Эрик Богосян - Торговый центр
Мерный шум в ветвях и палых листьях. Видимо, опоссум или енот на ночной прогулке. Но каждый звук был тяжелым и внятным, а не смазанным и бесцельным. Маленькое млекопитающее так не шумит. Так шумит большое млекопитающее – человек, идущий прямо на него.
Джефф знал, кто это. Адреналин фейерверком взорвался в его груди. Или у него галлюцинации? Он задержал дыхание, а шаги приближались. Ближе и ближе, топот и хруст. Джефф изо всех сил старался обрести ночное зрение, потом, поняв, что смотрит не туда, ошибся градусов на пятнадцать, – перевел взгляд. Там шел человек: тьма, окруженная темно-серым.
Он пробирался к Джеффу, словно его к нему тянуло. В двадцати пяти футах, но двигался медленно и не пытался производить поменьше шума: тяжелые, медленные шаги. Пятнадцать футов, и Джефф уже видел склоненную голову мужчины. У него, кажется, нет руки. Десять футов – и Джефф увидел, что рукой он держится за плечо. Джефф повернулся, заставляя себя побежать. Но прежде чем смог это сделать, он услышал глухой удар, выдох; потом тишина.
Джефф замер. Мужчина все еще не знал, что он здесь. Джефф медленно повернулся и, конечно, мужика там уже не было. Или он уже не стоял. Джефф посмотрел вниз и разглядел на земле фигуру. Он подождал, глядя на нее.
– Помоги мне.
Мужчина говорил с Джеффом. Джефф ничего не ответил.
– Я знаю, что ты здесь, коз-зел. Я целюсь прямо тебе в пупок. Помоги мне.
Джефф решил, что можно и побежать, мужик в него ни за что не попадет. Но вдруг пуля заденет позвоночник, и Джефф навсегда окажется парализованным? Джефф не двинулся с места.
– Мудила, я с тобой говорю. Я знаю, что ты не коп, а то ты бы меня уже пристрелил.
– Я не коп.
– А, ты еще пацан. Хорошо. Иди сюда.
Джефф, вибрируя в такт сердцу, шагнул ближе, и с каждым шагом очертания мужчины становились яснее и резче, проявляясь, как фотография в растворе.
Мэл опирался на здоровый локоть. В правой руке у него был револьвер, нацеленный на Джеффа. Левое плечо почернело, пятна сливались с одеждой.
– Какой-то черномазый меня подстрелил. В плече полно осколков. Девятьсот свиней тут в округе, а меня подстрелил черномазый. Садись.
Джефф сел.
– Где-то тут «М-16» и сумка с боеприпасами. Мне сейчас не найти. Ты поищешь. Понял?
– Ara.
– Тебя как зовут?
– Джефф.
– Годится.
– Почему годится?
– Заткнись. Я сегодня убил хуеву тучу народу. У тебя с собой нет фенамина, а?
– Нет.
– Пиздосранец.
– Ты – тот человек, который поджег торговый центр. – Джефф понял, что такого шанса у него никогда больше не будет. Спросить. Поговорить. Мэл не ответил. – Я видел пожар. И убитых.
– Да? Правда? И как они?
– У них лица всмятку.
– Еще бы.
– Зачем ты их пристрелил?
Мэлу нечего было сказать.
– Я в этом торговом центре работал. Ты и меня мог пристрелить. – Произнося эти слова, Джефф почувствовал, что у него стучат зубы. Продолжай разговаривать.
Мэл тихо зарычал.
– Ты где работал?
– В закусочной, в «Ночном Тако». – Теперь Джефф почувствовал, что у него дрожат коленки.
– Никогда это дерьмо не ел. Вообще никогда не ел в тамошних закусочных, там вообще, блядь, не было закусочных, когда я там работал. Только «Френдли». Всегда брал сэндвич с тунцом и сыром. Я выяснил: тунец мне полезен, понимаешь? Ну, и вот я, столько лет жрать тунца, и посмотри только. Ни хрена не помогло.
– Ага.
– Блядь, устал я. У тебя точно нет каких-нибудь стимуляторов или чего-то типа?
– У нас была кислота, ну, раньше. У Беккета еще осталось.
– Во, как раз то, что нужно, кислота. Джефф попытался придумать вопрос:
– А ты где работал?
– «Время смокингов».
– Никогда не был.
– Мир умирает с голоду, а этот жирный мудак наживается на сдаче в прокат идиотской одежды таким же жирным мудакам. Полная и совершенно бесполезная хуйня.
– Ага. Я именно так и думаю. – Может, Джеффу удастся подружиться с этим киллером, вывести его из леса?
– Кому на хуй интересно, что ты там думаешь? – Мэл подвинулся. – Я еще мать сегодня убил. Правда, никто об этом не знает. Ну, ты теперь знаешь.
– Как ты решился на такое? – Лучше говорить, чем молчать.
– Достало. Подумал, что будет весело. Так и было.
– Весело? – У Джеффа закружилась голова.
– Убивать людей весело. Попробуй как-нибудь.
– Ты меня убьешь?
– Ага.
Правая нога Джеффа начала дергаться.
