Титания Xарди - Лабиринт розы
Выслушав доклад Анджело, Уолтерс кивнул, а затем протянул миниатюру Кэлвину.
— Нет надобности предупреждать тебя, что все это говорится sub rosa[61],— произнес он.— Красивая дама… Может быть, это кто-то из твоих предков, как ты думаешь?
Пытаясь уловить в вопросе Эф-У скрытый смысл, Кэлвин прищурился, рассматривая портрет. Каким образом все это касается его самого? В мгновение ока он сообразил, что принесенные редкости явно связаны с ограблением деревенского дома Стаффордов, случившегося в то время, когда Уилл находился в больнице между жизнью и смертью. Кэлвин хотел уточнить свою догадку у Уолтерса, но передумал и испугался, что присутствующие могут прочитать его мысли. Насколько далеко способны зайти эти люди? В голову назойливо лезли неприятные размышления о том, что интуиция его не обманывала: такие ни перед чем не остановятся, лишь бы достигнуть желаемой цели. Кэлвин отогнал сомнения и вгляделся в прелестное женское личико на портрете. Незнакомка в нарядном расшитом корсаже взирала с синего фона будто сквозь него, и глаза Кэлвина округлились от изумления.
— Точно сказать не могу,— пробормотал он,— но, кажется, именно в компании с ней я обедал около месяца назад. Более того…
Нарисованный образ невероятно поразил его, и Кэлвин поймал себя на том, что размышляет вслух, о чем тотчас же пожалел.
— …возможно, ключ сейчас хранится именно у нее.
16
В дверь позвонили: консьерж или отлучился со своего места, или позволил посетителю самому дойти до квартиры.
— Такси, душечка. Заказано на фамилию Кинг. Мне велено вручить вам эту записку, а затем подождать десять минут. Выходите, я стою напротив.
Люси смотрела на шофера с озадаченным видом.
Он подмигнул ей, вручил запечатанный конверт и стал спускаться. Сегодня с самого утра постоянно возникали какие-то помехи, и Грейс уже начала опасаться, как бы не опоздать на работу.
— Кто там еще? Если так будет продолжаться, я останусь здесь навеки!
Хихикнув, она заглянула через плечо подруги в открытку, на которой от руки было написано:
3 февр. Мадемуазель, наденьте теплое пальто, нормальные туфли — и захватите свой паспорт! Dépêche-toi[62].
Александр— Я поставлю их в воду.— Грейс открыла роскошную коробку, недавно доставленную консьержем.— Люси, собирайся же! Могу поспорить, тебя ждет что-то невероятно романтическое. Париж, например.
Схватив вазу, она начала мурлыкать песню Пиаф.
— Я не совсем понимаю, Грейс… Перед моим отъездом в Шропшир на Рождество он присылает мне открытку и мои любимые духи «Болгарская роза», а затем не появляется весь январь. Самый продолжительный звонок длился всего десять минут, и это лишь жалкая замена встрече. Я могу обезглавить целый палисадник ромашек, гадая, какое у него настроение. Меня, знаешь ли, это раздражает, и здорово раздражает! Интересуется он мной, не интересуется…
— Люси, поверь, мужчина интересуется,— прервала Грейс поток ее жалоб.— Он не поленился разузнать, какой у тебя любимый аромат, а потом ухитрился где-то раздобыть эти духи. А теперь взгляни сюда! — Она принялась наскоро расправлять букет из двух дюжин роз с длинными стеблями.— Плюс такси! Прости, но нехорошо укорять человека, который сильно заработался. Он ведь все это время преподавал? Саймон говорил, что у Алекса за прошлый месяц был, кажется, всего один выходной. Наверное, ему пришлось пойти на определенные жертвы, чтобы сегодня отдохнуть. Так романтично! Он наверняка решил свозить тебя в какое-нибудь необычное местечко.
Как бы там ни было, новому, здоровому сердцу Люси угрожало осложнение от возможного нервного припадка. Переживаний по поводу Алекса Стаффорда было предостаточно. Нарушение профессиональной этики, сомнения по поводу его личной жизни, явные тревожные признаки… Она поглядела на ухмыляющуюся исподтишка Грейс и начала кое-что понимать.
— Что тебе об этом известно? — помахала она открыткой.
— Некогда рассказывать, иначе опоздаешь.
— Вы, случайно, не вместе с ним это задумали?
Грейс загадочно улыбнулась, и Люси метнулась за ней на кухню.
— Наверное, неспроста сегодня ни у тебя, ни у одной из моих приятельниц нет времени пообедать со мной. Вы все были уверены, что мне поступит лучшее предложение?
