На их глазах погибший вместе с Фаиной Пеговой уезжал из Воронцова. (Это происходило на глазах самого Колосова и сотрудников оперативно-поискового отдела, занятых наблюдением, но нельзя же было допрашивать самих себя или ограничиваться только рапортами. Прокуратуре, все активнее игравшей свою роль в расследовании, требовались «сторонние очевидцы».)
Однако в магазине никого из свидетелей в это утро не оказалось. Продавщицы знали только, что Петровых на приеме у дантиста, а Тихомиров — с детьми на даче в подмосковном поселке Яковлево и вряд ли появится на работе. Где Балмашов, они и вовсе не знали. На их мобильные телефоны Никита намеренно звонить не хотел, чтобы раньше времени не насторожить фигурантов. Колосов связался с отделениями милиции, обслуживающими Троицкую Гору и Яковлево. В «яковлевском» разговаривал с местным участковым — весьма толковым и сведущим, а в Троицкое, интересовавшее его намного больше, даже послал двух своих коллег.
По логике вещей, по обычной логике, заниматься следовало, конечно, вовсе не флористами-компаньонами, а гражданкой Пеговой. Но допрос Фаины Колосов для себя оттягивал. Внутренне он пока еще не был готов к этому допросу, у него было крайне мало информации. И он надеялся получить ее от Балмашова или Тихомирова, хорошо знавших Фаину и покойного адвоката.
Известий он ждал с нетерпением, от них зависело многое. Но с Троицкой Горы вести пришли неутешительные: дом Балмашова закрыт, никакого движения на участке, машина во дворе отсутствует. Колосов попросил, чтобы сотрудники аккуратно порасспросили соседей — может, те что-то подскажут. Но и тут не повезло. «Дом обособленно стоит, Никита Михайлович. Балмашов с соседями-дачниками не контактирует, да и они им особо не интересуются. Мы обошли несколько участков, так никто из соседей толком сказать не может, были ли он и его жена дома сегодня, вчера и позавчера, когда уезжали, когда приезжали. Это ж не нынешний коттеджный муравейник, где все на виду, это старые дачи. Большие сады, глухие заборы».
Свои только огорчили, зато участковый, обслуживавший поселок Яковлево, слегка обнадежил. Он сам знал, кого из дачников и как расспрашивать, и выдал Колосову по телефону полный отчет: «Гражданин Тихомиров Сергей Геннадьевич действительно проживает с середины мая с семьей в поселке, снимает дачу у гражданки Мурашовой, пенсионерки, вдовы. В настоящее время находится на даче. По показаниям соседей Люницких, а также сторожа Бугрова, прошлую ночь на даче не ночевал, приехал на своей машине только около семи часов утра, что сторож Бугров может лично категорически подтвердить, так как видел его машину на дачной дороге».
Колосов отметил это у себя в блокноте особо: Тихомиров отсутствовал дома в ночь, когда произошло убийство Голикова. Возвращение на рассвете требовало объяснений. Этот факт, возможно, был самым обычным совпадением и ничего не решал, однако сбрасывать его со счетов — сейчас, при таком раскладе — Колосов не имел права.
Колосов все время возвращался мыслями к своей поездке в Воронцово. Вспоминал их — этих людей. Вспоминал Голикова — брюнета, щеголя на крутой тачке и… Пули совпали, пусть только «наполовину», а это означало, что отделить Голикова от Аркаши Козырного и Арнольда было уже нельзя. Невозможно было отделить. А к тому же еще эта эпатажная демонстрация, этот цветок в ножевой ране… Вот с ним все было пока глухо. Колосов не знал даже названия этого пластикового изделия. Искусственный крокус был отправлен на экспертизу. Туда же отправили и цветочный «вещдок» с трупа Голикова. Однако другими выводами, кроме того, что «оба изделия явно импортного производства», эксперты пока не разродились.
Тихомиров мог дать консультацию по вещдоку, мог рассказать и о самом потерпевшем, и о Фаине, и вообще обо всем остальном, что пока было для Колосова тайной за семью печатями. Если бы, конечно, захотел. Захотел помочь следствию. Как и его компаньон и друг — Андрей Балмашов.
