Блейк Пирс - Когда она ушла
Она включила фонарик. Луч света отразился от по меньшей мере дюжины баллонов с пропаном. Это не было для неё сюрпризом: они с Биллом знали, что подозреваемый одержим огнём.
Тут она услышала, что под половицами кто-то скребётся и тихо плачет…
Райли остановила поток воспоминаний. Она огляделась. Она была уверена — сверхъестественное ощущение — что стоит на том самом месте, которого она боялась и искала. Именно тут они с Мари сидели в клетке в тёмном и грязном погребе.
Конец истории всё ещё причинял ей боль. Петерсон поймал Райли, когда она отпускала Мари. Мари пробежала пару миль в состоянии полного шока и к тому времени, когда её нашли, она не имела понятия, где её держали в плену. Райли осталась одна в темноте и должна была сама найти способ выбраться.
После кажущегося бесконечным кошмара, снова и снова подвергаясь мучениям от горелки Петерсона, Райли высвободилась. Сделав это, она избила Петерсона до почти бессознательного состояния. Каждый удар приносил ей ужасное облегчение. Возможно эти удары, эта небольшая месть, думала она теперь, позволили ей поправиться быстрее, чем Мари.
Затем, обезумевшая от страха и истощения, Райли открыла все баллоны с газом. Выбегая из дома, она бросила на пол зажжённую спичку. Взрыв отбросил её через всю улицу. Все были поражены, что она выжила.
Теперь, спустя два месяца после взрыва, Райли смотрела на мрачное дело своих рук — свободное пространство, на котором никто не жил и вряд ли будет жить ещё долгое время. Ей показалось это прекрасной иллюстрацией того, во что превратилась её жизнь. В некотором роде это был тупик, по крайней мере, для неё.
Райли затошнило, у неё закружилась голова. Всё ещё стоя на траве, она почувствовала, будто падает, падает, падает… Она неслась прямо в бездну, которая разверзлась под ней. Несмотря на яркий солнечный свет, мир вокруг казался ужасно тёмным — темнее, чем он был в клетке под землёй. У бездны, казалось, не было дна, как и не было конца её падению.
Райли снова вспомнила оценку Бетти Рихтер вероятности, с которой Петерсон мёртв.
«Я бы дала девяносто девять процентов».
Этот назойливый один процент делал остальные девяносто девять бессмысленными и абсурдными. Кроме того, если Петерсон действительно погиб, что это меняет? Райли вспомнила ужасные слова Мари по телефону, произнесённые в день её самоубийства.
«Возможно, он теперь призрак, Райли. Может быть, он превратился в него, когда ты его взорвала. Ты убила его тело, но не уничтожила его злой дух».
Да, так оно и есть. Она всю жизнь ведёт борьбу, которая обречена на поражение. Зло заселило весь мир, это так же точно, как и то, что оно есть здесь, в месте, где они с Мари перенесли столько ужасных страданий. Это был урок, который ей следовало бы усвоить ещё будучи маленькой девочкой, когда она не смогла сделать так, чтобы её мать не убили. Самоубийство Мари наконец окончательно донесло до неё урок. Её спасение было бессмысленным. Нет смысла спасать кого бы то ни было, даже себя. Всё равно зло в конце концов победит. В точности, как Мари сказала ей по телефону.
«Призрака нельзя победить. Оставь это, Райли».
И Мари, которая оказалась гораздо храбрее, чем думала Райли, в конце концов взяла всё в свои руки. Она объяснила свой выбор тремя простыми словами:
«Другого выбора нет».
Однако забрать собственную жизнь не есть храбрость. Это трусость.
Сквозь тёмные мысли Райли прорвался голос:
— С вами всё нормально, леди?
Райли подняла голову.
— Что?
Затем она постепенно поняла, что стоит на коленях на пустыре. По её лицу бежали слёзы.
— Может быть, мне кому-нибудь позвонить? — спросил голос. Райли увидела, что недалеко на тротуаре остановилась женщина — пожилая дама в поношенной одежде с обеспокоенным выражением лица.
Райли постаралась унять свои рыдания и встала на ноги, а женщина побрела дальше. Райли в ступоре осталась стоять. Если она не может положить конец собственному ужасу, она знает, как заставить себя забыть о нём. Это не было мужественно, не было и благородно, но Райли было уже всё равно. Она больше не могла сопротивляться. Она села в машину и поехала домой.
Глава 27
Всё ещё трясущимися руками Райли достала из бара на кухне припрятанную там бутылку водки, к которой она обещала себе никогда больше не притрагиваться. Она открутила пробку и постаралась тихонько, чтобы не услышала Эприл, налить её себе в стакан. Поскольку внешне напиток был очень похож на воду, она надеялась, что ей удастся пить его в открытую без необходимости врать. Она не хотела врать. Но бутылка неосторожно булькнула.
