Алла Авилова - Откровение огня
— Кто?
— Начальник из АКИПа. Может, и ты там работаешь? Господи, как же я сразу не поняла! Это он тебе сказал! Больше некому.
Надя почувствовала, что попалась, и сдалась.
— Аполлония Максимовна, я вам все расскажу по-честному, если вы пообещаете не сердиться.
Немигающие глаза старухи продолжали ее буравить с тем же ожесточением.
— Какая подлость! — воскликнула она. — Господи, какая же мерзкая подлость! Вы здесь сидите, чтобы опять выманить у меня эту книгу?!
— Вы имеете в виду — «Откровение огня»? — спросила Надя, не узнавая собственного голоса, и замерла, вся превратившись в слух.
— Да, «Откровение огня», — размеренно произнесла Аполлония, и в ее взгляде добавилось ненависти. — Какая подлость, — повторила она и закрыла глаза.
— Аполлония Максимовна, — начала Надя, — зачем вы так? Никто из нас, ни я, ни Андрей Алексеевич, не собирается вас обманывать. «Откровение огня» ведь принадлежит АКИПу, и единственное, что мы хотим, — это вернуть его на место. Чтобы с ним можно было работать. Чтобы наша культура не потеряла этот редчайший памятник…
Линникова открыла глаза и отчужденно взглянула на Надю.
— Этот, как вы говорите, «памятник», ваш архив подло отобрал у меня в 1938 году. Я предложила АКИПу купить у меня рукопись, такие обстоятельства были. Меня принял замдиректора. Он попросил дать книгу ему в руки, чтобы посмотреть, — и конфисковал. А потом еще и донес на меня. Я восемнадцать лет провела в лагерях! Вон отсюда!
— Аполлония Максимовна, подождите…
— Вон! — повторила ослабевшим голосом старуха и стала задыхаться.
Надя бросилась в ординаторскую. Врач спал. Она его разбудила. Когда они вместе пришли к Аполлонии, та лежала лицом к стенке. Врач проверил ее пульс и повернулся к Наде.
— Что за паника?! Спит ваша бабка. Хватит здесь торчать. На выход! Немедленно!
Надя опустилась на сиденье в вагоне метро и задумалась. Был седьмой час утра — время, когда встает отчим. Видеть отчима не хотелось. Мать — тоже. Надя проехала станцию Краснопресненская, на которой пересаживалась по дороге домой. Следующей была Киевская, на ней она вышла. «Только посмотрю на его окна», — сказала она себе.
Троллейбус довез ее до Мосфильма. По адресу, который Надя давно знала назубок, она нашла белую, еще не набравшую московской грязи девятиэтажную башню. Подъезд был один. По количеству квартир было легко определить: Андрей жил на последнем этаже.
Дом только начинал просыпаться. Освещенные окна можно было сосчитать по пальцам. Девятый этаж спал. «Если позвонить по телефону, у него вспыхнет свет», — мелькнула у Нади мысль. Без умысла, ради игры, она стала гадать, какие окна тогда зажгутся. «А что? Можно и позвонить», — вдруг сказала она себе. Эта мысль ее взвинтила. Она быстро направилась к телефонной будке, которую заметила по дороге. Белая башня была оттуда хорошо видна.
Номер домашнего телефона Парамахина Надя тоже знала наизусть, хотя никогда его еще не набирала. Ее палец, оттягивавший диск, дрожал. Послышались гудки. После пятого раздался женский голос:
— Алло!
Ни одно из окон на девятом этаже не зажглось. «А вдруг я неверно набрала номер?» — усомнилась Надя. Не отозвавшись, она нажала на рычаг и снова семь раз прокрутила диск. На другом конце провода раздался опять тот же голос:
— Алло!
Не дыша, Надя повесила трубку. «Как же я не подумала, что окна Андрея могут быть с другой стороны! — отругала она себя. — Пойти проверить!» Двигаться было лень. «Если позвонить еще раз, то, скорее всего, Андрей подойдет сам: он догадается, что это я звоню». И Надя снова набрала номер Парамахина.
