Джорджо Фалетти - Я — Господь Бог
— Нет. Хотя, по правде говоря, мне что-то не совсем хорошо.
— Ладно. Иди домой. А службу проведу я.
— Спасибо, Пол.
В это время Пол как раз закончил разговор с одним прихожанином и попросил его подбросить Маккина в «Радость». Незнакомец представился как Вилли дель Кармине и указал на огромную машину, цвета которой Маккин даже не запомнил.
За время короткого пути он не произнес ни слова, глядя прямо перед собой, и выходил из задумчивости, только чтобы подсказать водителю дорогу, которую с трудом узнавал, хотя ездил по ней тысячу раз.
Оказавшись во дворе общины, он вдруг обнаружил, что машина уже отъезжает, а он даже не поблагодарил человека, оказавшего ему такую любезность, и не попрощался с ним.
Джон находился в саду и, увидев машину, поспешил навстречу. Необычайно впечатлительный, он обладал особым умением читать в душах людей.
Отец Маккин знал, что он сразу же почувствует — что-то не так. Он понял это еще по голосу Джона, когда звонил ему из церкви и предупредил, что вернется. И как бы в подтверждение тому Джон приблизился к нему нерешительно, словно опасаясь показаться бестактным.
— Все в порядке?
— Все в порядке, Джон. Спасибо.
Его помощник больше не задавал вопросов, проявив тем самым и другую черту своего характера — деликатность. Они слишком хорошо знали друг друга. Маккин понимал: Джон не сомневается, что в нужное время и в нужном месте он поделится с ним своей проблемой. Откуда же ему знать, что на этот раз все обстоит иначе.
Проблема представлялась неразрешимой.
Именно поэтому Маккин и встревожился, как никогда в жизни. Прежде ему доводилось слышать рассказы священников, которым люди признавались на исповеди в совершенных преступлениях. Теперь он понял, что переживали они при этом и в каком оказывались затруднении при исполнении своего долга служителей веры и церкви.
Печать таинства неприкосновенна. Поэтому исповеднику запрещалось сообщать кому бы то ни было то, что рассказывали ему в исповедальне.
Никогда и никоим образом.
Нарушение строжайшего правила не допускалось даже в случае смертельной угрозы для исповедника или других людей. Священник, нарушивший тайну исповеди, автоматически подвергался отлучению от церкви, и отменить его мог только папа, но понтифик крайне редко делал это, даже спустя годы.
Если грех составлял уголовное преступление, исповедник мог посоветовать кающемуся самому отдаться в руки правосудия или поставить это непременным условием для отпущения грехов. Больше он ничего не мог сделать и, самое главное, не мог сам или каким-либо косвенным образом сообщить о преступнике кому следует.
Случалось, что какая-то часть исповеди раскрывалась другим людям, но непременно только с разрешения исповедующегося и без указания его имени. Это касалось тех прегрешений, которые не могли быть отпущены без благословения епископа или папы. Однако при этом предусматривалось, что кающийся хочет освободить душу от невыносимой тяжести. В данном же случае отец Маккин не видел ни того, ни другого.
Человек объявил войну обществу.
Разрушал, косил жертвы, проливал реки крови и людских слез, порождал горе и отчаяние. С решимостью Господа, каковым, утратив рассудок, считал себя, Господа, который разрушал города и уничтожал армии еще тогда, когда действовал закон «око за око, зуб за зуб».
Чтобы не пускаться в долгие объяснения, Маккин коротко переговорил с Джоном во дворе и отправился в кухню. Как смог надел на себя приветливую маску и вошел в дом, чтобы пообедать вместе с ребятами, которые обрадовались, увидев его за столом по случаю маленького воскресного праздника.
Кое-кто, однако, не дал себя обмануть. И в первую очередь — миссис Карраро. Среди смеха, шуток и веселых разговоров за столом что-то почувствовали и двое ребят. Кэти Гранде, семнадцатилетняя девушка со смешным веснушчатым носиком, и Хьюго Сейл, еще один гость «Радости», внимательно наблюдавший за всем вокруг. Они то и дело вопросительно посматривали на него, словно недоумевая про себя, куда делся хорошо знакомый им отец Маккин.
После обеда, когда почти все вышли в сад порадоваться прекрасному солнечному дню, появились Вивьен и Санденс. Даже если девушка и огорчилась из-за отмены концерта, она и виду не подала, казалась спокойной и довольной, что вернулась в «Радость».
