Монс Каллентофт - Зимняя жертва
— Помои? — переспрашивает Зак.
— Молоко, грязь, воду, кетчуп — все, что угодно…
— А откуда ты знаешь?
— Они и меня заставляли в этом участвовать. Иначе грозились задать трепку.
— И тебе от них доставалось?
В глазах Фредрика Уннинга отражаются стыд и страх:
— Ведь никто не узнает, что это я вам сказал? Они и кошек мучили тоже.
— Кошек? Как?
— Поймают кошку и намажут ей горчицей под хвостом.
«Мужественные парни», — думает Малин.
— Ты сам это видел?
— Нет, но я слышал от людей.
— А может, это они стреляли в его окно из ружья? — снова раздается со стороны окна голос Зака, хлесткий, словно удар плетки. — Тебя тогда с ними не было?
— Нет, ни в чем подобном я не участвовал. — Фредрик Уннинг качает головой.
Да и где бы они взяли ружье?
Снаружи облачная пелена редеет, и серая с белым земля искрится и светится в робких лучах показавшегося в просветах солнца. Малин представляет себе, как должен Роксен выглядеть отсюда летом, когда жаркие лучи свободно играют на его совершенно гладкой поверхности. К сожалению, такой зимой, как эта, трудно представить себе летний зной.
— Черт возьми! — взрывается Зак. — Ну и ребята, должно быть, эти Йоке и Йимми. Первый сорт!
— Мне жаль Фредрика Уннинга, — отвечает Малин.
— Жаль?
— Неужели ты не видишь, как он одинок? Готов делать что угодно, лишь бы только быть с этими крутыми парнями.
— То есть они его не принуждали?
— Разумеется, принуждали. Но это не так просто…
— Однако дома у них как будто все прилично.
«Папа Йимми работает на нефтяной платформе, а мама домохозяйка. — Малин вспоминается голос Фредрика Уннинга. — У Йоке папа умер, а мама работает секретаршей».
Звонит телефон Малин, на дисплее высвечивается номер Свена Шёмана.
— Слушаю, — говорит она, потом вкратце рассказывает о визите к Мюрваллям и о том, что им поведал Фредрик Уннинг.
— Мы хотим немедленно допросить Йимми Кальмвика и Иоакима Свенссона.
— Нам надо собраться, — отвечает Свен. — А они могут подождать час-другой.
— Но…
— Малин, встреча розыскной группы через тридцать минут.
Дети не сдаются. На игровой площадке под окном зала заседаний полным-полно неуклюжих человечков в утепленных комбинезончиках. Синие, красные и один оранжевый. Цвет словно предостерегает: я маленький, будьте осторожны со мной. У девушек в серо-синих флисовых брюках изо ртов струится густой пар. Они прыгают на месте, поднимают споткнувшихся малышей, хлопают руками по телу.
Если мороз не уходит, человек приучается жить с ним. Как со сломанным позвоночником.
Сначала рассказ Бёрье Сверда — обо всем, что касается Рикарда Скуглёфа. Беседы с молодыми людьми, которые, кажется, всю свою жизнь проводят перед компьютером или в качестве участников некой ролевой игры. Их интересует что угодно, кроме собственной жизни.
Во всем облике Бёрье сквозит неуверенность, Малин ее чувствует. Словно из всего своего опыта он вынес одно-единственное убеждение: ничего нельзя принимать на веру.
Искать ответ.
Рикард Скуглёф. Похоже, его детство в городе Отвидаберге прошло вполне благополучно. Отец работал на предприятии «Фасите», производящем вычислительную технику, пока оно в 1997 году не закрылось, потом в садоводстве «Адельснес», где и сын помогал ему во время летних каникул, когда учился в старших классах. Два года гимназии — и это все. Валькирия Карлссон выросла в семье фермеров в Дальсланде. Набрала 120 баллов по антропологии в Лунде после гимназии в городе Дальс Эде.
— Линия Асатру, — с сомнением говорит Карим Акбар, словно старается убедить себя и окружающих. — Продолжайте работать в этом направлении, там что-то есть.
У Юхана Якобссона видны темные круги под глазами. Кишечные вирусы, бессонные ночи, смена пеленок. Новые морщины на лбу, с каждым днем все глубже. «Папа, ты где? Я не хочу, не хочу!»
Малин закрывает глаза.
Когда же закончится это собрание? Я хочу работать. Допросить этих «крутых парней» из Юнгсбру, посмотрим, что они скажут. Быть может, они поведут нас дальше; не исключено, что им удалось раздобыть оружие и это они стреляли в окно квартиры Мяченосца. Одна из их дьявольских шуток зашла слишком далеко: кто знает, на что способна пара неугомонных пятнадцатилетних.
