Ричард и Рейчел Хеллер - Тринадцатый апостол
Оплачивая прокат машины, Сабби предъявила кредитную карточку на имя Сарками. У Гила в голове зазвенел колокольчик. Насколько он мог припомнить, так звали художника по металлу, о котором она говорила. Великого искусника или как там его? В общем, того малого, который, как бы там ни было, познакомил ее с Ладлоу.
Гил предпочел не спрашивать, как у нее оказалась кредитная карточка Сарками. В любом случае она не сказала бы ему правды. А даже если бы и сказала, он бы, возможно, ей не поверил, так какая разница? Кроме того, если кредитная карточка этого Сарками поможет им убраться поскорей из Уэймута, кому какое дело до всего остального?
— Я сяду на заднее сиденье и попытаюсь заняться переводом, — сказала Сабби. — Ты поведешь. Помни о своей руке, — добавила она мягко. — Держи ее как можно выше.
Гил удивленно посмотрел на нее, затем опустил взгляд на рану. Где-то в суете, должно быть, пластырь отклеился, а тампон потерялся. Он вытянул руку, чтобы она сама взглянула на то, чего он не мог объяснить.
Колотая рана, какую нанес ему вонзившийся в ладонь сучок олеандра, прежде воспаленная, вздутая, теперь была едва видна. Нездоровая краснота совершенно исчезла, а с ней и боль, и онемелость, свидетельствовавшие о распространении яда растения.
Сабби, никогда не видевшая, чтобы заживление шло так быстро, ошеломленно воскликнула:
— У тебя, должно быть, потрясающий иммунитет.
— Иммунитет не срабатывает против ядов, необходимо противоядие, которое мне никто не вводил, — заметил Гил. После ранения, насколько он помнил, боль и оцепенение постепенно росли на протяжении ночи. И когда он подхватил крест, сползавший с зашатавшегося алтаря, рука совсем разболелась. Но как только он взял в руки ларец, мучения прекратились.
Гил потянулся, чтобы потрогать шишку на голове — напоминание о неосторожном соприкосновении с каменным потолком погреба. Он уже знал, что там обнаружит, еще до того, как его пальцы коснулись макушки. Никакой шишки, никакой боли. Ни на опухоль, ни на ссадину не осталось даже намека.
Гил удивленно покачал головой. Сабби согласно кивнула. Не было нужды облекать в слова то, с чем они столкнулись.
Им предстоят часа два езды, сказала она. Три, если прибавить еще час, который им потребуется, чтобы пересечь Лондон. Как только они доберутся до окрестностей Лондона, она укажет безопасный путь к нужному месту. Пока же ему придется править машиной и ориентироваться самому. А ей необходимо сосредоточиться на работе со свитком. Следует извлечь его из ларца так, чтобы не повредить ни того ни другого.
— Ларец понадобится для идентификации, если до нее дойдет дело, — сказала Сабби.
В довершение ко всему может оказаться, что свиток сделан из столь же тонких листов меди, как и свиток третьей пещеры. Тогда развернуть и перевести его в движущейся машине будет еще трудней, чем она себе представляла. Но, добавила она, у них нет выбора. Существует нешуточный повод для беспокойства. В дневнике Элиаса говорится, что в его времена свиток, вывезенный из Кумрана, сочли богохульным. Несомненно, что-то в нем тогда казалось противоречащим основным положениям христианства. Проблема же заключается в том, что нет иного способа выяснить, явит ли это послание нечто новое и захватывающее для современного восприятия.
— Интерпретации того, что подразумевалось под учением и деяниями Христа, изменялись от века к веку. И то, в чем некогда усматривали святотатство, теперь может восприниматься как дань традиции или норма, — заключила Сабби.
На деле же не имеет значения, чьи взгляды в современном мире поддержит найденный свиток. Ценность возможного обретения учения Иисуса, учения, которое он продиктовал сам тому, кто жил рядом с ним, столь велика, что трудно это себе и представить.
Гил взглянул на нее в зеркало заднего вида.
— Это может поставить на уши многих, — сказал он.
— Только если верить тому, о чем Элиас пишет в своем дневнике, — заявила она.
Он еще раз удивленно взглянул на ее отражение в зеркале.
— И если верить тому, о чем повествуется в свитке, — произнесла она без всякого выражения.
— Какая же причина лгать у Элиаса или у автора свитка? — спросил Гил. — Что это могло дать им обоим?
— А какие причины лгать имеются у любого из нас?
