Стиг Лapcсoн - Девушка с татуировкой дракона

Лисбет Саландер была немного сбита с толку обменом репликами, происходившим в течение дня над ее головой. Вплоть до этого мгновения ее мнения никто не спрашивал. Она долго смотрела на Хольгера Пальмгрена, а потом кивнула.

В личности Пальмгрена удивительным образом соединились черты юриста и социального работника старой школы. Когда-то давным-давно он был избран своей политической партией членом муниципальной комиссии по социальной помощи и почти всю свою жизнь посвятил работе с трудными подростками. Между адвокатом и самой сложной из его подопечных, как ни странно, возникли уважительные отношения, граничащие с дружбой.
Их общение продолжалось в общей сложности одиннадцать лет, с того года, когда ей исполнилось тринадцать, до прошлой зимы, когда за несколько недель до Рождества Пальмгрен не пришел на одну из запланированных ежемесячных встреч и она отправилась к нему домой. Из квартиры доносились какие-то звуки, но дверь никто не открыл, и тогда Саландер проникла внутрь, забравшись на балкон третьего этажа по водосточной трубе. Пальмгрена она обнаружила на полу прихожей, в сознании, но неспособным говорить и шевелиться по причине внезапного инсульта. Ему тогда было всего шестьдесят четыре года. Она вызвала «скорую помощь» и поехала с ним в больницу, слабея от нарастающей паники. В течение трех суток Саландер почти не покидала коридора перед реанимационным отделением. Будто преданная сторожевая собака, она следила за каждым шагом входивших и выходивших врачей и медсестер. Бродила словно неприкаянная взад и вперед по коридору, не пропуская взглядом ни одного оказывавшегося поблизости медика. Наконец какой-то доктор, имени которого она так и не удосужилась узнать, завел ее в кабинет и объяснил всю серьезность ситуации. После тяжелого кровоизлияния в мозг положение Хольгера Пальмгрена было критическим. Врачи склонялись к тому, что он уже не придет в сознание. Саландер не заплакала, на ее лице не дрогнул ни единый мускул. Она встала, покинула больницу и больше туда не возвращалась.
Пятью неделями позже Лисбет Саландер вызвали в опекунский совет муниципалитета для первой встречи с ее новым опекуном. Первым побуждением Саландер было проигнорировать вызов, но Хольгер Пальмгрен сумел внушить ей, что каждый поступок имеет последствия. К этому времени она уже научилась сначала анализировать последствия, а только потом действовать и, по зрелом размышлении, пришла к выводу, что наиболее безобидным решением будет пойти навстречу опекунскому совету, сделав вид, будто она прислушивается к его распоряжениям.
В результате в декабре — во время короткой паузы в сборе материала о Микаэле Блумквисте — она послушно явилась в офис Бьюрмана на площади Санкт-Эриксплан, где пожилая представительница совета вручила адвокату Бьюрману объемистую папку с бумагами Саландер. Дама любезно поинтересовалась самочувствием подопечной и, похоже, вполне удовлетворилась ответом в виде глухого молчания. Примерно через полчаса она передала заботу о Саландер адвокату Бьюрману.
Лисбет Саландер невзлюбила адвоката Бьюрмана в течение первых пяти секунд после того, как они пожали друг другу руки.
Она краем глаза смотрела на него, пока он изучал ее журнал. Возраст — за пятьдесят. Хорошо тренированное тело; теннис по вторникам и пятницам. Блондин, начинает лысеть. На подбородке ямочка. Пахнет одеколоном «Босс». Синий костюм, красный галстук с золотой булавкой и претенциозные запонки с его инициалами. Очки в стальной оправе. Серые глаза. Судя по журналам на приставном столе, интересуется охотой и стрельбой.
В течение предыдущего десятилетия Пальмгрен при встречах угощал ее кофе, и они немного беседовали. Даже самые скверные ее поступки, побеги из приемных семей и систематические прогулы школы не выводили его из себя. По-настоящему Пальмгрен рассердился только один-единственный раз, когда ее забрали за причинение физического ущерба тому слизняку, который лапал ее в Старом городе. «Понимаешь, что ты наделала? Лисбет, ты причинила вред другому человеку». Он говорил как старый учитель, и она терпеливо игнорировала выговор от первого до последнего слова.
Бьюрман не был особенно расположен к беседам. Он сразу отметил несоответствие между обязанностями, предписанными Хольгеру Пальмгрену законом об опекунстве, и тем фактом, что тот явно позволял Лисбет Саландер самостоятельно вести хозяйство и распоряжаться деньгами. Бьюрман устроил своего рода допрос. «Сколько ты зарабатываешь? Мне нужна копия учета твоих расходов. С кем ты общаешься? Своевременно ли ты вносишь плату за квартиру? Ты употребляешь спиртное? Пальмгрен одобрял кольца, которые у тебя на лице? Ты справляешься с личной гигиеной?»
Пошел ты…
Пальмгрен стал ее наставником сразу после того, как приключился «Весь Этот Кошмар». Он настоял на том, чтобы встречаться с ней по плану, минимум один раз в месяц, а иногда чаще. После того как она переехала обратно на Лундагатан, они к тому же оказались почти соседями; он жил на Хурнсгатан, всего в двух кварталах от нее, и они регулярно, просто сталкиваясь на улице, ходили вместе пить кофе в «Гриффи» или в какое-нибудь другое кафе поблизости. Пальмгрен никогда не навязывал ей свое общество, но иногда навешал ее с маленьким подарком на день рождения. Он приглашал ее заходить в любое время. Правда, этой привилегией она пользовалась редко, но после переезда начала праздновать у него Рождество, предварительно посетив мать. Они ели рождественский окорок и играли в шахматы. Игра ее совершенно не интересовала, но, освоив правила, она не проиграла ни одной партии. Он был вдовцом, и Лисбет Саландер считала себя обязанной скрашивать ему одиночество в праздники.
Она рассматривала это как долг по отношению к нему, а свои долги она всегда возвращала.
Именно Пальмгрен сдавал квартиру, принадлежащую ее матери, пока Лисбет не понадобилось собственное жилье.
Квартира была маленькой — сорок девять квадратных метров — и давно требовала ремонта, но все-таки это была крыша над головой.
Теперь Лисбет осталась без Пальмгрена, и еще одна ее связь с окружающим миром оборвалась. Нильс Бьюрман был человеком совершенно иного склада. Проводить у него дома сочельник она не намеревалась. Самым первым его шагом стало введение новых правил пользования банковским счетом, на который ей переводили зарплату. Пальмгрен спокойно вышел за рамки закона об опекунстве, позволив ей распоряжаться своими средствами самой. Она оплачивала счета, а сэкономленные деньги могла тратить по собственному усмотрению.
Когда за неделю до Рождества Бьюрман пригласил ее на встречу, она заранее подготовилась и попыталась объяснить ему, что его предшественник доверял ей и не имел причин об этом сожалеть. Пальмгрен позволял ей самой разбираться со своими делами, не вмешиваясь в ее личную жизнь.

