Бонансинга Джей - Ходячие мертвецы. Вторжение
Боб не сказал ни слова, просто сделал еще глоток из бутылки и ожидал продолжения.
– Он готовит вторжение. – Лилли пристально смотрела на Боба. Выпивка уже начала действовать, мешая сохранять равновесие, рассыпая по периферии зрения полупрозрачные мягкие сияющие пятнышки.
– Вторжение куда?
– К нам.
Боб несколько секунд глядел ей в глаза, едва заметно дрожа, будто с трудом справлялся с этой игрой в гляделки.
– И как, к дьяволу, он думает?..
Боб замолк. Они переглянулись, и Боб отвел взгляд. Лилли видела, что он обдумывает мысль, рассматривает с разных сторон; когда он бывал пьян, осознание приходило волнами, словно разворачивался парус. Наконец он посмотрел на Лилли.
– Может, пришло время просто свернуть дело. Обойтись малой кровью.
Лилли одарила его сердитым взглядом.
– К’кого хрена ты несешь? – теперь ее речь заплеталась. Лилли сглотнула. Вкус желчи на языке. – Говоришь о том, чтобы сдаться? Сдаться этому маньяку? Ты сошел с ума?
– Я разве сказал «сдаться»? Я не говорю о сдаче. Пригаси мотор.
– Тогда о чем ты говоришь?
Боб потер свои покрасневшие глаза с набрякшими веками.
– Я говорю о том, чтобы спасти, что можно, и свалить отсюда.
Лилли на секунду замолкла.
Боб смотрел на нее изучающе:
– Я знаю, что ты собираешься сказать. Я знаю, о чем ты думаешь.
– О чем я думаю?
– Что ты никогда не оставишь свой ненаглядный Вудбери какому-то сбрендившему святоше из медвежьего угла с щербиной за душой. Я прав?
Лилли уставилась в пол.
– Что-то вроде того, – она подняла взгляд. – Боб, мы можем убрать этого парня – мы уже делали так раньше. Мы можем пристрелить его – получить преимущество и прижать его задницу.
– Что, отряд боевиков?
– Да, мы могли бы…
– Теперь ты сошла с ума.
– Боб…
– Послушай меня. Это крикливое трепло все же куда больше, чем просто захолустный проповедник. Он безумец, к тому же самой паршивой разновидности – он организованный безумец. Он может задурить людям головы. Он может управлять большими группами. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Лилли вздохнула. Прежний подъем от алкоголя теперь превратился в полноценную волну дурноты. Она проглотила отрыжку и ощутила, как бурлит ее желудок.
– Поверь мне, его можно остановить, – в конце концов произнесла она.
– Лилли, девочка, иногда самая удачная стратегия нападения – это отступление. Выжженная земля. Мы ни хрена ему не оставим. И убедимся, что…
– Нет! Стой! – Лилли часто задышала в слабой попытке унять тошноту, поднимающуюся в горле. Она покачала головой. – Я не буду уничтожать мой город из-за какого-то злобного мудилы.
– Это не твой город, Лилли. Он принадлежит всем нам.
– Ну, в данный момент он принадлежит ходячим, и я не собираюсь поджимать хвост и бежать. Это ссыкливое дерьмо, Боб, и ты это знаешь.
Боб швырнул бутылку в стену. Стекло раскололось, и жидкость разлетелась брызгами. Лилли вздрогнула, а голос Боба прозвучал тихо и натянуто:
– Все верно, я – ссыкливое дерьмо. Я трус. Почему? Потому что я рожден, чтобы выживать. И к этой профессии трусость прилагается. А гребаные герои – дохнут. – Он тяжело взглянул на нее, с горечью поджал губы. – Слушай, если у тебя есть идея получше – я весь обратился в слух.
– Да-а-а, у меня есть идея получше. Я же говорю, мы находим этого придурка и убиваем, как бешеного пса.
– Лилли, вытряхни паутину из головы. Этот парень окружен собственной маленькой армией последователей, да еще теперь похоже, что он нашел способ превратить в оружие проклятых жмуриков. Ты хочешь туда сунуться – поступай как знаешь. А я сваливаю! И детей я забираю с собой. И если еще у кого достанет здравого смысла – я с радостью их приму.
Лилли пнула ногой полку и опрокинула на пол ряд бутылок, некоторые из них разбились.
– Отлично! Какая разница! Вали! Я сама с ним разберусь!
– Лилли…
Она вскочила на ноги, едва не опрокидывая всю полку целиком.
– Вали! Уматывай! Какого хрена ты ждешь?!
– Придержи коней, успокойся… – сейчас Боб говорил тихо. Он поднялся, взял ее за плечи. – Я знаю, у тебя были мечты, и ты видела, как однажды мы вернемся туда – и это здорово, я понимаю. Но эти люди не заслуживают смерти только потому, что у одной молодой леди яйца больше, чем у кого-либо еще.
