Дэвид Пис - 1974: Сезон в аду
Думая: Акула Пера.
В кабинет Хаддена — без стука.
В комнате спокойно, как в центре урагана.
Джек Уайтхед поднял лицо — двухдневная щетина и глаза огромные, как тарелки.
— Эдвард… — начал Хадден, очки на кончике носа.
— Я взял у него интервью сегодня после обеда. Я взял у него интервью, мать его! — Хадден скривился.
— У кого?
— Ничего ты у него не брал, — улыбнулся Джек. В воздухе висел запах перегара.
— Я сидел у него в гостиной. Он мне практически сам все рассказал.
— Правда, что ли? — снова Джек, с издевкой.
— Да, правда.
— А о ком хоть речь-то идет, а, Акула Пера?
— О Джеймсе Ашворте.
Джек Уайтхед с улыбкой посмотрел на Билла Хаддена.
— Присядь-ка, — сказал Хадден, указывая на стул рядом с Джеком.
— А в чем дело?
— Эдвард, никакого Джеймса Ашворта никто не арестовывал, — сказал он со всей добротой, на которую только был способен.
Джек Уайтхед притворялся, что просматривает какие-то записи, подняв бровь выше обычного, не в состоянии устоять перед соблазном:
— Если, конечно, он не является также Майклом Джоном Мышкиным.
— Кем?
— Майкл Джон Мышкин, — повторил Хадден.
— Родители — поляки. По-английски — ни гугу, — засмеялся Джек, как будто это было смешно.
— Ну, здорово, — сказал я.
— Вот, Акула Пера, возьми-ка, почитай. — Джек Уайтхед бросил мне первую корректуру утреннего выпуска. Газета отскочила от меня и упала на пол. Я наклонился, чтобы поднять ее.
— Что у тебя такое с рукой? — спросил Хадден.
— В дверях прищемило.
— Надеюсь, это не скажется на твоем стиле, а, Акула Пера?
Я неловко пытался развернуть газету левой рукой.
— Помочь? — со смехом сказал Джек.
— Не надо.
— Первая полоса, — улыбнулся он.
ПОЙМАН! — кричал заголовок.
Клер: спецотряд задержал местного жителя — дразнил подзаголовок.
ДЖЕК УАЙТХЕД, СПЕЦКОРРЕСПОНДЕНТ ГОДА ПО КРИМИНАЛЬНОЙ ХРОНИКЕ, — хвасталась подпись.
Я начал читать.
Вчера ранним утром полиция арестовала жителя Фитцвильяма в связи с убийством десятилетней Клер Кемплей.
Согласно информации, полученной из конфиденциальных полицейских источников, задержанный признался в совершении убийства и ему предъявлено официальное обвинение. Дело передано в гражданский суд Уэйкфилда, куда задержанный будет доставлен сегодня утром.
Полицейские источники также сообщили, что задержанный признался в совершении ряда других убийств. Ожидается, что в ближайшем будущем ему будут предъявлены новые официальные обвинения.
Ведущие следователи страны прибудут сегодня в Уэйкфилд, чтобы допросить задержанного по другим нераскрытым делам подобного рода.
Я уронил газету на пол.
— Я был прав.
— Думаешь? — сказал Джек. Я повернулся к Хаддену.
— Вы же знаете, что я был прав. Я же говорил, что все они связаны между собой.
— О каких других случаях идет речь, Джек? — спросил Хадден.
— О Жанетт Гарланд и Сьюзан Ридьярд, — сказал я со слезами на глазах.
— Для начала, — добавил Джек.
— Я же говорил вам, мать вашу!
— Эдвард, выбирай выражения, — пробормотал Хадден.
— Я сидел в этом самом кабинете, я сидел у Олдмана в кабинете, и я говорил вам обоим, — сказал я.
Но я знал, что все кончено.
Я сидел с Хадденом и Джеком Уайтхедом и понимал, что это конец. Рука моя застыла от боли. Я переводил взгляд с одно на другого: Джек улыбался, Хадден теребил очки. Кабинет, редакция, прилегающие улицы — все вдруг погрузилось в тишину. На секунду мне показалось, что там, снаружи, идет снег.
Только на секунду, а потом все пошло по-новой.
— У вас есть его адрес? — спросил я Хаддена.
— Джек?
— Ньюстед-Вью, пятьдесят четыре.
— Ньюстед-Вью! Та же самая улица, мать ее.
— Что? — переспросил Хадден, теряя терпение.
— Джеймс Ашворт, тот парень, который нашел ее тело, он живет на той же самой улице, что и этот ваш мужик.
— Ну и что? — улыбнулся Джек.
— Иди ты в жопу, Джек!
— Будь так любезен, следи за своими выражениями у меня в кабинете.
Джек Уайтхед поднял руки, шутливо изображая капитуляцию. У меня в глазах покраснело, голова снова налилась болью.
