Иори Фудзивара - Праздник подсолнухов
– Ах, смоделировать?! И что же вы поняли?
– Что вы совершенно не испытываете привязанности к деньгам. Редкое качество в наше время. Кроме того, вам недостает бойцовских качеств. Если вы отдаетесь чему-либо в полную силу, то готовы даже идти на резкие перемены, только бы довести дело до конца. Вот таким мы вас увидели.
– Не думал, что в этом возрасте стану объектом тестирования да еще получу такую нелицеприятную оценку.
– Вероятно, в ваших глазах наш поступок выглядит интригой. Приношу свои искренние извинения.
– Думаю, если учесть усилия, затраченные вами на создание декораций, овчинка не стоила выделки.
Он покачал головой:
– Вы не правы. Кое в чем мы добились определенных успехов. Взять хотя бы ваш визит к Иноуэ. Некоторые моменты оказались очень эффективными для ваших воспоминаний.
– Ты имеешь в виду Мари Кано?
Он кивнул:
– Именно ее. Девушка добилась даже лучших результатов, чем мы ожидали. Думаю, она заслужила высокой оценки.
– После того, как я покинул казино, она направилась за мной. Это было твое указание?
– Нет, ее личная инициатива. Тем не менее, ее незапланированный поступок принес в итоге положительный эффект. Хотя во всей этой ситуации она лицо постороннее.
– Где ты откопал бейсболку стрелкового клуба? Откуда узнал, что я разбираюсь в этой теме?
– Думаю, вы уже догадались. Сведения о вашем пребывании на американском Среднем Западе и приобретенном там хобби мы почерпнули у Иноуэ. Нам стало известно содержание вашего письма к нему. Признаюсь, я был глубоко тронут совпадением в наших судьбах. Я ведь и сам член этого клуба. Как и вы, стажировался за границей, и там у меня появилось то же самое хобби. Эта бейсболка – моя память о той эпохе. Вам это кажется сентиментальным?
– Сентиментальным… Ты читал Генри Миллера?
Он вскинул на меня удивленный взгляд:
– Это тот, что писал об отношениях между полами?
Похоже, юный курьер все же умолчал о событиях прошлой ночи.
– Не бери в голову, – ответил я. – Ты поручил девушке передать визитную карточку, в ней было послание. Только что ты сказал, что вашей целью было пробудить во мне воспоминания. Примерно то же самое говорилось и в твоем послании. В этой связи на ум приходит один человек. Он каким-то образом связан с вами?
– Ваш шурин? – спросил Харада – Да, у нас с ним определенные отношения. Вы, конечно же, знаете о его небезупречном прошлом. Одно время он был связан и с нами.
– Тогда я задам тебе вопрос: для чего вы провели всю эту огромную и тщательную подготовку? Что это за экстремальные условия, о которых ты говорил? Почему ты вообще сидишь здесь со мной?
– Естественно, из-за Ван Гога. Он и есть те самые экстремальные условия. Восьмые «Подсолнухи» существуют.
13
Внезапно меня начал душить смех. Ситуация вдруг показалась мне страшно забавной. Привидение из прошлого века. Призрак «Подсолнухов». Спустя мгновение я хохотал в голос.
Повернувшись ко мне, Харада терпеливо ждал, когда я успокоюсь.
– Я сказал что-то смешное?
– Тебя удивляет, что я смеюсь над бредовой идеей?
– Мы вовсе не считаем эту идею бредовой.
В ответ я взглянул ему в глаза. Улыбка в них погасла, уступив место холодному блеску. Пожалуй, даже слишком холодному.
– Раз ты такой образованный, то не мог не слышать о Яне Хульскере.[47]
Я всего лишь повторил имя, однажды услышанное от Эйко, но он со знающим видом кивнул:
– Исследователь, пронумеровавший все работы Ван Гога. Тем не менее, полнота составленного им каталога вызывает сомнения, в нем есть пропуски. Во всяком случае, ему далеко до каталога Кёхеля[48] с полной нумерацией произведений Моцарта.
Только сейчас я заметил, что все это время он называл его Ван Гогом, а не Гогом. Совсем как Эйко.
– Ты долго изучал Ван Гога?
– В университете я специализировался на истории искусств. Тема дипломной работы была скучной – постимпрессионисты. Вообще-то у меня есть корочки музейного работника. Правда, хвастаться тут особенно нечем – получить их еще проще, чем диплом педагога. Одно время я мечтал работать в музее, но не смог устроиться. Слишком узкий рынок.
– Наслышан, – произнес я.
Несмотря на появление в последние годы множества художественных музеев, в том числе региональных, поговаривали, что пробиться туда можно по-прежнему только через связи в среде политиков или местной администрации. Эйко тоже изрядно помыкалась, прежде чем нашла работу. Помню, какой подавленной она выглядела, но ни в какую не хотела обсуждать эту тему. Такой уж у нее был характер.
