Сергей Арбенин - Собачий бог
И не просто кровью.
Зверь стоял над ней, глядя обманчиво лучистыми глазами, широко расставив массивные лапы, нагнув гигантскую серую, серебрившуюся под звездами, голову.
Зверь молчал, и дышал тихо-тихо, чуть слышно.
Рыжая, не долго думая, тут же перевернулась на спину, выставив безволосый живот, стала загребать передними лапами и повизгивать. Визг был натуральным: уж очень она испугалась.
Серебристое чудовище постояло еще с минуту, принюхиваясь и размышляя.
А потом — исчезло.
То есть, наверное, оно так быстро отскочило, перемахнув через забор, что Рыжая, опрокинутая на спину, просто не успела уследить.
Во всяком случае, Рыжая снова осталась одна. Перед ней был небольшой двор, аккуратно вычищенный, подметенный. Снег казался голубым, а лед на бетонной дорожке отсвечивал вороненой сталью.
Тогда Рыжая осторожно поднялась, бесшумно прошла к переднему углу дома, нашла там лазейку, вылезла в палисадник. Обошла дом кругом, по тропинке вдоль штакетника добралась до соседнего дома, перепрыгнула, — и едва не попала в зубы поджидавшего её цепного пса. Пёс, хоть и поджидал, но от такой наглости просто ошалел: Рыжая едва не свалилась ему на голову. Пёс даже отскочил, и с замедлением, гремя цепью и клокоча гортанью, кинулся в атаку.
Атака не удалась: Рыжая была воспитана улицей, и прытью превосходила всех. Она ловким маневром уклонилась от страшных челюстей сторожа, прыгнула к сугробу, перескочила через забор и оказалась уже на Стрелочном переулке.
В переулке царили мрак и тишина, и Рыжая, не чуя под собой ног, стремглав кинулась домой.
— Та-ак, — задумчиво протянул Брагин, ссаживая Рыжую с колен.
Подставил ей чашку с магазинным студнем, прошелся по комнате, и лег.
Луна закатилась. Мансарда погрузилась в полную тьму. Рыжая еще долго чавкала и стучала хвостом в знак благодарности, а потом, повозившись, устроилась на своем половичке и задышала тихо и ровно.
Автовокзал
— Ну, всё, старичок, извини… Куда тебе дальше — не знаю.
Костя сидел перед псом на корточках. Тарзан глядел на него молча и пытливо, словно вслушивался в слова и пытался их понять.
— Город большой, ёшкин корень, — ищи хозяина, если сможешь.
Тарзан понял, напрягся, приподнял голову и басовито гавкнул.
Костя погладил его по покатой голове с белыми пятнами над глазами.
— Вишь ты, сразу понял, как про хозяина услыхал, — сказал Костя и поднялся. — Ладно. Иди, брат, ищи хозяина. Ищи!
Он еще потрепал Тарзана за ухом и повернулся. Но успел сделать лишь несколько шагов, как почувствовал: что-то неладно.
Он обернулся. И увидел, как, рассекая вечно спешащую толпу, прямо к Тарзану идут два милиционера.
Один из них на ходу отстегивал от пояса газовый баллон, другой что-то кому-то докладывал по рации.
А Тарзан по-прежнему смирно сидел, склонив голову, смотрел на Костю. И милиционеры заходили на него с двух сторон, с опаской. Тот, что говорил по рации, уже положил руку на кобуру.
— Ну, чего расселся? — неожиданно для себя громко спросил Костя. Хлопнул себя по ноге: — Ко мне!
Радостно тявкнув, Тарзан вскочил и кинулся к нему.
Милиционеры на мгновение замерли, потом почти официальной походкой направились прямо к Косте.
— Здравия желаю, — хмуро сказал один, оглядев Костю и чутьем уловив, что перед ним — не просто шпак, а человек, имеющий какое-то отношение к военной форме и погонам, хотя Костя был в «гражданке». — Ваша собака?
— Моя, — ответил Костя.
— Почему без ошейника и без поводка?
— А разве обязательно? — простодушно спросил Костя. — Вы извините, мужики, я только что с Северов, и собака со мной, оттуда. Мы здешних порядков не знаем.
— Порядки везде одинаковые, — проворчал милиционер. — Собаке в общественном месте полагаются ошейник, поводок, ну, и хозяин, соответственно.
Костя улыбнулся как можно простодушнее. Развел руками.
— У нас они так бегают, вольно…
— Это где это «у вас»? — подозрительно спросил второй.
— На Васюгане.
Милиционеры переглянулись и первый спросил:
— Документы какие-нибудь есть?
Костя молча вытащил служебное удостоверение.
— А… летун, значит, — сказал милиционер. — В отпуск вырвался?
— Ну да. На несколько дней.
Костя ждал, пока удостоверение переходило из рук одного патрульного в руки другого.
— Поня-ятно… — протянул первый. — Черт знает… Штрафануть тебя полагается.