— Они живут в одном городе, на одной и той же улице, в десяти милях от того места, где был найден труп.
— Совпадение, — сказал Джек.
— Думаешь?
— Думаю.
Я откинулся на спинку стула. Правая рука отяжелела от застоявшейся крови. Я чувствовал, как этой тяжестью наливается все вокруг, как будто снег шел здесь, в кабинете, здесь, у меня в мозгу.
Джек Уайтхед сказал:
— Он же сам сознался. Чего ты еще хочешь?
— Правды, мать ее.
Джек засмеялся, громко, от души, низким грудным смехом. Я чувствовал, что мы довели Хаддена до предела.
— А как они его задержали? — тихо спросил я.
— Ехал с неисправными габаритами.
— Шутишь?
Джек перестал смеяться.
— Не остановился по требованию полицейских. Те — за ним. Его задержали, и он вдруг ни с того ни с сего во всем сознался.
— А что у него за машина?
— Грузовой фургон, — сказал Джек, стараясь не смотреть мне в глаза.
— Какого цвета?
— Белого, — улыбнулся Джек, предлагая мне сигарету. Я взял ее, думая о миссис Ридьярд с ее плакатами и аккуратной гостиной с испорченным видом.
— Сколько ему лет?
Джек закурил.
— Двадцать два.
— Двадцать два? Значит, в шестьдесят девятом ему было лет шестнадцать-семнадцать.
— Ну и что?
— Кончай, Джек.
— Где он работал? — спросил Хадден Джека, глядя на меня.
— В фотолаборатории. Проявлял пленки.
В голове у меня зашумело, перед глазами поплыли школьные фотопортреты маленьких девочек.
— У тебя такое ощущение, что тут что-то не так, да?
— Да, — прошептал я.
— Я понимаю: тебе просто не хочется, чтобы это был он.
— Да.
Джек наклонился вперед.
— Я тоже был таким. Работаешь-работаешь, столько всего накопаешь, а оно все никак не складывается.
— Да, — пробормотал я, плывя в белом грузовом фургоне, покрытом фотографиями маленьких улыбающихся светловолосых мертвецов.
— Это — горькая пилюля. Но его поймали.
— Да уж.
— Ничего, привыкнешь, — подмигнул Джек и встал пошатываясь. — До завтра.
— Да, Джек, спасибо, — сказал Хадден.
— Большой день, а? — сказал Джек, закрывая за собой дверь.
— Ага, — машинально сказал я.
В комнате воцарилась тишина; здесь все еще пахло Джеком и перегаром. Через несколько секунд я сказал:
— И что же теперь?
— Я хочу, чтобы ты собрал побочный материал по этому Мышкину. В принципе дело передано в суд, но раз уж он сознался и находится под арестом, то нам ничего не мешает.
— Когда вы собираетесь опубликовать его имя?
— Завтра.
— Кто будет писать о судебном процессе?
— Джек возьмет на себя и слушания и пресс-конференцию.
— Он будет заниматься и тем и другим?
— Ну, ты тоже можешь сходить, но я думал, что из-за похорон и всего остального…
— Похорон? Каких похорон?
Хадден посмотрел на меня поверх очков.
— Завтра похороны Барри.
Я пялился на рождественскую открытку, стоявшую на его столе. На ней был нарисован теплый освещенный коттедж в заснеженном лесу.
— Черт, я совсем забыл, — прошептал я.
— Во сколько похороны?
— В одиннадцать. Крематорий Дюйсбери.
Я встал, все мои конечности ослабли под тяжестью мертвой крови. Я пошел по морскому дну к двери. Хадден поднял глаза от леса поздравительных открыток и тихо спросил:
— А почему ты был так уверен в том, что это — Джеймс Ашворт?
— Я не был в этом уверен, — сказал я и закрыл за собой дверь.
Пол Келли сидел на краю моего стола.
— Наша Пола звонила тебе уже несколько раз.
— Да?
— Эдди, что происходит?
— Ничего.
— Ничего?
— Она позвонила мне. Мол, ты рассказал ей, что я ходил к этой женщине, Мэнди Уаймер.
— Оставь ее в покое, Эдди.
Два часа непрерывной черной работы помножить на нерабочую правую руку — итого четыре. Я расшифровывал свои записи по делу Сьюзан Ридьярд для большой статьи Джека Уайтхеда, умалчивая о своих встречах с Полой Гарланд.
Джек, миссис Гарланд не желает говорить об исчезновении своей дочери. Пол Келли (троюродный брат, и сотрудник этой газеты) попросил нас принять это во внимание и оставить ее в покое.
Яснял трубку и набрал номер.
На втором гудке:
— Алло, Эдвард?
— Да.
— Ты где?
— На работе.
— Когда ты вернешься?