– А давай я пойду найду твое оружие, а потом, в обмен на это, ты меня отпустишь?
– Ты меня наебать пытаешься? Не еби мне мозги, мудила.
– Нет. Мне, честно говоря, в общем, все равно.
– А, ну, я тут секундочку полежу, только не дергайся, просто посиди тут. А я пока подумаю.
Мэл лежал навзничь на сухих листьях, сжимая «смит-и-вессон». Рука его дрожала, когда он направлял револьвер на Джеффа. Мускулы уже не могли ему служить.
– Этот черномазый мудак меня подстрелил. Шел за мной всю дорогу от торгового центра и подстрелил меня. За что? Почему он так поступил?
– Черномазый?
– Черный. Негр. Откуда он взялся?
– Не знаю. Я знаю одного парня, он черный, но он в торговый центр не ходит. У его родителей слишком много денег.
– Ага, ну в этом-то и проблема, а?
Мэл закрыл глаза. Револьвер поник, потом уткнулся наконец в землю. Джефф подождал. Мэл перекатился на живот и перднул.
52
Химия, которой Мэл заправлял свою восьмицилиндровую душу, постепенно рассасывалась в сером вареве, заполнявшем его череп. Центр управления терял хватку, ослаблял контроль. Мэл был словно ледник, наконец добравшийся до океана, чтобы распасться на большие куски и поплыть в бурном течении: он был все еще опасен, но связности в его голове уже не наблюдалось.
Мэл, взгромоздясь на кусок темноты, ел умозрительный поп-корн и смотрел, как гигантские стены льда покрываются трещинами и с грохотом рушатся. Он усмехнулся, когда расколотое вдребезги стекло каскадом обрушилось на нависающие утесы. Призмы пылающих ледяных осколков расщепляли свет. Пронзительные цвета рассыпались на их острых краях головокружительными негнущимися лезвиями, прорезающими пространство. Мэл пустил слюну от восторга.
Вот, уже лучше. Маленький птенчик снова и снова бился о лобовое стекло, распадался на части и исчезал во тьме. Хор голосов распевал гаммы – аллилуйя! – и приводил в гармонию кровавые куски льда. Телевизионная скороговорка, перекрывая громовой бас падающего льда, наполняла мир именем Мэла, подогревала нескончаемую птичью кровь, что смешивалась со льдом и собиралась вот-вот хлынуть через край.
Плоть была лишь препятствием, мешающим как следует разогнаться. Разогнавшись, трубящие телеголоса, ухающие артерии, ревущий пульс запустили последнюю цепную реакцию. Огромные турбины организма Мала были раскалены добела и начинали плавиться.
Но Мэл ничего этого не знал. Он просто смотрел кино, настолько клевое кино, что ему совершенно не хотелось вставать, чтобы отлить. Он не удивился, почувствовав, как теплая струйка бежит по его ноге.
53
Дэнни больше не вслушивался. Какое-то время он пытался следить за звуками, но не мог разобрать, что он там слышит. Так что вместо этого он уставился на пуговицу рубашки.
Каждое утро, начиная новый день, он дотрагивался до каждой из этих пуговиц на рубашке. И каждое утро, хоть он ни о чем таком и не задумывался, ему приходило в голову одно и то же. Он думал, как прекрасны эти пуговицы. У других пуговицы сделаны из пластика. Но его пуговицы – из перламутра. Кто-то тщательно огранил маленькие белые ракушки. Кто-то другой пришил каждую ракушку к этой идеально пошитой рубашке. Для него. Все это делалось для него. Они соткали этот материал, они так аккуратно его сложили. Так аккуратно.
Дэнни не мог оторвать взгляд от незастегнутой пуговицы, едва держащейся на мятой, испачканной спермой рубашке. Он хотел, чтобы эта пуговица увела его куда-нибудь от всего этого. Обратно, в те времена, когда обычная пуговица могла сделать его счастливым. Но пуговица уже никогда больше не сделает его счастливым.
Боль извивалась в его теле, как оголенный провод. Мыслей у него больше не осталось. Слез у него больше не было. Все, на что он был способен – сосредоточиться на этой замечательной пуговице. И теперь он видел в пуговице маленькое личико. Это Джуди улыбалась ему. Милая, милая Джуди. Его жена, его любовь.
Может быть, однажды, когда он окажется в тюрьме, или в психушке, или где там он закончит свои дни, Джуди придет его навестить. Может, она ему улыбнется. Или споет колыбельную. Это будет очень хорошо. Ему много не нужно. Он не заслужил. Теперь это очевидно. Одна сплошная ошибка – его жизнь. А вот теперь все так, как должно быть. И если ему очень, очень повезет, кто-нибудь его пожалеет. Может быть. Когда-нибудь.
54
Мишель лежал, истекая кровью, и жизнь толчками выливалась на траву. Мимо рассеянно бегали люди. Потом кто-то на него наступил, но он ничего не почувствовал. Потом остальные люди окружили его, чем-то ткнули, перевернули на спину и после недолгих споров решили, что а) он неопасен и б) это не тот тип, за которым они гонялись. Мишель не мог говорить, не мог им ничего объяснить.