— Ну…— Пристраивая розы в вазу, Грейс заметила, что шипы с них срезаны, и отвлеклась от букета.— Я знаю только, что Алексу пришлось принимать все вызовы подряд, чтобы выкроить выходной посреди недели ради твоего дня рождения. Но на Рождество я не говорила ему, какие духи ты любишь, и о сегодняшних планах мне тоже ничего не известно.— Она укоризненно взглянула на подругу.— Только простушке непонятно, что Алекс тобой интересуется. Люси, он ведь работает круглые сутки без выходных, а еще пишет диссертацию, так что свободным временем не обременен. К тому же я уверена, он страшно боится навредить твоему здоровью — после той простуды тебе лучше поберечься. Ему нужно, чтобы ты чувствовала себя хорошо, а не страдала от его назойливости. Тем не менее ты сама видишь, он выкраивает время и то и дело звонит тебе. Разве это не знак внимания? Он по-хорошему старомоден для нашей жизни, где все постоянно куда-то спешат и романы заканчиваются, не успев начаться. Этот мужчина не такой, как все. Но если тебе все равно, я могу забрать розы себе.
Люси страдальчески взглянула на подругу:
— Два-три звонка в неделю нельзя назвать «то и дело»! И по сути, он отмалчивается.
— Вот-вот! А теперь — вперед. Кыш! — Грейс от души расхохоталась.— Надень что-нибудь симпатичное, но теплое! Такси ждет.
* * *
Алекс встречал Люси у моста Кью со стороны Чизвика, слегка припорошенного снегом. Он открыл для нее дверцу такси и заплатил водителю.
— С днем рождения!
Он заботливо поправил ее шарф.
— Значит, все же не Париж,— съязвила Люси.— Я думала, меня привезут на вокзал Ватерлоо.
— Ага, выходит, вы рассчитывали пообедать в «Боффингере»?[63]
Он засмеялся и повел Люси к припаркованной неподалеку машине, непривычно крепко сжав ее руку.
— Я прошу прощения, что назначил встречу здесь: добираться пришлось с Северной кольцевой. В больнице задержали до самого утра, и мне нужно было сначала съездить по делам в несколько мест.
Люси подождала, пока он откроет машину — оттуда пахнуло такими ароматами, что у нее перехватило дыхание. Черный откидной верх «ауди» скрывал салон от ее глаз; оказалось, что невероятно просторное заднее сиденье все завалено благоухающими охапками нарциссов, гиацинтов, фиалок и других первоцветов. Люси буквально потеряла дар речи, чем очень польстила Алексу.
— К возвращению девы,— пояснил он, и Люси непонимающе взглянула на него.— Ваш день рождения — вернее, следующий за ним день — не совсем обычный. Язычники считали, что он знаменует первое дыхание весны. Именно тогда Персефона и ее бесчисленные тезки возвращаются из подземного царства.
— И я тоже вернулась оттуда.— Люси благодарно обняла его.— А куда вы меня повезете? Я зачем-то взяла с собой паспорт.
— И правильно сделали,— поддразнил он ее, затем проверил боковые зеркала и, уже тронувшись с места, ответил: — Мне хотелось пообедать с вами за городом — в деревне, где я вырос и где находится дом нашей семьи. Там живописно, как на открытке! — снова рассмеялся Алекс— Знаете, Хартли[64] сказал, что прошлое — это другая страна. Вот там и есть мое прошлое.
— А я-то все гадала, куда же вы меня повезете, Алекс! Ни за что бы не додумалась. Идея превосходная. Спасибо вам.
Люси откинулась на комфортабельном бежевом сиденье и, радуясь близости Алекса, с наслаждением вдохнула восхитительный цветочный запах. На свой день рождения она не ждала никаких особенных событий и заранее пыталась смириться с удручающей перспективой. Теперь, нежась в тепле автомобильного салона, обманывающем уличную температуру — один градус выше нуля,— Люси предоставила водителю следить за дорогой, ведущей за город, а сама завязала с ним непринужденную беседу.
— Алекс, ваш знаменитый предок окончательно меня заинтриговал. Я пока прочитала лишь половину тех книг, которые принес мне Саймон, но и там полно удивительных находок.
— Вероятно, ужасная скучища — судя по тому, в каком восторге от всего этого Саймон.
— Вовсе нет! Я понимаю, Алекс, вам ближе эра Просвещения, но мы должны попытаться, насколько возможно, взглянуть на вашего прародителя через призму его времени и оценить тот значительный вклад, которым обязана ему Англия елизаветинской поры. Это был истинный представитель эпохи Возрождения; он имел глубочайшие познания в астрономии и истории, прекрасно разбирался в судовождении и, судя по многим отзывам, был непревзойденным оратором. И если Дрейк и Гилберт[65] проложили путь в Новый Свет, то только потому, что им поспособствовал Ди. Не знаю даже, удастся ли мне перечислить все его заслуги.
