Дарья Донцова - Эта горькая сладкая месть
– А что ему помогать? – изумилась собеседница. – Парнишка удачно устроился. Уехал по контракту работать в Америку и сейчас там где-то автослесарем на заводе.
От удивления у меня раскрылся рот. Значит, даже ближайшей подруге не рассказала Катюша про зону. Натэлла ничего не знает про суд и продажу квартиры. Скорей всего зря я приехала к женщине. Но, может, хоть что-то разведаю?
Армянка заварила превосходный кофе и стала рассказывать все, что знала про Катюшу.
Познакомились они на швейной фабрике лет двадцать тому назад. Натэлла работала швеей-мотористкой, Катя – закройщицей. Потом Виноградова ушла в декрет и на фабрику не вернулась, пристроилась в небольшое ателье. Ни отца, ни мать Катя не помнила; выросла в детдоме, куда ее попросту подбросили. Даже точный день рождения неизвестен. Сотрудники приюта написали – 16 марта, дату, когда обнаружили под дверью коробку с пищащим младенцем.
В отличие от многих сирот, Катенька вспоминала годы, проведенные в казенном месте, с удовольствием. Девочке повезло. Когда в три года ее из Дома малютки перевели в интернат, она попала в чудесное место, где директорствовала Евдокия Семеновна Рудых. Мама Дуня была не только чудесным педагогом, но и отличным хозяйственником. Поэтому у воспитанников на столах стояли конфеты, печенье и фрукты, жили дети в отдельных спальнях, получали отличное образование. Когда Катеньке исполнилось семнадцать и она по закону покинула дом, ставший ей родным, Евдокия Семеновна пристроила воспитанницу на фабрику. Затем познакомила ее с одинокой старушкой, нуждавшейся в уходе, помогла в оформлении опеки, и к двадцати годам Катенька оказалась прописанной у бабушки в маленькой двухкомнатной квартире. До самой смерти Катенька раз в месяц ездила в интернат к Евдокии Семеновне. Старалась помогать своей названой матери: обшивала малышей и сотрудников.
Натэлла не знала, была ли Катюша замужем. При всей своей приветливости Виноградова слыла замкнутым человеком, в душу не пускала и не откровенничала. Подруг у нее, кроме Натэллы, не наблюдалось. О супруге Катя упомянула как-то вскользь. Мол, служил моряком и погиб. Натэлла не очень поверила. Сказочки о безвременно умерших мужьях-военных любят рассказывать матери-одиночки. Но подруга не захотела больше ничего сообщать, и они никогда не беседовали на эту щекотливую тему.
Катюша недурно зарабатывала. В ателье у нее сложилась клиентура – пожилые респектабельные женщины, учительницы, преподавательницы вузов… Словом, те, кому следовало прилично и слегка старомодно выглядеть. Катенька великолепно шила строгие костюмчики, английские блузы и прямые юбки. Но в середине девяностых ателье, не вписавшись в ситуацию, разорилось. Мастера разбежались кто куда. Безуспешно потыкавшись в разные места, Виноградова стала работать на дому. Шить модные вещи она так и не научилась, но ее добротные кофточки стоили недорого, и женщины шли к Катюше косяком. На хлеб и масло им с Ромой хватало.
Сын получился у Кати замечательный. Тихий, аккуратный Рома, правда, не хватал звезд с небес. Учился паренек плоховато. Зато изумительно вел себя, всегда улыбался и частенько помогал усталым учительницам дотащить до дома портфели, набитые тетрадями, и сумки с продуктами.
Школа его слыла элитарной. Рому приняли только потому, что Катя обшивала директрису. Школьники, в основном дети сановных родителей, вели себя безобразно, справедливо полагая, что педагоги не захотят ругаться с их папами и мамами. Рома выделялся безукоризненным поведением и воспитанностью. Именно поэтому в его дневнике пестрели незаслуженные четверки. Такому милому ребенку учительская рука не могла выставить “неуд”. Подростковые пороки миновали мальчишку. Он не пил, не курил и не грубил матери.
– Даже моя Лена, – сокрушалась Натэлла, – корчила рожи, когда я просила ее помыть посуду или убрать квартиру. А Ромка никогда. Улыбнется только и все быстренько сделает. Вот муж кому-то достанется!
Без особых проблем после десятого класса Роман начал учиться в автодорожном техникуме и одновременно работать в риэлторской конторе. Первая же сделка принесла ему отличный заработок, и парнишка отправил мать на неделю отдыхать в Турцию. В общем, жизнь у Виноградовых стала сверкать яркими красками.
Потом, по словам Натэллы, Ромка подался в Америку. Спустя полгода заболела Катюша. А кончилось тем, что позвонила я с сообщением о смерти. Армянка всхлипнула и опять потянулась за лекарством. – Бедная, бедная Катенька, – повторяла она на все лады.