– Даже если, – я внимательно наблюдал за выражением его лица, – я подчеркиваю, если восьмые «Подсолнухи» действительно существуют, тебе не приходило в голову, что они могут оказаться подделкой? История знает случай, когда фальшивки, написанные бывшим танцовщиком кабаре, признал подлинными лучший искусствовед того времени.[49]
– Скандал Вакера, – пробормотал он. – Отто Вакер в двадцатые годы действительно подделал более тридцати работ Ван Гога. Несколько крупных деятелей, среди них де ла Фай,[50] разыграли целый фарс то ли с целью сохранить собственный авторитет, то ли вследствие профессиональной несостоятельности. И все же это лишь красочный эпизод, вносящий дополнительный колорит в историю искусств.
– А еще поговаривают, что знаменитая картина в одном французском музее также является подделкой.
– Поговаривают. Я видел ее в Париже, но затрудняюсь сказать что-либо определенное. Тема гения и подделки стара как мир. И все же, господин Акияма, вам наверняка известно, что основная масса подделок Ван Гога приходится на его двухлетний парижский период.
– Да, я слышал нечто подобное. Поскольку в те годы он жил вместе с братом Тео, писем практически не осталось и упоминаний о произведениях крайне мало. Наверное, в этом и кроется основная причина.
Харада кивнул с видом учителя, вызвавшего к доске ученика:
– Вы абсолютно правы. Сам собой напрашивается вывод: неужели кто-то отважится на такой эксцентричный ход – подделать известнейшую серию «Подсолнухов» арльского периода?
– Именно благодаря тесной связи Ван Гога с братом, которому он отправлял почти все свои работы, они не растерялись по миру. И «Подсолнухи» не исключение.
Он снова кивнул:
– Да, произведениям Ван Гога выпала счастливая судьба – куда более счастливая, чем другим гениальным полотнам, – чего не скажешь об их авторе. И все же мы знаем немало примеров, когда он дарил портреты своим моделям.
Я снова почувствовал, как меня начинает душить смех. Да что со мной такое?! Может, всему виной ощущение нереальности, исходящее от Харады? Или меня околдовал призрак «Подсолнухов»?
– Я забыл задать главный вопрос.
– Какой же?
– Сам-то ты видел эти восьмые «Подсолнухи»?
Он медленно покачал головой и внимательно посмотрел на меня:
– Господин Акияма, вам ведь знакомо имя Натали Ришле, вдовы Фредерика Ришле?
– Да, я слышал о ней, – ответил я. – Кажется, ей принадлежит знаменитая коллекция фовистов.
Было и еще кое-что, о чем рассказала мне Эйко осенью восемьдесят восьмого года, за год до смерти.
В тот год их музей готовился к выставке, которая открывалась через два года. Подготовка – выбор центральных произведений, переговоры с музеями и частными коллекционерами об условиях предоставления картин, страховка, схема доставки туда и обратно – как правило, начинается за два-три года и полностью ложится на плечи музейных работников. В октябре, после общения с Ришле по телефону, Эйко отправилась к ней в гости для окончательных переговоров. По возвращении она сообщила, что, хотя Ришле и проживает в Пенсильвании, по происхождению она француженка, что видно уже из ее имени. Да что там может быть видно из ее имени?! Помнится, я ответил, что для меня все иностранные фамилии звучат примерно одинаково – как язык суахили. Я не задавал вопросов, а Эйко лишь загадочно улыбнулась:
– Когда ты будешь посвободнее, я расскажу тебе потрясающую историю. Но это долгий разговор.
Времени для этого разговора в итоге у нас так и не нашлось. Виной тому была не только моя занятость – почти сразу после ее возвращения нам позвонили из полиции и сообщили, что у Хироси, брата Эйко, неприятности.
Харада вопросительно взглянул на меня.
– Так что там с этой Ришле? – опомнился я.
– В конце прошлого года она скончалась в возрасте семидесяти шести лет. Они с Нисиной были ровесниками.
– Вот как? Никогда не интересовался возрастом стариков и детей, но на сей раз, признаюсь, удивлен.
– Все удивляются. Кстати, Ришле оставила завещание, что, в общем-то, естественно. Поскольку у нее не осталось родственников, по завещанию вся ее коллекция переходит к Художественному музею Филадельфии. В японской прессе эта новость не нашла отражения, но местные газеты много писали об этом, ведь в ее знаменитой, как вы справедливо заметили, коллекции есть работы таких редких авторов, как Вламинк[51] и Дерен.[52]
![Антон Кулаков - Дерево и пень[СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
