Николай Стародымов - Гений Умирает Дважды
Как-то старинный приятель и сослуживец Харченко, Василий Ставицкий, прочитал ему свое стихотворение, которое неожиданно запало Александру в душу.
Над долей каждого из нас
Горит своя звезда.
Судьбой отмерен день и час
Мирского бытия.
Я сам не раз хотел идти Наперекор судьбе,
Но все усилия мои
Разбились в суете.
И из намеченной мечты
Не вышло ничего.
Все совершилося иным,
Произошло само.
Порой нам кажется, что мы
Вершим свои дела.
Но над усилием пустым
Смеется тишина…
В том оправданья не ищи
Жестокости и злу.
За преступления свои
Ты сам несешь вину.
Как же хорошо Василий Алексеевич прочувствовал это: "за преступления свои ты сам несешь вину"! Ведь совершал Александр преступления, искренне веря, что делает это во благо Отечества. А сейчас верил?.. Александр не мог бы ответить на этот вопрос откровенно даже себе самому. Потому что не знал на это ответа.
…И вот теперь он лежал в чужой квартире, в чужой постели, с чужой женщиной. И ничего и никого в жизни у него не было. Кроме этой чужой женщины… Впрочем, она чужая не в том смысле, что чужая жена — она просто чужая, не своя, не для твоего тела, не для твоей души… И опять неправильно — для тела, для твоего тела, она вроде бы и ничего. Но не для души…
Наташка что-то неразборчиво пробормотала, поерзала под одеялом, устраиваясь поудобнее. Не просыпаясь, во сне, она придвинулась поближе к Александру, обняла своей тяжелой, сильной и пухлой, жаркой рукой, прижалась, словно чувствуя, что он мыслями далеко от нее, — и снова умиротворенно засопела. Харченко провел ладонью по ее голому плечу. Что ж с того, что он ее не любит, никогда не любил и никогда, скорее всего, по-настоящему не полюбит? Она-то к нему всей душой прикипела, сама его выделила из множества мужиков, проходивших по утрам через ее «опохмелятор», приютила-приголубила, любое его желание, любую прихоть его выполняет не просто с подчеркнутой готовностью — с откровенным удовольствием. Даже не с удовольствием, а с радостью, как нечто должное, само собой разумеющееся. Такое всегда льстит… Истосковалась баба по мужику… И он ей искренне благодарен уже хотя бы за то, что она привносит в его жизнь ту толику доброты, ласки, заботы о нем и необходимости заботиться о другом, которой ему всю жизнь не хватало.
Ну а любовь… Да черт бы с ней, с этой любовью! Уж как он любил свою покойницу-жену, а что толку? Принесла ли та давняя любовь, которая до сих пор живет в душе, ему то, что именуется семейным счастьем? Нет, нет и нет… Зато теперь у него в жизни полная определенность. Даже когда тоска совсем уж скрутит его, когда он вдруг задурит, рванет к старинной своей симпатии Юленьке в район Живописной улицы, когда забурится к приятелям-собутыльникам — потом непременно возвращается сюда, к Наташке, в эту устроенную ею, устоявшуюся определенную жизнь. И она принимает, ни одного слова упрека, ни одного вопроса… Только смотрит всякий раз тревожно и настороженно — насовсем, мол, вернулся или же вещи начнет собирать? Она-то лет на десять старше Александра, стесняется своего рыхлого тела, дряблых складок на шее и на животе, обмякшей, повисшей груди, синих пятен на ногах… Даже место работы хотела одно время сменить, опасаясь, что Харченко будет ее стыдиться (она работала буфетчицей в пивной и приторговывала из-под полы водкой в розлив), да только он ей не позволил — как-то у них дальше пойдет дело, никто не знает, а ей верный доход нужен, который не зависел бы от их отношений.
…Трель телефонного звонка ворвалась в его привычные тягостные раздумья. Александр хотел дотянуться до трубки осторожно, чтобы не потревожить спавшую женщину. И тут же почувствовал, как она мгновенно пробудилась, напряглась, задержала дыхание, не открывая глаз. Наташа всегда так реагирует на каждый звонок, хотя вида старается не показывать. Будет вслушиваться в каждое слово, в каждую интонацию, стараясь определить характер звонка. Нашла кого обманывать — профессионального разведчика… Он представил, как у нее сейчас внутри сжалось в тревожном ожидании: кто это звонит? зачем? кому? уж не позовет ли кто-нибудь куда-нибудь Александра? Эта Стаська-стерва, например, никак не угомонится, от нее всего ждать можно. И еще у него кто-то есть — Наташка не могла это не чувствовать женским чутьем… Или дружки-собутыльники, хотя это, по ее мнению, было бы самым безобидным; впрочем, они звонят сюда очень редко…
Да, она уже не спит. А потому Александр не стал выходить из комнаты, чтобы не заставлять женщину терзаться неизвестностью.