– Вовсе не бедная, – внезапно вступил в разговор мирно спавший до этого Иван.
Мы с удивлением уставились на пьяницу. Тот потряс всклокоченной головой, в два глотка опустошил кувшин кипяченой воды и заметил:
– Чегой-то вы все Катьку жалеете! У нее полный порядок, от таких деньжищ отказалась, дура!
– Иван, – сердито произнесла Натэлла, – Катя умерла, помнишь, я тебе рассказывала.
– Как умерла? – возмутился пьянчужка. – Да я ее совсем недавно видел, правда, еще холодно было, в пальто сидела. Такие деньги не взяла!
– Какие деньги? – медленно спросила я. – И где встретили Катеньку?
Выяснилось, что несколько недель назад, какого числа, Ваня не помнил, он забрел в закусочную “Олимпия”. При этих словах Натэлла вздохнула. “Олимпия” – маленькое грязное заведение. “Рыгаловка” – так называет подобные места ласковый Аркадий. Тусуются там в основном алкоголики, бомжи и проститутки. Ассортимент еды соответственный – дешевый китайский суп в стаканах, несъедобные американские куриные сосиски с кислым кетчупом и богатый выбор неудобоваримых винно-водочных изделий. Иван взял, по его словам, яичницу и пристроился в уголке. Тут-то он и увидел Катюшу с незнакомой теткой. На фоне остальных посетителей женщины выделялись, как бриллианты в навозной куче. Скорей всего в такое непотребное место заглянули, чтобы не встретить знакомых.
Неизвестная дама что-то втолковывала Виноградовой. Та отрицательно покачивала головой. В забегаловке стоял гвалт, и Ваня не слышал, о чем шла речь. Зато увидел, как незнакомка вытащила из сумки пачку долларов, сантиметров эдак десять толщиной, и стала совать Кате.
– Столько деньжищ, – сокрушался пьяница, – небось все по сто баксов!
Но Катюша в отличие от Ивана не пришла в восторг. Оттолкнула соблазнительную пачку, сказала какие-то грубые слова и ушла. Богатая тетка запихнула баксы в кожаную торбочку, посидела пару минут и тоже отправилась восвояси.
– Как выглядела незнакомка, помните?
Иван напрягся.
– Черное пальто, беретка и сумка.
Какие славные, индивидуальные приметы! Просто уникальная дама! Да в черном пальто с береткой пол-Москвы ходит.
– Лет сколько?
Алкоголик мучительно задумался.
– Черт ее знает, тридцать два – сорок, пятьдесят, шестьдесят… Я не умею возраст отличать, и потом, голова сильно болела.
Все ясно, сидел пьяный, поэтому ничего и не разобрал, а деньги запомнил.
– О, – вскрикнул Ванька, – на торбочке у тетки золотая буква О болталась на цепочке!
Да, облегчил задачу! Как только следователи со свидетелями работают, не представляю.
Стрелка часов тихо подбиралась к четырем, следовало нестись домой, пока домашние не заметили исчезновения умирающей.
Остановив такси метров за двести до ворот, я, прижавшись к забору, словно вор, стала пробираться к дому. И поняла, что опоздала. Во дворе стояла милицейская “Волга” с мигалкой, а в открытом гараже виднелись машины: “Мерседес” Аркадия и “Фольксваген” Зайки.
Так, нечего и думать о том, чтобы войти через парадный вход. Скорее всего отсутствие любимой мамули замечено. Хотя, может, еще не все потеряно!
Я обогнула дом с задней стороны. Чудесно, окно спальни распахнуто, а у сарая стоит длиннющая садовая лестница. Приставив ее к окну, я с замиранием сердца принялась карабкаться вверх по шатким ступенькам.
Ужасно, просто панически боюсь высоты, да еще мокрые, потные руки скользят по перекладинам. Но ведь не признаваться же домашним, что я прекрасно себя чувствую!
Красная от натуги, потная и несчастная, ввалилась в спальню и услышала за дверью негодующий голос:
– Можете убедиться сами! Не прошло и двух недель, как выбралась из клинической смерти, а уже усвистела куда-то!
Тратить время на раздумья нельзя. Одним прыжком преодолев расстояние от подоконника до кровати, я рухнула под одеяло, не успев снять ни джинсы, ни теннисные туфли. Тут же дверь распахнулась, и в комнату ворвались разъяренные домашние: Кеша, Зайка и Маня. Сзади маячил полковник.
– Вот… – трагическим тоном завел сыночек и уставился на кровать.
Я приоткрыла глаза и дребезжащим голосом спросила:
– У нас пожар?
Кешка остался стоять с открытым ртом. Зайка в негодовании повернулась к супругу:
– Как ты мог не заметить Дашу в кровати? Аркадий принялся оправдываться:
– Когда заходил, ее не было, честное слово! Ольга посмотрела на меня.