— Штрафуйте, — согласился Костя.
Милиционер со вздохом огляделся. Лицо его просветлело.
— Вон большой магазин в пятиэтажке, «Спутник» называется, — видишь?
— Конечно.
— Ну, так чеши туда, там есть собачий отдел. Быстренько купи ошейник и поводок.
Костя удивленно спросил:
— Ну?
— Вот тебе и «ну»! — передразнил милиционер. — У нас тут с собаками сейчас строго. Всех бесхозных — на свалку, хозяев штрафуем. Между прочим, разрешено против собак оружие применять.
— А как же собак выгуливают? — поинтересовался Костя.
— А кто как — это не наша забота, — хмуро улыбнулся милиционер. — По ночам, в основном…
— Так что, мне в Колпашеве правду говорили? — сказал Костя. — Карантин тут из-за бешенства?
Милиционер не ответил.
— Санёк, — обратился он к напарнику. — Походи вокруг, пооглядывай, как бы кто лишний не увидел. А я пса покараулю.
Он снова взглянул на Костю:
— Чего стоишь? Дуй в магазин!
Второй вмешался:
— А дальше он как?
Первый мгновенно понял, снова повернулся к Косте:
— Ты на колесах?
— Нет. На частнике из Колпашева ехал…
— Ну, тогда совсем плохо… Ни в какой транспорт тебя не пустят. Так что: либо пёхом — переулками, либо на такси. Если сможешь договориться.
— Так строго? — снова удивился Костя.
— У нас всегда строго. Ну, давай, мы подождем.
Костя кивнул, приказал Тарзану:
— Сидеть! Ждать! — и помчался.
Через пару минут прибежал назад с новенькими, еще в упаковке, ошейником и поводком.
Но ни милиционеров, ни Тарзана на месте не оказалось. Текла по тротуару спешащая от автовокзала к железнодорожному и обратно толпа, на площади в очередь подъезжали «маршрутки». Над железнодорожным вокзалом электронное табло показывало время.
«Ёшкин кот! Как сквозь землю провалились!» — и Костя трусцой побежал вдоль остановки, потом свернул к вокзалу. Заглядывал во все уголки, обежал вокзал кругом, даже за заснеженные кусты заглянул. Пропали, — да и только!
«Обманули, сволочи! Не захотели штрафовать, — пожалели…».
Костя остановился и с тоской стал оглядывать набитую народом и машинами привокзальную площадь.
Тверская губерния. XIX век.
…К полудню село будто вымерло. Барин и барыня слышали, что в селе идет коровий мор: мрут и коровы, и овцы, и прочая живность. Говорят, даже собаки сбесились, и их, кто поумней, запер с глаз подальше.
День был пасмурный, сумеречный. Шла вторая неделя октября, и дождик, то усиливаясь, то сходя на нет, превратил эти недели в сплошные тягостные сумерки.
Староста накануне приходил, докладывал, глядя в сторону:
— Вы, Егорий Тимофеич, не бойтеся, вам ничего не сделают. А только завтра чтоб света в доме не зажигали. Ни в свечах, ни в печи.
— Вот как? — насмешливо спросил Григорий Тимофеич и позвал жену:
— Аглаша! Иди-ка послушай. Нам крестьяне завтра велят в темноте и холоде сидеть.
Староста смял шапку, тяжело и длинно вздохнул.
— Не серчайте, Егорий Тимофеич — а только обычай такой. Коровью смерть гнать народ собрался. А это дело строгое.
— А попа? — спросила Аглаша, появляясь в дверях в фиолетовом платье, очень шедшем к ее розовому личику. — Попа звали?
Староста исподлобья взглянул на нее.
— Поп тут не при чем. Поп уже с крестным ходом ходил, кадил и молитвы пел, — толку мало. Да он наши обычаи знает, — сам из крестьян.
— И что же это за обычаи? — почти игриво спросила Аглаша.
Староста промолчал, ожесточенно мял шапку и глядел в угол.
Григорий Тимофеич обернулся к Аглаше:
— Пошли Малашку к попу, сделай милость. Может, хоть он нам что объяснит.
— Не объяснит! — вдруг резко и строго сказал староста. Смутился и сбавил голос:
— А не объяснит, потому как сам от греха уехамши. В Вёдрово, к теще. Будто бы теще его нездоровится. Он сегодня поутру и уехал.
Григорий Тимофеич молча, все более и более удивляясь и сердясь, смотрел на старосту.
— Демьян Макарыч! — наконец сказал строго. — Вы сюда пришли шутки шутить?
— Нет-с, и в мыслях не было! — староста, наконец, поднял глаза. Глаза были чистыми, искренними.
— Так что ж такое завтра будет, что нам нельзя свету зажечь?
— А живой огонь будет, — сказал вдруг староста. Покряхтел, поняв, что сказал лишнее, но все же не отступился: — Живой огонь будут добывать. Чтоб, значит, этим огнем коровью смерть и убить.
