Алма Катсу - Употребитель
Двери легко открылись. Я хорошо знала покои Адера, знала и его привычки, поэтому направилась к горе подушек — ложу Адера. Он лежал под одеялом из соболиных шкурок — неподвижный, словно труп, и широко раскрытыми глазами смотрел в потолок.
— Ты вернулась к нам, — проговорил Адер. Это было скорее заявлением, нежели изумлением. — Ты воскресла.
Я боялась его. Я не могла объяснить того, что он сделал со мной. Я не знала, почему не убежала сразу же, как только Тильда пригласила меня в карету, почему позволила всему этому случиться. Но настало время поговорить с Адером откровенно:
— Что ты сделал со мной? Что стало с моим ребенком?
Адер скосил на меня глаза. Он смотрел хищным взглядом волка:
— Ты умирала от заражения крови. Я решил, что не могу позволить тебе умереть. И ты сама не желала умирать. Я увидел это в твоих глазах. Что же до ребенка… Мы не знали, что ты беременна. С того мгновения, как я дал тебе помазание, ребенку уже ничем нельзя было помочь.
Мои глаза наполнились слезами. Мне столько довелось пережить — меня изгнали из Сент-Эндрю, я осталась жива, невзирая на тяжелейшую инфекцию, но мое дитя у меня так бездумно отобрали.
— Что ты сделал? Как вышло, что я не умерла? Ты же сказал, что ты — не врач…
Адер поднялся с кровати, надел шелковый халат и цепко сжал мою руку. Я не успела опомниться, а он уже вывел меня из комнаты и потащил вниз по лестнице.
— То, что случилось с тобой, нельзя объяснить словами. Можно только… показать.
Адер повел меня в глубину дома. В коридоре нам встретился Донателло. Адер щелкнул пальцами и сказал:
— Идем с нами.
Он привел меня в комнату за кухней, где в огромных котлах готовили еду для толп гостей. Здесь я увидела множество диковинной кухонной утвари: жаровни для рыбы, в которые рыбы укладывались по размеру, всевозможные формы для пирогов и тортов. В углу стоял бочонок с водой для домашних нужд. Вода была темная и явно холодная.
Адер толкнул меня к Донателло и кивком указал на бочонок. Донателло сделал большие глаза, проворно закатал рукав на правой руке и так же быстро, как кухарка хватает курицу, которой суждено быть съеденной на ужин, схватил меня за шею и окунул головой в бочонок. Я не успела приготовиться и сразу вдохнула полные легкие воды. Донат держал меня крепко и отпускать не собирался. Я только пыталась вырваться, надеясь перевернуть бочонок. Я думала, что Донат все же отпустит меня из жалости. Зачем Адер спас меня от смерти, если теперь собрался утопить?
Он закричал на меня. Я слышала его голос сквозь плеск воды, но слов не разбирала. Мне казалось, что прошло уже много времени, но я понимала: это иллюзия. Говорят, что умирающие очень ярко и отчетливо воспринимают каждую из своих последних секунд. Но воздух у меня в легких закончился. В любое мгновение я могла умереть. Я обмякла, замерла от холода и ужаса. Я ждала конца. Мне хотелось присоединиться к моему мертвому ребенку. Мне — после всего, что со мной произошло, хотелось сдаться. Обрести покой.
Донателло выдернул мою голову из бочонка. С моих волос ручьями текла вода — по лицу, по плечам, на пол. Донат заставил меня выпрямиться.
— Ну, что думаешь? — спросил Адер.
— Ты только что пытался меня убить!
— Но ты не утонула, верно? — Он протянул Донателло полотенце, и тот принялся старательно вытирать мокрую руку. — Донат продержал тебя под водой добрых пять минут, а ты жива. Вода не убила тебя. Как думаешь, почему?
Я сморгнула с ресниц капли холодной воды:
— Я… Я не знаю.
Адер зловеще осклабился:
— Потому что ты бессмертна. Ты не можешь умереть. Никогда.
Я сидела у камина в спальне Адера. Он дал мне бокал и бутылку бренди, а сам улегся на кровать. Я смотрела на пламя. Бренди я пить не стала. Я не хотела верить Адеру и не хотела ничего получать от него. Если уж я не могла убить его за то, что он лишил меня ребенка, я хотела убежать от него, из его дома. Но пока я плохо ходила, и мои мысли путались от страха. Последние остатки здравого смысла подсказывали мне, что стоит немного задержаться здесь и выслушать Адера.
Рядом с его кроватью стояло забавное приспособление из меди и стекла, трубочек и сосудов. Теперь-то я знаю, что это кальян, но в то время для меня это была чистая экзотика. Диковинка, испускавшая сладкий дым. Адер затягивался из трубки и выдыхал облака дыма к потолку. Наконец он расслабился, его глаза заблестели.
