Алексей Хапров - Аномалия души
Наталья заснула под утро. Бережно уложив её на кровать и заботливо накрыв вытащенным из шкафа одеялом, я подошёл к окну, сквозь которое пробивались первые утренние лучи, и задумчиво уставился в даль. Моё внимание привлёк выпукло освещённый восходящим розовым солнцем церковный купол. Он словно звал меня к себе…
Массивная дубовая дверь была открыта. Покрестившись, как полагается, на строго взиравший сверху образ, я шагнул внутрь. Храм был пуст. Каждый мой шаг отдавался гулким переливчатым эхом. Я прошёлся по кругу. Но ко мне никто не выходил.
— Кхе, кхе! — громко покашлял я, стараясь привлечь к себе внимание. — Есть тут кто живой?
Располагавшаяся за алтарём дверца приоткрылась. Из неё выглянуло знакомое лицо.
— Здравствуйте, батюшка, — приветственно произнёс я.
— Здравствуй, сын мой, — ответствовал отец Агафоний.
— Вы меня не помните?
Взгляд священника заострился.
— Лицо, вроде, знакомое.
— Меня вам представляла Наталья.
И я вкратце поведал ему о нашей августовской встрече в «бистро».
— А-а-а, — протянул святой отец. — Теперь вспомнил. Как же, как же. Да, да, да. Что же привело тебя в мою обитель? Просто зашёл, али решил исповедоваться?
— Мне очень требуется ваша помощь, — доверительно проговорил я.
Священник испытующе посмотрел на меня и подошёл ближе.
— Я никогда не отказываю в помощи, если она нацелена на добро и мне посильна. У тебя очень усталый вид. Тебя съедают переживания. Поведай мне о них. А опосля решим, как поступить дальше.
Он указал рукой на скамью. Мы сели, и я подробно изложил отцу Агафонию всё то, что произошло с момента моего повторного приезда в Навалинск. Картину за картиной, видение за видением. В определённые моменты повествования меня тянуло оглянуться на дверь, — не зашёл ли сюда кто ещё? — ибо я ловил себя на мысли, что со стороны кажусь душевнобольным. Ведь в сознании большинства людей укоренено, что со всей серьёзностью рассуждать о призраках могут только ненормальные. Но в храм, к счастью, никто не входил, а священника я не стеснялся. Я питал к нему доверие, ибо уже имел возможность убедиться, что его восприятие мира отлично от заурядного. Я не сомневался, что он меня поймёт, и поэтому излагал ему всё открыто.
Батюшка выслушал меня, не перебивая. По его задумчивому лицу было понятно, что мой рассказ его взволновал.
— Недоброе у вас творится. Недоброе, — озабоченно резюмировал он, когда я закончил.
Отец Агафоний откинулся назад, сложил руки на груди и погрузился в раздумья. На его лбу прорезалось несколько глубоких складок, а в карих, глубоко посаженых глазах промелькнула грусть. Так продолжалось несколько минут. Всё это время я сидел и терпеливо ждал, не осмеливаясь отвлечь священника от его размышлений. Наконец он очнулся, воздел взор к куполу, и с подобающей его сану меланхолией изрёк:
— Нельзя ставить под сомнение непреложный факт только потому, что нашему разуму не под силу постичь природу феноменов, которые лишены внешних проявлений. Не нужно верить во всё и вся. Но не нужно и уподобляться законченному скептику, не признающему ничего, что лежит дальше его носа. Я допускаю существование некоего Высшего Разума, но полностью за сие не поручусь, ибо не обладаю достаточными на этот счёт знаниями. Но в том, что окружающий нас мир многомерен, я убеждён. Ничто не берётся из ниоткуда, и не исчезает в никуда. Это не постулат. Это аксиома. Это никем не оспариваемый закон. Если человек усоп в этом мире, он непременно очнётся в мире ином. И этот иной мир совсем рядом. Мы просто его не видим, ибо наши органы чувств настроены на другое измерение. Но проникнуть в него нам пока не суждено, ибо нам ещё неведом механизм трансформации. А там он давно освоен, и поэтому гости из того мира в нашем измерении — не редкость. Ты спросишь, зачем они здесь появляются? Цель у каждого своя. Кто-то просто скучает по земному бытию, а кто-то стремится что-то предотвратить. Что преследует беспокоящий вас дух — сказать пока трудно. В этом нужно разбираться на месте. Мне требуется осмотреть ваш дом. Но я не могу пообещать, что мне удастся это определить.
— Но вы хотя бы попробуйте, — попросил я.
— Попробую, — согласно кивнул мой собеседник. — Сделаем это вечером…
Отец Агафоний пришёл ровно в семь.
Заслышав трель наружного звонка, мы с Натальей вышли в прихожую.
— Здравствуйте, проходите, — кивнула моя будущая супруга; на её лице промелькнула бледная тень улыбки. — Дай вам Бог избавить нас от этих кошмаров. Ещё одну подобную ночь я не переживу.