Он прочел целую лекцию о правилах и государственных постановлениях, касавшихся опекунства, а затем объявил об установлении нового порядка.

«Потому что он был чокнутым социал-демократом, посвятившим трудным детям почти сорок лет», — мысленно ответила Лисбет.

Первым делом он открыл на ее имя новый счет, о котором ей предстояло сообщить в расчетный отдел «Милтон секьюрити» и в дальнейшем пользоваться только им. Саландер поняла, что настали черные времена: адвокат Бьюрман будет оплачивать ее счета и выдавать ей каждый месяц определенную сумму на карманные расходы. К тому же за эти свои расходы она должна отчитываться, предъявляя чеки. «На еду, одежду, походы в кино и тому подобное» он решил выдавать ей тысячу четыреста крон в неделю.
В зависимости от того, сколько она брала работы, Лисбет Саландер получала около ста шестидесяти тысяч крон в год. Она легко могла бы удвоить эту сумму, перейдя на полный рабочий день и берясь за все поручения, которые ей предлагал Драган Арманский, но потребностей у нее было мало, и она тратила не особенно много денег. Квартплата составляла около двух тысяч в месяц, и, несмотря на скромные доходы, у нее на счету накопилось девяносто тысяч крон. И теперь она, следовательно, лишалась к ним доступа.