— Ты теперь понимаешь? — спросил он. — Ты теперь не простая смертная. Ты — за пределами жизни и смерти. Ты не можешь умереть. — Он протянул мне мундштук кальяна, но я отказалась. — Не имеет значения, как бы сильно кто-то ни старался убить тебя — стрелой ли, кинжалом ли, ядом, огнем, водой. Тебя могут закопать в землю. Ничто не убьет тебя. Ни болезнь, ни голод.
— Как же это возможно?
Адер снова затянулся из кальяна и задержал в себе дурманящий дым на несколько секунд, а потом выдохнул синеватую тучку:
— Как это происходит, я тебе сказать не могу. Я думал об этом, молился, пытался получить ответ во сне. Какими только зельями я не пользовался… Но так и не добился ответа. Я не могу этого объяснить, и я прекратил поиски ответов.
— Ты хочешь сказать, что не можешь умереть?
— Я хочу сказать, что живу уже несколько сотен лет.
— Но кто в Божьем мире бессмертен? — спросила я, не обращаясь к Адеру. — Бессмертны только ангелы.
Адер фыркнул:
— Вечно эти ангелы, вечно Бог… Почему, как только кто-то слышит голос, он сразу решает, что с ним говорит Бог?
— Ты хочешь сказать, что это дело рук дьявола?
Адер почесал мускулистый живот:
— Я говорю, что искал ответ, но ничей голос мне не ответил. Ни Бог, ни сатана не удосужились растолковать мне, каким образом это… чудо согласуется с их промыслом. Никто не давал мне никаких приказов. Из этого я заключил, что не служу никому. У меня нет повелителя. Мы все бессмертны — Алехандро, Узра и прочие. Я сотворил всех вас, понимаешь? — Последовала новая долгая затяжка, за ней — глоток воды. Адер добавил уже тише: — Ты пережила смерть.
— Пожалуйста, перестань говорить об этом. Ты меня пугаешь.
— Ты привыкнешь к этому и очень скоро перестанешь бояться. Бояться будет нечего. Теперь тебе нужно будет соблюдать одно-единственное правило и повиноваться одному-единственному человеку. Этот человек — я. Теперь твоя душа принадлежит мне, Ланор. Твоя душа и твоя жизнь.
— Теперь я должна повиноваться тебе? Значит ли это, что ты — Бог? — презрительно фыркнула я, вдруг осмелев.
— Тот Бог, которого ты привыкла почитать, отказался от тебя. Ты помнишь, что я сказал перед тем, как ты получила от меня дар? Теперь и навечно ты принадлежишь мне. Я — твой бог. И если ты не веришь мне и желаешь проверить, правда ли то, что я тебе говорю, попытайся противостоять мне.
Эти слова он сказал мне, когда я уже лежала рядом с ним на кровати. Он поднес к моим губам мундштук и стал гладить мои влажные волосы. Я вдохнула тяжелый дым. Дурман окутал меня, успокоил, убаюкал. Мой страх уснул, словно уставший за день ребенок. Я стала расслабленной и сонной, а Адер почти нежно проговорил:
— Объяснений у меня нет, Ланор, но у меня есть история. Я расскажу тебе эту историю. Мою историю. Я расскажу тебе, как все случилось со мной, и, быть может, тогда ты поймешь.
Глава 19
Королевство Венгрия
1349 год
Как только Адер увидел незнакомца, он сразу весь похолодел. У него не было ни малейших сомнений. Он понял, что старик явился за ним.
К концу дня они всегда устраивали нечто вроде праздника. Семейство Адера странствовало с бродячими работниками. Как только темнело, они разводили большие костры и радовались той части суток, которая принадлежала только им. Заканчивались часы долгой работы на полях, и люди собирались вместе, делили трапезу и веселились, как могли. Дядя Адера, пока не напивался, играл на простенькой крестьянской скрипке народные мелодии и подыгрывал матери Адера и другим женщинам, когда те пели. Кто-нибудь приносил бубен, кто-то — балалайку. Адер садился с пятью братьями и двумя сестрами, с женами старших братьев. Он был необычайно счастлив в ту ночь, пока не увидел, что с другой стороны к костру подошла Катарина со своей семьей.
Семейство Катарины, как и семейство Адера, странствовало вместе с табором. Некогда они были крепостными крестьянами мадьярского барона, но он их бросил, оставил на растерзание разбойникам. Они бежали из деревень на своих повозках и с тех пор так и жили в фургонах. Нанимались на сбор урожая, рыли канавы, ухаживали за посевами, брались за любую работу. Мадьярское королевство и румынские княжества в те годы враждовали между собой, и кочевников никто не защищал.[14]
Они так давно ушли с обжитых мест, что Адер не мог вспомнить, как спится по ночам в доме, хотя бы в относительной безопасности. Его братья Иштван и Раду были младенцами, когда семья была вынуждена начать кочевую жизнь, и не помнили других, более радостных времен. Адеру было грустно из-за того, что его братья не знают другой жизни, но, с другой стороны, они в чем-то были счастливее родителей и старших братьев и сестер, и их порой удивляло, почему те так часто грустят.
