Алексей Евдокимов - Слава богу, не убили
Кто я?.. Никто. Вот кто Леня — ясно. И окружающим, и, главное, ему самому. Какая-нибудь Ряба — банковская яппи, поди усомнись. Куда ни глянь — со всеми все ясно, ясней некуда: кто тут клубная молодежь, кто слуга государев, и чем более пуста сущность, тем несомненней образ. Уж это-то правило товарищу генерал-лейтенанту, кавалеру Красной Звезды, обладателю наградной «беретты» знакомо как никому. Только хрена ли он передо мной так охотно колется, столько языком чешет? Передо мной-то почему?
Кто я?.. А он — кто? Ну да, генерал Моталин, очень приятно. Зачем же тогда весь день показывать мне, что сам-то он отлично помнит: никакой он на фиг не генерал? Тогда как главное правило мимикрии — убедить в демонстрируемом статусе прежде всего самого себя. Ведь никто не уверен в Рябином мажорстве — органичном, урожденном, чуть ли не наследственном: в том, что всяческий The Most и прочая Opera ей на роду написаны — больше самой Рябы. Собственно, это и есть способ существования пустых. И наоборот, если с их точки зрения ты никто, если даже сам ты не способен идентифицировать себя в их опознавательной системе — значит, есть шанс, что в тебе имеется что-то свое?.. Ну да, звучит лестно, такая отмаза для внутреннего лузерского употребления. Но если я вдруг прав, если именно на это Хавшабыч мне намекает — то зачем? Подтверждения ищет? Значит, ему тоже знакомы все эти ощущения?..
Тут же, конечно, Кирилл себя одернул: ну-ну, повелся, Балда, повелся. Это ж бес! Он же запросто принимает любой образ. Когда олигархов своих пальцем деланых разводит — он весь из себя ГРУшник: спецсубъект со спецпропусками-спецномерами-спецсигналами, морда — хоть орехи коли. А когда тебя покупает — просто-таки второй ты: деклассированный интель, «лишний человек». «Они сами меня придумывают, — вспомнил он услышанное несколько часов назад. — Я — это то, что им хочется видеть на моем месте…» Ты слышишь то, что хочешь слышать. И начинаешь верить уже всему, что он скажет. А скажет он (вот сейчас, похоже, скажет, наконец: зря, что ли, целый день до кондиции клиента доводил; пора) что-то интересное про Чифа. То-то он столько намекал… И ты, по его расчетам, будешь готов поверить, что Пенязь гад, который пойемать тебя, веника, решил — а этот ашурбанипал, значит, явился бескорыстным спасителем…
Он еще раз заглянул в зеркало. И снова ему показалость, что в подвижном свете наружных огней Варданово лицо безостановочно меняется.
— Так что ты там про Пенязя?.. — решил поторопить его Кирилл.
— Я? — разозлился Амаров — и вроде бы уже не шутейно. — А что — я? Сам думай! Проблемы — у тебя. Ну так напряги, наконец, мозги!
— Да задолбал ты намеками. Хочешь что-то сказать — говори.
— Говорю. Ты — лох, потому что даешь себя разводить. Но ты — худший разряд лоха, потому что в лоховстве своем упорствуешь. Это уже лоховство, плохо совместимое с жизнью. Тебе мало того, что всю жизнь ты сосешь. Ты успокоишься, пока не нарвешься по полной. Ну вот ты и нарвался.
— Я Пенязю сказал, что больше не буду тобой заниматься…
— Да ты и так уже все сделал, — заверил, морщась, Вардан, — что от тебя требовалось.
— Привлек к себе внимание?
Вардан промолчал.
— Ну и в чем смысл? — спросил Кирилл.
— А в чем был смысл брать на такую работу человека без малейшего опыта и склонности к ней? В чем был смысл поручать ему разработку объекта, варящегося в делах, за которые и не такого покемона, как ты, уморщат на раз? В чем был смысл настаивать, чтобы ты действовал самостоятельно — имея тучу возможностей узнать желаемое в сто раз проще, быстрее и тише?
— В том, чтобы свалить все на мою самодеятельность… — пробормотал Кирилл. — Да че за ерунда — кто в эту самодеятельность поверит?..
— А это и не требуется. Главное, формально и Пенязь, и ваши соседи по этажу чисты. По их каналам никто ничего на мой счет пробить не пытался — это легко устанавливается. Зато о твоем интересе давным-давно знает куча народу. Включая меня.
— Ну ты ж все равно сразу догадаешься — что, Пенязь этого не понимал?
— Конечно, понимал. На это и рассчитывал.
— Так зачем тогда?..
— Ну попробуй представить мои действия: вот, я вижу шантаж, подставу и лоха. Что я думаю?
— Что шантаж хотят повесить на лоха. А бабки, видимо, забрать себе.
— А с лохом что сделать?
— По-тихому кинуть в Химкинское водохранилище со шлакоблоком на шее, — хмыкнул Кирилл. — Чтоб все думали, что это он с баблом подорвал… — Он покачал головой и поднял глаза на зеркало. — Ну так ты же никаких денег никому не понесешь, если догадаешься?..
— Конечно, не понесу. Я их себе заберу.