– ВАЛИ! – сила крика заставила ее пошатнуться. Головокружение, адреналин и тошнота навалились одновременно, едва не сбивая с ног. Лилли вынуждена была схватиться за полку, чтобы не упасть. – Вперед, с Богом! Я соберу тебе гребаный обед в дорогу!
Боб смотрел на нее, сжимая кулаки, его лицо пылало от ярости.
– ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ПРОСТО ВЗЯТЬ И ПРИКАЗАТЬ!
Внезапно он замолк. Сзади, у входа в тоннель, раздался звук, и Боб мгновенно вскинулся и прервал тираду. Лилли тоже услышала, и ее гнев прошел, словно в лицо выплеснули ведро ледяной воды. Она обернулась и увидела Томми Дюпре, который стоял на входе, его силуэт был очерчен светом фонаря позади.
– Я знаю, как нам побить этих ублюдков, – тихий голос Томми звучал хрипло от сдерживаемого напряжения.
Одетый в грязный отцовский кардиган, Томми Дюпре, чье маленькое румяное лицо сморщилось в решительной и упрямой гримасе, выглядел сейчас старше своих лет. Сжав кулаки, он стоял в арочном проходе, словно в раме из изъеденных червями балок и старых земляных стен. Томми был похож на маленького часового с мрачной военной диорамы. Может, его изменило время, проведенное с Лилли в глуши. Кажется, он повзрослел на годы за последние ужасные месяцы.
Боб повернулся и взглянул на мальчика.
– Извини, сынок, я не расслышал.
Томми сделал глубокий вдох и повторил сказанное:
– Я знаю, как мы можем отправить всех этих говнюков обратно в ад, откуда они появились.
Лилли посмотрела на Боба, потом снова на мальчика, после чего горячий, маслянистый позыв заставил ее упасть на колени и вырвать на покрытый брезентом пол тоннеля.
Часть третья. Великое стальное небытие
Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак, будьте мудры, как змии.
Матф. 10:16.Глава пятнадцатая
В угольно-черной тьме просеки, где заливались сверчки и ровно шумели в отдалении двигатели машин, голос, казалось, рождался прямо в воздухе, глубокий и низкий, подобный голосу бога, бестелесный, пока глаза не привыкли к темноте.
– Сегодня ночью мы потеряли почти половину людей… те просто улизнули под покровом темноты.
Голос на время смолк, и слушатели – пять человек, всем под тридцать лет, бывшие рабочие и торговцы, перепуганные, как никогда в жизни, – смотрели в землю и молчали.
– Насколько я знаю, последними должны были уходить Торндайки, – заговорил голос и снова замолк; одинокий оранжевый огонек разгорелся ярче, когда говорящий глубоко затянулся самокруткой. – И Кентоны, они тоже, – еще пауза. – Я знаю, что людей тревожат мои… методы… события последних дней… мои опыты над теми мотоциклистами. Люди не понимают такого… использования ходячих.
– Можно я скажу? – проговорил Джеймс Фрейзер. Молодой человек с рыжеватыми волосами почесал серую щеку, выбирая слова. Провел пятерней по волосам. – Просто… у некоторых тут дети… они слегка нервничают, когда творятся такие дела.
– Понимаю, – ответил Иеремия Гарлиц и отечески кивнул. Во тьме за огоньком сигареты его изборожденное морщинами лицо и выдающаяся вперед челюсть напоминали лицо из тыквы, вырезанное на Хэллоуин. – У них есть полное право нас покинуть, и я желаю им счастья. Каждому из них.
– Послушай, я не говорю, что мы не…
Джеймс внезапно замолк, его мысли, длинная речь, которую он готовился сказать, – все рассыпалось, как карточный домик, когда он услышал в ночи очередную волну атональных криков и рыка – сотни диких голосов, – накатывающую с востока. Он оглянулся через плечо и против воли окинул взглядом пространство за кругом грузовиков и кемперов – лесистый склон и безбрежное табачное поле.
Темнота не позволяла различить детали в толчее – кроме как во время вспышек стробоскопа. Каждое включение на долю секунды освещало малую часть огромной толпы, и с расстояния это выглядело как громадный лепрозорий, застывший на полушаге, кладбище проклятых, обмякших и загипнотизированных звуком и светом. Некоторые тщетно пытались нащупать источник волшебных воплей Гамельнского Крысолова[24]. Море покрытых пятнами, гниющих лиц, единая в своих желаниях аудитория, ждущая представления.
Спустя всего несколько вспышек Джеймс Фрейзер вынужден был отвернуться, и он перевел взгляд обратно на духовного наставника.
– Они не понимают, против чего мы выступаем, – произнес проповедник, отбросил окурок и рывком спрыгнул с жерди, на которой сидел. – Они не осознают, как жестоки эти жители тоннелей.
Проповедник неспешно шел к краю просеки и смотрел на поле мертвецов, а неравномерные пульсирующие вспышки создавали отпечатки образов во тьме. Фалды пиджака хлопали на ветру. Волосы развевались. Голос глубокий и холодный.