Сабби пожала плечами. Гил снова вернулся к вдумчивому управлению автомобилем, а она к свитку, который уже принялась разворачивать. Слово за словом ей открывалось послание. Оно наполнило ее радостью, затем печалью. История о коварном предательстве перекликалась с ее собственной историей, но обещала обновление и сулила спасение. Когда молодая женщина убедилась, что свиток можно разворачивать без вреда для него, она принялась переводить древний текст вслух. Чтобы Гил тоже мог разделить с ней прикосновение к той величайшей истории, что никогда еще не была поведана никому.
ГЛАВА 37
За тридцать три года до распятия
К юго-западу от Иерусалима
Главная дорога из Хеврона в Египет
Лучших пеленок, чем те, которые приготовили для новорожденного, молоденькая служанка не видела никогда. Челядь сплетничала, будто хозяину подарил эту ткань римский генерал такого высокого ранга, что его принимал без доклада сам Понтий Пилат.
Девушка радовалась тому, что ей посчастливилось служить в доме столь известного господина, чья дружба ценилась дороже трофеев, захваченных в римских кампаниях. Она даже позволила себе погладить краешек исключительного материала, на какое-то мгновение вообразив себя хозяйкой этого великолепного дома, являвшегося средоточием роскоши и всех наслаждений, какие только можно купить за деньги.
Неожиданный резкий крик, который издала госпожа, мгновенно пробудил молоденькую девушку от ее грез. Она повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как повитуха вытянула в этот мир окровавленного младенца.
— Эта битва последняя, которую он ведет в своей жизни. Маленькому ублюдку просто нечего больше желать, — сказала старая кухарка кормилице.
Обе женщины стояли в дверях и наблюдали за происходящим.
Молоденькую служанку такое жестокое замечание заставило покраснеть, однако она понадеялась, что госпожа ничего не услышала. Девушка вызвалась помочь вымыть и завернуть ребенка в его первые шелковые пеленки, и все ее беспокойство прошло.
Хаггаи Бен Ашер ожидал у фонтана во внутреннем дворике, отдав предпочтение одиночеству. Крик первенца принес ему желанное облегчение. Ребенок жив. Сегодня родился сын дома Ашеров, его имя, с благословения Господа, будет Миха.
Больше двух десятилетий они с супругой в огромных количествах прилежно глотали настойки с бальзамами, рекомендованные им целителями, но беременность не наступала. Вполне осведомленный, что еврею запрещено, а что нет, он уже начал помышлять о том, чтобы взять вторую жену для того, чтобы быть уверенным, что его наследство достанется его потомкам. Но теперь, хвала Господу, все было в порядке.
Он трудился усердно, преуспел в торговле и собрал множество золота и серебра, но до сих пор не мог возвестить о том, что не доставляло ни малейших хлопот самым невежественным из селян, о рождении сына, прекрасного красавца сына.
Находясь вне дома, среди своих друзей, Хаггаи обвинял свою жену в том, что у них нет детей, однако, будучи в одиночестве, не раз задавался вопросом, не прогневал ли он чем-нибудь Господа. Может, его страсть к стяжательству была чересчур непомерной. Но ведь подобно и деду своему, и отцу, он лишь искал гарантий тому благополучию, которое обеспечивается богатством. Поскольку и золото, и земли в эти тревожные для Иерусалима времена можно было, если понадобится, обменять на свободу, а то и на жизнь иудея. Теперь же пронзительный крик младенца наполнил его сердце радостью, и он знал, что Господь, конечно же, улыбается ему.
Некоторые считали его изменником, одним из тех, кто примирился с врагом, кто лояльно настроен по отношению к римлянам. Другим казалось, что он благоволит только к тем, кто равен ему по рождению. Третьи утверждали, что поскольку он торгует с фарисеями низшего и среднего классов, то повернулся спиной к наследию саддукеев. В действительности же ему совсем не было дела ни до одной из сект и до их бесконечных толкований закона, ниспосланного иудеям. Однажды все пойдет так, как шло на протяжении предыдущих столетий, еще до римской оккупации, когда в мире насчитывалось едва ли восемь держав, могущественнее иудейского государства. Те же самые злопыхатели тогда первыми попросят у него помощи, денег, которые он с таким трудом скопил, умоляя его употребить заработанные им богатства на спасение их недостойных жизней.
Нет, у него совсем нет времени ни на то, чтобы принимать участие в религиозных спорах, ни на то, чтобы защищать себя от нападок. Он человек практичный, а теперь уже и семейный, и он отлично знает, как далеко могут завести философствования перед мечами римлян. Да и большое количество длинных завистливых языков делали жизнь в Иерусалиме не слишком приятной. Жена уже жаловалась на то, что слуги совершенно отбились от рук, и хотя он не стал поддакивать ей, но знал, кто распускает самые глупые слухи.