— Что ты делаешь, мам? — спросила её Эприл из-за кухонного стола.
— Ничего, — ответила Райли.
Она услышала, что её дочь застонала, поняв, что она делает, но слить водку обратно в бутылку было уже нельзя. Райли хотела вылить её, правда, хотела. Пить алкоголь — последнее, чего бы она хотела, особенно перед Эприл, но она ещё никогда не чувствовала себя такой опустошённой и подавленной. Ей казалось, что весь мир сговорился против неё. И поэтому она нуждалась в том, чтобы выпить.
Райли тихонько поставила бутылку обратно в бар, вернулась за стол и села со своим стаканом. Она сделала большой глоток, и напиток приятно обжёг её горло. Эприл задержала на ней взгляд.
— Это ведь водка, да, мам? — спросила она.
Райли ничего не сказала, но почувствовала, как по ней растекается чувство вины. Заслужила ли это Эприл? Райли оставила её на весь день дома, лишь изредка с ней созваниваясь, и девочка была удивительно ответственна и не попала в неприятности. А вот Райли теперь ведёт себя безрассудно и опрометчиво.
— Ты разозлилась, когда я курила травку, — сказала Эприл.
Райли продолжала молчать.
— Теперь ты скажешь мне, что это другое, — продолжала Эприл.
— Но это действительно другое, — устало сказала Райли.
Эприл уставилась на неё.
— С чего бы это?
Райли вздохнула; она знала, что её дочь права, и почувствовала усиливающееся чувство стыда.
— Травка незаконна, — сказала она. — А это нет. К тому же…
— К тому же ты взрослая, а я ребёнок?
Райли ничего не ответила. Конечно, она собиралась сказать именно это. И, конечно, это было бы лицемерием и несправедливостью.
— Я не хочу с тобой спорить, — сказала Райли.
— Ты в самом деле собираешься начать всё это сначала? — спросила Эприл. — Ты так много пила во время всех этих своих проблем — о которых ты даже не собираешься мне рассказать.
Райли стиснула челюсти. Злость? Но с чего бы ей вообще злиться на Эприл, к тому же сейчас?
— Есть вещи, о которых я не могу тебе рассказать, — сказала Райли.
Эприл закатила глаза.
— Боже, мама, почему? Я когда-нибудь буду достаточно взрослой, чтобы узнать ужасную правду о том, чем ты занимаешься? Это не может быть хуже чем то, что я представляю. А представляю я много, уж поверь.
Эприл встала со стула и протопала к бару. Она достала бутылку водки и стала наливать себе в стакан.
— Пожалуйста, не делай этого, Эприл, — слабо попыталась возражать Райли.
— Как ты мне помешаешь?
Райли встала и осторожно забрала у Эприл бутылку, затем она села обратно и выплеснула содержимое стакана Эприл в свой собственный стакан.
— Просто доедай свой завтрак, ладно? — попросила Райли.
Теперь плакала Эприл.
— Мама, как жаль, что ты сама ничего не видишь, — проговорила она сквозь слёзы. — Может, тогда ты бы поняла, как мне больно видеть тебя такой. И как больно, что ты никогда мне ничего не рассказываешь. Это очень обижает.
Райли открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла.
— Поговори с кем-нибудь, мам, — сказала Эприл, всхлипывая. — Не со мной, так хоть с кем-нибудь. Должен быть хоть кто-то, кому ты доверяешь.
Эприл умчалась в свою комнату и захлопнула за собой дверь.
Райли опустила голову на руки. Почему у неё ничего не получается с Эприл? Почему она не может уберечь дочь от всех своих неприятностей?
Всё её тело сотрясалось от рыданий. Мир полностью вышел из-под контроля, не оставив ни единой связной мысли.
Она сидела так, пока слёзы не перестали стекать по её щекам.
Тогда, взяв бутылку и стакан, она пошла в гостиную и села на диван. Она включила телевизор и стала смотреть первый попавшийся канал. Она не знала, какой там идёт фильм или телешоу, да ей и не было это важно. Она просто сидела, безучастно глядя на мелькающие картинки, а бессмысленные голоса заполняли пустоту в ней.
Однако она не могла остановить образы, наводнявшие её голову. Она видела лица убитых женщин. Она видела ослепляющее пламя горелки Петерсона, приближающееся к ней. И она видела мёртвое лицо Мари — когда та висела на верёвке и когда лежала в гробу.
По нервам поползла новая эмоция — та, которой она боялась больше всех остальных. Это был страх.
