Татьяна Степанова - Три богини судьбы
Взял с собой, оказывается, не забыл. Плохонькое фото… на паспорт, что ли, сделано? Ну уж какое есть… Вряд ли бывший сотрудник КГБ Мазин любил часто сниматься. Не фотографии же с места убийства им, этим Паркам, показывать, на которые смотреть страшно?
– Этот?
– Позвольте, – Августа заглянула через плечо сестры. – Да, ну, конечно… конечно… Приходил к нам несколько дней назад. Мы сначала подумали – клиент без записи. Но он сказал, что… Он в госбезопасности раньше работал, так он сказал, а приехал к нам на «Вольво»… в понедельник, нет, во вторник. У нас тут все перепуталось, уж простите. Сестра наша так больна, что… Не знаем, что и делать, ни о чем уже не помним, все из головы вылетает.
– А что с вашей сестрой? – спросил Гущин.
– Она пережила сильный стресс во время одного из сеансов. Мы пытались помочь клиентке, а оказалось, что только себе сделали хуже, такую проблему получили… такую проблему, – Августа закусила губы. – И как следствие стресса – недержание, понимаете? Перепутала сегодня гостиную с уборной.
– Да, присмотр нужен, – хмыкнул Гущин. – Я заметил, она у вас немного того… чудная. Значит, во вторник был у вас этот человек.
– Он сказал, что его зовут Михаил Иванович, был так настойчив. Я бы сказала, профессионально настойчив, – Руфина пожала плечами. – Обычно мы избегаем контактов… ну, вы понимаете… Но он был просто очень настойчив.
– У него было к вам какое-то дело?
– Он чуть ли не с порога объявил, что раньше служил в КГБ. Потом завел разговор о нашей матери… Когда-то, мол, давно, еще в семидесятых, встречался с ней. – Августа подошла к окну и раздвинула плотные шторы, впуская в комнату вечер. – Наша мать была известным медиумом, а это ее комната, тут она беседовала с теми, кто приходил к ней за помощью, мы здесь тоже работаем иногда.
Комната для гаданий, предсказаний судьбы… Катя покосилась на красные стены, что ж… Наверное, «так надо».
– Мы сказали, что мать умерла, но это не было для него новостью.
– Газеты об этом писали, ваша матушка была известной личностью. И я ее помню, хотя лично мы не встречались, – заметил Гущин.
– А потом этот Михаил Иванович вдруг спросил: не имеем ли мы известий от нашего брата Тимофея, – сказала Августа. – Простите, вы сказали, что расследуете убийство? Этот человек был убит? Когда? Где?! Я что-то почувствовала, когда он вошел к нам в дом… Помнишь, Руфа, сказала еще тебе потом… Возможно, следовало его предупредить, чтобы он был предельно осторожен, но это было все так неопределенно тогда…
– Что неопределенно? Простите, как вас по отчеству? А то неудобно как-то получается. – Гущин кашлянул.
– Нет, только по именам, таково правило, так еще мамой было заведено. Я Августа, она Руфина, сестра наша младшая Ника – греческое имя, несет Победу в своих слабых руках… А то мое ощущение, когда этот человек вошел к нам… Холодно как-то стало, словно сквозняк… К сожалению, у меня не столь сильный дар, как у нашей Ники, она бы ощутила ВСЕ ЭТО сразу и… Угрозу, что уже над ним нависла… Безвременная кончина, трагическая смерть… Где это случилось?
– В лесу, недалеко от сгоревшего когда-то дома лесника, – Гущин смотрел на Августу.
– Да, где темно, где одни только деревья… Нет, ЭТОГО тогда еще не было. Место, где это случится, я все равно не смогла бы ему описать, – Августа тряхнула волосами. – Нет. Это под силу только нашей сестре, Победительнице. А она сейчас нездорова. И мы… мы совершенно с сестрой потерялись, не знаем, как ей помочь.
– Простите, а что у вас с руками? – вдруг спросил Гущин, указав на ее запястья, закрытые длинными рукавами свитера.
– Это так, пустяки.
– Этот Михаил Иванович спросил, не имеем ли мы известий от нашего брата Тимофея, – перебила их Руфина. И опять это вышло у нее излишне резко, даже грубо. – И этот его вопрос… Наш брат пропал без вести одиннадцать лет назад. Где мы его только не искали, куда только не обращались за помощью. Наша мать… это был такой удар для нее, он свел ее в могилу, понимаете? Неизвестность, полная неизвестность… Нашли лишь его машину, он приобрел ее буквально накануне своей… я не могу сказать гибели, язык не поворачивается… Но ведь одиннадцать лет уже прошло. Машину нашли где-то в лесу… У нас есть справка из милиции… отписка какая-то… А Тимофей, наш Тим… он словно растаял. Понимаете? КАК БУДТО РАСТАЯЛ… Одна клиентка наша так сказала о своем без вести пропавшем сыне, так и наш Тим… Мать не перенесла этой утраты и умерла. И наши раны до сих пор еще кровоточат. Мы любили его, мы, его сестры, очень любили его, и мы были готовы на все ради него, но… Наверное, это судьба, а может, плата за дар, что был у нашей матери и частично перешел к нам… Возможно, мы должны были расплатиться именно так, понимаете? И все одиннадцать лет мы старались принять это со смирением. И вот вдруг заявляется какой-то кагэбэшник и, словно мы у него на допросе, начинает прямо с порога: имеете ли известия от брата? Знаете ли, где он находится в настоящее время? Бестактный и наглый… И мне не жаль, что он плохо кончил.