— Помогу, чем смогу, — любезно ответствовал священник и, сняв с плеча суму, переступил через порог.
— Чай будете?
— С удовольствием, но потом. Давайте сначала займёмся делом. Покажите, если можно, мне комнату вашего сына.
— Пожалуйста. Пойдёмте.
Наталья сделала приглашающий жест и увлекла гостя за собой. Я последовал за ними.
Отец Агафоний даже не подозревал, на каком скандале вызрело это хозяйкино гостеприимство.
Весть о приходе священника Наталья поначалу встретила в штыки.
— На кой чёрт ты его позвал? — злобно процедила она. — Кто тебя об этом просил?
Я едва не задохнулся от такой неблагодарности.
— Ты противоречишь сама себе! Ночью ты вопишь, что сходишь с ума, а теперь мечешь в меня гром и молнии за то, что я пытаюсь тебе помочь.
— И это, по-твоему, помощь? И это ты называешь помощью? — взвилась моя будущая супруга.
— А как ты предлагаешь это называть? — вспыхнул я. — Может, ты ещё скажешь, что я тебе врежу?
— Может и вредишь!
— Ах, вот оно что! Тогда давай начистоту. Что я сделал не так?
— Всё!
— Что всё?
— Всё, что ты сделал — всё не так!
— Например?
Наталья раздражённо отмахнулась и сделала попытку уйти, но я решительно преградил ей путь.
— Нет, ты не отмахивайся, не отмахивайся! Заикнулась — так говори. Слово — не воробей. Чем я тебе навредил?
— Тем, что слишком много на себя берёшь! — встала в позу моя будущая супруга. — С чего ты вдруг возомнил, что можешь здесь всем распоряжаться?
— Что я возомнил? Поясни детально.
Градус напряжения между нами возрос. Казалось, что от нашего крика содрогались стены.
— Значит, ты хочешь детально? — подалась вперёд Наталья. — Пожалуйста! Зачем ты стал учинять допрос всему городу? Зачем ты начал всех будоражить? Ты видишь, к чему это привело?
— А для кого я всё это делал, для себя? — парировал я. — Это у меня пропал ребёнок? Это я не находил себе места? Это я кричал, что милиции на всё наплевать?
— Ну и чего ты добился?
— Я хотел помочь тебе найти сына!
— Ну и как, помог? Где он, мой сын?
Я горько усмехнулся.
— Ты хочешь сказать, что позвала меня к себе зря?
— Может и зря.
Последняя фраза точно резанула меня по живому. Я развернулся, вышел из дома и уселся на верхнюю ступеньку крыльца. Мною владели досада и боль. Меня переполняла обида. Несправедливые Натальины тирады ранили меня в самое сердце. А не уехать ли мне, действительно, домой? Какой прок лезть со своей помощью, если тебя за неё только попрекают?
Сзади раздались тихие шаги. Скрипнула дверь. Наталья вышла наружу и уселась подле меня.
— Серёжа, прости меня, пожалуйста, — тихо проговорила она. — Мои нервы стали совсем ни к чёрту. Господи, какая я дура! Совсем не думаю, что говорю.
Её рука обвила мою шею. В щёку чмокнул поцелуй.
— Ладно, проехали, — смягчившись, глухо проворчал я.
— Значит, мир?
— Значит, мир…
Обогнув «детскую» по периметру и задумчиво поводив глазами по потолку, отец Агафоний подошёл к письменному столу и извлёк из сумы несколько предметов: старинное, потемневшее от времени, распятие, небольшой металлический кубок и несколько подставок со свечами. Опустив свечи на пол и расставив их в форме креста, он откинул крышку кубка и обрызгал окружавшее его пространство какой-то мутноватой жидкостью. Затем он опустил в кубок конец распятия, подержал его там, что-то пошептал, после чего очертил им линию вокруг себя. В довершении своих приготовлений, он зажег свечи, достал из сумы Библию, положил её перед собой и попросил нас оставить его одного.
Мы вышли.
— Иди в спальню, — прошептала моя будущая супруга и, скользнув по мне загадочным взглядом, подалась в гостиную. — Я сейчас.
Я прошёл в соседнюю комнату и уселся на кровать. За окном посвистывал ветер. По крыше барабанили редкие капли начинавшегося дождя.
Меня пробрало любопытство. Покосившись на люстру, над которой проступали тёмные «разводы», — следы смытой утром Натальей надписи, — я привстал и на цыпочках подкрался к стене. Из «детской» доносилось тихое, походящее на молитву, бормотание. Священник словно кого-то призывал.
В коридоре послышались шаги. Не желая быть застигнутым за своим неприглядным занятием, я в два прыжка снова очутился на кровати. Дверь открылась. В проёме возникла Наталья. В её руке была небольшая, обитая красным бархатом, коробочка. Моя будущая супруга подошла ближе и протянула её мне.