— Не понял… Как заберешь, если они и так твои?
— Мои? — он криво ухмыльнулся. — Ты что думаешь: килограммы лавья, которые мне все эти дойные миллионеры тащат, я на даче в подпол складываю?
— Понятия не имею.
— Ну ты же знаешь, что я-то действую не сам по себе. Да кто б мне дал действовать самому по себе? Кто б мне дал бабки у себя оставлять?! Я что — я посредник. Свою комиссию беру главным образом натурой, — он хлопнул по рулю. — А главные лямы, естественно, уходят на правильные счета в правильных банках.
— А если тебя шантажируют?
— Вот именно! Вот тут-то я пойду к реальным владельцам денег. При должностях и лампасах. Потому что уголовное дело, заводимое чужими ментами, закрытие меня в СИЗО и моя откровенность на допросах им тоже ни к чему.
— Э-э… Но ты же понимаешь, что бабки хотят спереть?
— Только я об этом не скажу. Этим, в лампасах, к которым я приду, разбираться, кто такой Кирилл Балдаев, недосуг, а имена больших друзей Пенязя им отлично известны…
— И тогда ты возьмешь бабки, сделаешь вид, что передал их мне… Короче, тогда уже ты сам утопишь меня в Химкинском… То есть ты должен это планировать, по мнению Пенязя… Только с чего бы ему рассчитывать, что ты вдруг станешь рисковать, воруя бабки у своих лампасников? Что, три лимона — сумма, оправдывающая и такой риск?
— А с того, что он в курсе — от больших своих друзей, — что моим большим друзьям я начинаю надоедать. Не буду вдаваться в детали, но что сейчас за времена, сам знаешь. Сам небось слыхал, какие сливы санкционируются и каких людей закрывают: хоть замминистра, хоть замглавы ФСКН… Такие ребята сейчас яйца друг другу откусывают!.. — он зловеще и, кажется, злорадно оскалился. — Я в этой ситуации становлюсь многим неудобен — потому как знаю много и прижать меня при желании несложно. И, естественно, сам я не могу об этом не догадываться — о том, что неудобен. Так что с моей стороны было бы глупо не попытаться воспользоваться таким поводом. Логично? Тем более что у меня имеются близкие знакомства в одном хитром банке, в котором с деньгами творятся забавные вещи…
— Ты не о «Финстрое»?
— О нем, о нем. Поверь, что при желании и при удобном случае я могу без особой помпы обналить там и поболе трех лимонов…
— А! То есть ты, по мнению Пенязя, воспользуешься случаем, чтобы вообще раствориться с мешком бабла?
— И все будут так думать…
— А на самом деле — на дно Химкинского отправишься ты? Пенязь тебя туда отправит? — Кирилл не мог сдержать ухмылки. — Только как ему знать, где и когда тебя ловить с мешком?
Вардан помедлил.
— Пару дней назад мне донесли, — медленно сказал он, не оглядываясь на Кирилла, — что Пенязя видели вместе с членом правления «Финстроя». Моим давним приятелем. Согласись, связать это со странным интересом ко мне какого-то Балдаева было несложно. Ну а теперь все окончательно понятно…
— Ннну-ну… — только и оставалось промычать Кириллу. Все сказанное казалось ему не лишенным забавности, и он, кажется, подсознательно ждал, что Вардан сам сейчас поржет над своей шуткой. Но ржать тот и не думал.
— Так ты что, хочешь сказать, что Пенязь за полгода все это спланировал? И специально для этого меня к себе взял?
— Не специально для этого, конечно, — но именно для таких целей. Лох всегда пригодится тому, кто с серьезными варками связан. А ты, старый — ты вообще ценный кадр. Потому что Пенязю полностью доверяешь. Хотя с какого бодуна — для меня загадка…
— Хорошо… — промямлил Кирилл, в очередной раз охватываемый полнейшей неуверенностью ни в чем. — Предположим… Только на фига ты мне все это рассказываешь?
Они встретились глазами в зеркале. Во Вардановых по-прежнему не было ни тени юмора.
— Потому что на это твой Пенис точно не рассчитывает, — сказал он.
Повисло молчание. Кирилл в ожидании продолжения пялился в зеркало, надеясь снова увидеть Амаровский взгляд — но когда Вардан снова поднял голову, то глядел не на него, а назад на дорогу. Там замигал свет, послышалась сирена. Кирилл обернулся. Их нагоняли, как-то неправдоподобно быстро: пожарные? вип-кортеж?.. — оглушительно сигналя, плюясь в зеркала маячками и дальним светом. Вардан выругался и принял вправо — Кирилл видел, что то же спешат сделать прочие немногочисленные по ночному времени водители. Эти, с мигалками, были уже совсем рядом — шли хорошо за двести, причем как-то странно и опасно: гуляя по всем полосам, грозя если не влепиться друг в друга или в кого-нибудь, то перевернуться в любую секунду. Вардан матернулся еще короче и злей, сбрасывая скорость, прижимаясь к отбойнику — и тут же «кортеж» просвистал мимо, оказавшись не кортежем, а всего двумя приземистыми, спортивными и вроде неимоверно понтовыми тачками со спецсигналами на макушках.