– Вы, Руфина, кажется, не слишком жалуете КГБ. Так ведь нет давно этой конторы, – усмехнулся Гущин.
– Они всю жизнь третировали нашу мать. Сначала сами все сделали для того, чтобы она… – Руфина замолчала. Щеки ее вспыхнули, она явно сказала в запальчивости то, что не хотела говорить. – Ну ладно, что теперь об этом вспоминать. В отличие от Августы я ничего ТАКОГО, когда он здесь у нас появился, не почувствовала. Я просто была возмущена до крайности.
– Дело в том, что его труп был обнаружен в нескольких километрах от того места, где нашли когда-то машину вашего брата Тимофея Зикорского, – сказал Гущин. – Место Семивраги, а это Куприяновское лесничество. И там несколько дней назад был обнаружен еще один труп – женщины. Как мы установили, Мазин – ну тот, кто к вам приходил, перед своей гибелью интересовался именно делом вашего пропавшего брата. Так когда все же точно он к вам приходил?
– Во вторник днем, около двенадцати часов, – ответила Августа, – мы были заняты сестрой, с ней накануне во время сеанса случился припадок. Мы так испугались за нее. А потом явился он. Но что мы могли ему сказать? Сказали как есть: о брате ничего не знаем. Вот уж сколько лет. И он уехал на своем «Вольво». А вечером у нас опять с сестрой стало плохо, припадок повторился еще более жестокий и… У нас тут все перепуталось. Честно говоря, мы и забыли про этого старого жучилу… Простите, я не то хотела сказать.
Августа, забывшись, взмахнула руками. И Катя увидела под широкими рукавами свитера бинты на запястьях.
СОВСЕМ КАК У НЕГО ТАМ, ЗА СТЕКЛОМ… ТОГДА…
– Понятно, – Гущин кивнул. – А еще что-нибудь о вашем брате Мазин у вас спрашивал?
– Да, я же говорю – задавал бесконечные вопросы, точно мы на Лубянке, арестованные, – снова перебила Руфина. – Какой марки была машина у Тима. Мы сказали – «БМВ», правда, он был не последней модели, но в очень хорошем состоянии, Тиму какой-то его приятель эту машину устроил. Нам тогда говорили, что, возможно, именно за эту машину его и… О, я до сих пор не могу об этом говорить спокойно!
– Машину ведь нашли, – сказала Августа. – Если бы ее хотели украсть, то украли бы. Еще этот Мазин нас спрашивал о том дне, когда мы брата видели в последний раз.
– И что это был за день?
– Одиннадцать лет прошло. Самый обычный летний день.
– Вы жили тогда в этом доме? – Гущин глянул на бронзовые итальянские светильники, на красные стены.
– Мы живем здесь с середины семидесятых. Наша мать… ее здесь поселили, когда вызвали… то есть перевезли в Москву.
– Кто? А, ну понятно, – Гущин хмыкнул. – Читал я про это. А где до этого жили?
– В Сочи, в Ялте, мать работала в одном из правительственных санаториев, там ее и заметили, ее необыкновенный дар. Но мы этого практически не помним, мы были тогда малыми детьми. Все, что мы помним, связано с этим домом. Это наша жизнь… А тот день… лето… Тимофей был с матерью, и мы… Руфа, ты, кажется, куда-то уезжала?
– Да, хотела ехать во французское посольство за визами, мы с мамой в Париж собирались на несколько дней… не поехали, конечно, куда уж было ехать… Тимофей сказал, что он по делам куда-то и скоро вернется. Сел в машину и… больше мы его не видели. Наш брат… наш Тим… таким, каким он был, больше мы его уже не видели.
– Я понимаю, тяжко все это вспоминать, – Гущин поднялся. – Что ж, спасибо за помощь.
– Уж не обессудьте и простите нас, что встретили так… сумбурно.
– Мы с коллегой все понимаем. Коллега, – Гущин прищурился, обращаясь к молчавшей на протяжении всей беседы Кате, – а вы ведь что-то спросить хотели?
– Скажите, пожалуйста, а вот ваши способности экстрасенсорные… ваш дар, – Катя, казалось, смущенно подбирала слова, – что-то вам о вашем брате подсказывают? Может, ваша мать до своей смерти пыталась как-то узнать о нем… Она же была великой Саломеей, почти легендарным медиумом, как о ней до сих пор пишут – «советским чудом»?