— Да, — коротко бросил он в трубку.
— Сало?
Сало… Старая его кличка-прозвище, под которым Александра Харченко знали очень немногие. Например, убитый им же Борисевич.
— Да, — еще раз, столь же коротко, подвердил он.
— Нам нужна ваша консультация.
Ага, как же, консультация!.. У вас консультантов сейчас более чем достаточно. Ну да ладно, пусть будет так, коль уж условились в качестве пароля использовать именно такую формулировку.
— Да, — в третий раз сказал он.
— Я с вами говорю из машины. Мы уже подъезжаем к вашему дому…
Значит, надо куда-то ехать…
На его душу словно дохнуло чем-то сладостно-тревожным, отголоском полузабытой тревожной молодости, когда его вот так могли поднять и отправить прямиком в Африку. Славное было времечко! Только как же давно это было, словно в некой другой жизни…
— Понял. Сейчас выхожу.
Он опустил трубку. Делая вид, что не заметил ее женской безыскусной хитрости, осторожно убрал с себя ее руку, ласково поцеловал в жирненькую щечку и решительно поднялся с дивана.
— Ты надолго? — делая вид, что спросонья, спросила Наташа.
Харченко постарался ей подыграть как можно более искренне, хотя и не смог скрыть усмешки.
— Не знаю, — сказал он, натягивая брюки. — Как получится.
— Постарайся поскорее, — по-прежнему не открывая глаз, задержав дыхание, попросила женщина.
— Хорошо.
Теперь он не наклонился, не поцеловал ее, даже не шлепнул в грубоватой ласке по пышному заду, хотя и догадывался, что она об этом страстно мечтает. Он уже включился в другую жизнь, в которой только и чувствовал себя комфортно, от которой теперь был отлучен и которая врывалась в его существование слишком редко, вот такими неожиданными звонками.
…Когда он вышел на улицу, машина его уже ждала. Он тут же шлепнулся на заднее сиденье, и автомобиль сорвался с места.
— Куда едем?
— Сейчас все расскажу, — отозвался дожидавшийся его на заднем сиденье человек. — Здавствуйте, Александр Михайлович.
— Bon dia, — привычно по-португальски отозвался Харченко.
— Вы угадали, — усмехнулся спутник. — Мы вас пригласили именно по вопросу ваших старых португальских связей.
Это было что-то новенькое!
— Я слушаю.
— Дело в том, Александр Михайлович, что в Москве неожиданно объявился один ваш старый знакомый… — начал рассказ сопровождающий.
ПОДМОСКОВЬЕ, РУЗСКИЙ РАЙОН, ДАЧНЫЙ ПОСЕЛОК БЛИЗ ОЗЕРНЯНСКОГО ВОДОХРАНИЛИЩА
Командир СОБРа глядел на Жерара с некоторым сомнением.
— Ты уверен, что не ошибся?
— Был бы уверен, Валера, не просил бы тебя помочь, а просто приказал бы через начальство, — откровенно вздохнул Моисеев. — Но ты же сам понимаешь, на таких зыбких основаниях мне санкции никто не даст. Да на одни согласования сколько времени потребуется… А его-то, времени, как раз и нет, каждый час… Да что там час — каждая минута дорога! Единственный шанс — использовать фактор неожиданности, а потом, если все выгорит как надо, выставить все это как раскрытие по горячим следам… Сам знаешь — победителей не судят… Так что у нас с тобой… Вернее, конечно, если ты согласишься, то — у нас с тобой… У нас с тобой выбор традиционный — пан или пропал.
Вокруг умиротворяюще шумел летний лес. Не было слышно ни одного звука цивилизации. На такой природе да по такой погоде не хочется думать ни о чем грязном, мрачном, преступном…
— Н-да, задачку ты мне задал… — почесал в затылке Валерий. — Если мы там ничего не найдем, нам с тобой матку наизнанку вывернут.
— Знаю, — согласился Жерар. — И перцовую клизму в задницу вольют. Но в этом случае я все беру на себя, а ты можешь дурака включить и сказать, что проводил учение на местности… Пленэр, так сказать. — И тут же спросил: — Ну так ты согласен?
— Куда от тебя деваться… — вздохнул командир. — Говори только, кого брать… — а потом не выдержал, посмотрел Жерару прямо в глаза и сказал: — Только смотри, Жорик, я вывез сюда группу по твоей просьбе, на свой страх и риск, а потому я не хочу, чтобы мои мальчики пострадали. Я имею в виду от начальства, не от бандюков — с бандюками воевать для них, сам знаешь, дело привычное.