Туве и Маркус в квартире ее родителей.
В постели.
Малин видит их.
— А теперь у нас есть и эти подростки, которые донимали Бенгта Андерссона, — говорит Свен Шёман. — Вы с Заком допросите их. Поезжайте после собрания в школу, в это время они должны быть там.
«Конечно, Свен, конечно», — думает Малин и говорит:
— Если их нет в школе, мы узнаем их адреса и телефоны.
После мальчишек она хотела бы вызвать на допрос Мюрваллей, вытащить их старуху, нажать на нее. Выслушать жен.
Братья.
Взгляды женщин.
Ни намека на дружелюбие, только подозрительность по отношению к чужим. Они одиноки, хотя и держатся вместе.
Что значит это одиночество? В чем его причины? В жестокости внешнего мира, который на все твои просьбы отвечает словом «нет»? Или это одиночество просто дано нам? Быть может, оно есть во всех нас, и когда ему предоставляется возможность, оно начинает расти и постепенно делается невыносимым?
Осознание этого одиночества — причина страха.
Когда я впервые увидела его в глазах Туве? Когда я впервые встретила в ее взгляде нечто иное, чем просто радость и дружелюбие? По-моему, ей было два с половиной года, когда вдруг кроме детской невинности и очарования я заметила в ней расчет. И страх. В конце концов, ребенку не чуждо ничто человеческое.
Многим удается сохранить что-то от детской радости. Оставаться непосредственными в отношениях с другими людьми, сохранить нечто общее с ними. Может быть, побороть в себе данное нам одиночество, как сегодня попытался Фредрик Уннинг. Протянуть руку, понять, что ты стоишь большего, чем быть брошенным на произвол судьбы своими родителями или становиться подельником парней, которые на самом деле знать тебя не хотят.
Радость — это возможно.
Так же и с Туве. И с Янне, несмотря ни на что. Так же, как и со мной.
Но женщины за столом семьи Мюрвалль? Куда подевалась их чистая радость? Где она? Или от нее совсем ничего не осталось? «Если это так, — думает Малин, в то время как Свен обобщает положение дел, — то в человеке тем больше этой радости, чем меньше лукавства. И она постепенно исчезает навсегда, заменяясь немотой и отстраненностью.
А что, если человека принуждают к одиночеству? Что за насилие может родиться тогда в точке разрыва, в абсолютной изоляции?»
Ребенок протягивает руки маме, воспитательнице:
— Позаботься обо мне, возьми меня на руки.
— Я не брошу тебя на произвол судьбы.
«Мама, я переночую сегодня у папы, ладно?»
Сообщение от Туве по голосовой почте. Малин слушает его, проходя через общее офисное помещение. Звонит:
— Это мама.
— Ты получила сообщение?
— Да, я получила. Хорошо. Как ты туда доберешься?
— Я буду ждать на станции, в шесть у него заканчивается смена, оттуда мы поедем вместе.
— Хорошо. Я, вероятно, буду работать допоздна.
Ей вспоминается голос Шёмана на собрании:
— Я уже вызвал их на допрос. Если семья Мюрвалль не явится сюда утром в полном составе, мы сами поедем за ними. Но что касается оружия, оснований для обыска у нас недостаточно.
Закончив разговор с Туве, Малин звонит Янне.
— Туве сегодня ночует у тебя, это правда? Хочу убедиться.
Потом садится за стол и ждет. В другом конце комнаты Бёрье Сверд в нетерпении крутит свои усы.
32
Фасад главного здания школы в Юнгсбру матово-серый, красная черепица на крышах корпусов покрыта тонким слоем снега. Ветер то и дело вздымает маленькие вихри, на открытых пространствах гуляет метель.
Они находят место для парковки возле мастерских — это ряд прозрачных одноэтажных аквариумов вдоль дороги, ведущей в поселок.
Малин смотрит в пустые залы, уставленные пилами, токарными станками, оборудованием для обжига и пайки. Они проходят мимо того, что должно быть залом техники: траверсы и цепи, свисающие с потолков, словно скучают, ожидая своего часа. Если посмотреть в другую сторону, можно различить очертания больницы «Вреталиден». Малин представляет себе, как Готфрид Карлссон, сидя на постели с оранжевым больничным покрывалом, обращается к ней с безмолвным вопросом: «Ну так что случилось с Бенгтом Андерссоном? Кто убил его?»
Минуя школьную столовую, они проходят к главному зданию. За замерзшими стеклами служители драят котлы и стойки. Зак толкает дверь, не скрывая нетерпения поскорее оказаться в тепле.