О нем, именно о нем, думал Колосов по пути в Яковлево. Это было словно нарочно, непрошенно. Едва он вспоминал Воронцово и всех их, на первый план выходил именно Балмашов. Как он приехал, как вышел из «Мерседеса», как шел по аллее вместе с этой рыжей флористкой Мариной, как встретился взглядом с ним, с Колосовым. Его ловкие руки, собиравшие цветы в букет, так похожий на свадебный. «На свадебный? Вы заметили?», «Он очень любит свою мать…» Колосов словно вновь слышал его негромкий голос. Слышал и свой вопрос: «Вы были знакомы с гражданами Бойко и Сусловым?» — «Которых убили и по поводу которых вы сегодня приехали? Мне их фамилии ничего не говорят».
Ничего не говорят фамилии… Они были с Балмашовым одни в этой конторе, заставленной, заваленной цветами. Его руки справлялись с работой так умело, что ими хотелось любоваться. Подбирали цветок к цветку, безжалостно с хрустом обламывали стебли, удаляя лишнее, обрывали листья.
Он, Балмашов, тогда явно уходил от серьезного разговора. Нес какую-то чепуху. Даже стихи читал. Вроде свои про ту картину-гобелен… Поэт, флорист, надо же с кем довелось общаться. Да к тому же, кажется, и лжец, судя по той выдумке о нападении.
Не было никакого нападения. Он солгал. Точно солгал. Я не могу ошибиться. Я это видел, чувствовал. Этого не было, потому что я был там и не нашел никаких следов.
Колосов закурил. Все, баста. Хватит об этом типе. Лучше подумай, как раскрутить его дружка Тихомирова на разговор. На откровенный разговор, который на этом этапе расследования только и способен пролить свет на происходящее.
Поселок Яковлево был Колосову хорошо известен. Жили в нем люди среднего достатка, небогатые и некрутые. Сдавали дачи на лето тем, кто был способен платить. Два года назад здесь в реке нашли утопленника. Колосов выезжал — сначала думали, что криминалка. Потом, после экспертизы, оказалось, что обыкновенный несчастный случай: мужик перепил и полез купаться. Яковлево славилось рекой не меньше, чем Троицкая Гора своим озером.
У поселкового магазина Колосова ждал участковый. Указал дачу: вон по тому проулку пятый участок. Отчитался, козырнул. Колосов не стал его задерживать — и так помог, сделал все возможное.
Дачка оказалась так себе — деревянной, двухэтажной, самой рядовой подмосковной, каких тысячи. Колосов увидел на участке знакомый «Ниссан». Машина была намного дороже этой съемной «хижины» с застекленной крестиком верандой. «Балмашов виллу себе отгрохал, а что же этот-то отстал?» — подумал он о Тихомирове, открыл калитку и увидел его под яблоней за садовым столом. Тихомиров сидел к нему спиной. Он был в спортивном костюме и кроссовках, на плечи его была накинута старая замшевая куртка. Он что-то чинил — в руках у него был какой-то агрегат с длинным проводом, который он обрезал и зачищал ножом. Нож этот бросился Колосову в глаза: десантная финка с рукояткой, вырезанной из оленьего рога.
Подобные вещи изымались в качестве холодного оружия. И если бы Колосов сейчас только захотел, он бы смог…
Тихомиров, поглощенный работой, погруженный в свои мысли, его не замечал. Лицо у него было помятое, хмурое. Под глазами набрякли мешки. По сравнению с Балмашовым он выглядел просто, если не сказать плебейски. «Он говорил, что они с Балмашовым — друзья детства, — подумал Колосов, — да, так и бывает. Такое только в детстве возможно. Познакомься они в зрелом возрасте, вряд ли стали бы общаться, дружить. Уж слишком разные. Разные птицы, разного полета…»
— Сергей Геннадьевич, — окликнул он Тихомирова.
Но тут как раз налетел порыв ветра. С яблони сорвалась сухая ветка и упала под ноги.
Тихомиров действительно не сразу заметил нежданного гостя. И дело было не в починке поврежденного шнура стабилизатора напряжения, дело было в расстроенных нервах и неотвязной тревоге, терзавшей сердце. Причиной расстройств был утренний скандал с женой — в результате которого жена, хлопнув дверью, уехала с дачи к сестре, а он остался на пепелище с детьми и нянькой. Тревожил его и неожиданный — опять же утренний — звонок Флоранс. Прежде она никогда ему не звонила. Да и как она могла позвонить, когда не говорила по-русски, а он, кроме «тре бьен» и «комси-комса», во французском был практически ни бум-бум? И все же она позвонила ему на мобильный, задыхаясь, что-то быстро-быстро говорила. А когда он взмолился: «Флоранс, же не компран па!!» (Флоранс, я не понимаю!) — бросила трубку.