Она и ее молодая тетушка теперь выглядели гораздо более близкими людьми, чем в тот день, когда Вивьен приехала за ней. Натянутость, которая ощущалась между ними прежде, похоже, развеялась. Но самое главное — их отношения приобрели теперь совсем другой характер.
Это впечатление подтвердилось, когда Вивьен, с трудом сдерживая восторг, рассказала Маккину о том, что произошло, о новом повороте в отношениях с племянницей, о доверии и единении, к которым они так долго стремились и которые наконец сложились.
Теперь, ярким солнечным днем, он понял, сколь мало порадовался вчера за нее. Он не мог тогда не завести с ней разговор о трагедии на Десятой улице и последствиях, назойливо расспрашивая, есть ли у полиции какой-нибудь след, зацепка, какое-нибудь предположение относительно того, кто мог совершить это массовое кровопролитие.
Он с трудом подавлял в себе искушение отвести ее куда-нибудь в сторону и рассказать о разговоре в исповедальне, передать полученную информацию.
Теперь он понимал, что услышал от нее именно те ответы, какие только и мог получить в этой ситуации, когда все еще было впереди и любые сведения, какими располагала Вивьен как сотрудник полиции, являлись секретными в связи с ведущимся расследованием.
У каждого имелись свои исповедальные тайны. И каждый должен был нести груз ответственности, которую взял на себя, давая свой обет. Светский или религиозный, любой.
Ego sum Alpha et Omega…
Преподобный Маккин посмотрел из окна на зелено-голубую весеннюю панораму, которая обычно так радовала его, а теперь казалась едва ли не враждебной, словно вернулась зима — не в действительности, конечно, а лишь в его глазах.
Встав с постели как сомнамбула, он принял душ, оделся и помолился с каким-то новым пылом. Потом прошелся по комнате, с трудом узнавая окружающие предметы. Простые знакомые вещи, которыми он пользовался каждый день и которые, хоть и доставляли порой мелкие хлопоты в повседневной жизни, сейчас смотрели на него словно из какого-то другого, счастливого и навсегда утраченного времени.
В дверь постучали.
— Да?
— Майкл, это я, Джон.
— Входи.
Маккин ожидал его. Обычно по понедельникам он всегда начинал утро с совещания, на котором обсуждалась программа работы на неделю. Это бывал трудный, но и приятный момент, когда приходилось сражаться с превратностями судьбы для решения общей задачи, какую ставила перед собой небольшая община «Радость».
Между тем человек, которого он считал своей правой рукой, вошел сейчас с таким видом, будто предпочел бы находиться где-нибудь совсем в другом месте и в другом времени.
— Извини, что беспокою, но есть дело, которое непременно нужно обсудить с тобой.
— Никакого беспокойства. Что случилось?
Джон счел необходимым предварить ответ некоторым пояснением, учитывая их доверительные отношения и взаимное уважение:
— Майкл, не знаю, что с тобой случилось, но уверен, скажешь, когда сочтешь нужным. И мне очень неловко беспокоить тебя сейчас.
В который раз уже преподобный Маккин оценил необычайную деликатность Джона Кортигена и порадовался, как ему повезло, что такой человек входит в руководство «Радости».
— Не обращай внимания, Джон. Ничего особенного. Скоро пройдет, поверь мне. Скажи лучше, в чем дело.
— У нас проблемы.
У «Радости» всегда хватало самых разных трудностей. С ребятами, с деньгами, с некоторыми сотрудниками, с искушениями окружающего мира. Но, судя по лицу Джона, похоже, появились какие-то новые и особенно важные проблемы.
— Я говорил с Розарией сегодня утром.
Розария Карневале — прихожанка церкви святого Бенедикта, итальянка, жившая в Кантри-клаб, — руководила филиалом банка М&Т на Манхэттене, который вел финансовые дела общины и управлял наследством, оставленным адвокатом Барри Ловито.
— Что она сказала?
Джон неохотно доложил:
— Сказала, что сделала сальто-мортале, пока шел судебный процесс, чтобы нам перечисляли предусмотренные уставом месячные поступления. Но сейчас по иску предполагаемых наследников адвоката она получила новое предписание. Выплаты приостановлены до решения суда и урегулирования существующего разногласия.