— Алло, — сказал он.
— Наконец-то! — обрадовалась Надя.
— Кто это говорит? — спросил он, как чужой.
— Андрей это я, не узнаешь? — спросила она, не веря, что такое может быть.
— Вы ошиблись, — произнес Парамахин и положил трубку.
Надя представила рядом с Парамахиным его жену, и ей стало душно. «Что у меня с головой?» Можно было догадаться, что недоумевающая, одолеваемая подозрениями жена будет стоять тут же и слушать разговор. «Надо же сделать такую глупость!» — мучилась Надя. Было необходимо объяснить Андрею, как это получилось, но как? Сегодня ей предстояло дежурить в зале. Пока начнется рабочий день, пока она обслужит читателей…
Надя осталась дожидаться Парамахина поблизости от его башни. Еще минут сорок — и он отправится на своем «москвиче» в АКИП. Дорога туда от его дома одна: он проедет своим переулком и свернет с него на Мосфильмовскую улицу. Она встала на перекрестке, чтобы остановить его. Мимо Нади проехало несколько белых машин, прежде чем она увидела «москвич» Парамахииа. Он ехал с женой. Надя отвернулась в сторону и дала Андрею проехать мимо.
Она добралась до архива на такси с пятнадцатиминутным опозданием. У двери читального зала стояло двое хмурых мужчин. Только Надя их впустила в помещение, как появилась Таня.
— Пришла? А меня послал Парамахин, чтобы заменить тебя. Кто-то уже успел ему капнуть о закрытой двери. Я побуду в зале, а ты зайди к нему, он просил.
— Дверь! — бросил Парамахин, когда Надя вошла в его кабинет: она забыла прихлопнуть дверь. Не дав ей открыть рот, он набросился на нее: — Какого черта? Как тебе вообще могло взбрести в голову звонить мне домой, караулить меня на дороге?
Она не знала, даже не думала, что Андрей может кричать, как мужик. Его лицо стало простым, фигура — уродливой.
— Поговорим в обед. Встретимся десять минут второго, на обычном месте. А сейчас — иди, — закончил он.
Не сказав Парамахину ни слова, Надя вернулась в зал. В обеденный перерыв она осталась за своим столом. В шесть часов библиотекарша закрыла зал и поехала домой. Мысль, что отчим уже вернулся с работы и сейчас торчит на кухне, замедлила Надины шаги по дороге от метро домой. Она свернула к своей бывшей школе. И раньше, когда не хотелось домой, Надя заходила покурить в школьный двор.
В этот раз оттуда раздавались голоса. На лавочке, где она всегда сидела, расположилась компания — две девицы и два парня. Одна из девиц узнала ее в лицо — учились в параллельных классах. Компания была навеселе. Наде налили водки в бумажный стаканчик, она не отказалась. Выпив, расплакалась. Ей налили еще один, «чтоб нервы успокоились». Третья порция водки освободила ее наконец от Парамахина, сколько стаканчиков последовало потом — она не считала. Компания собралась, чтобы основательно погудеть, водки было много.
Надя проснулась в незнакомом помещении. Стены мерзкого салатного цвета, резкий свет. Справа и слева стояли койки, где лежали какие-то женщины, все как одна на спине. Надя подумала, что попала в больницу. Она попыталась вспомнить, что произошло вчера вечером. В памяти всплыли школьный двор, ребята, которых она там встретила. Ведь все было прекрасно, почему же тогда больница?
Надины руки были привязаны к боковым перекладинам кровати.
— Кто-нибудь может меня развязать? — громко спросила она.
— Придут утром, развяжут, — раздался хриплый голос одной из соседок.
— Почему утром? Развяжите меня сейчас!
— Первый раз в вытрезвителе? Здесь все на ночь привязаны. Порядок такой.
Надю отпустили в полдень, после того как проверили, верно ли она назвала место работы. Выяснилось, что библиотекаршу подобрали пьяной на улице, неподалеку от школы — шла после попойки домой и не дошла: заснула прямо на тротуаре. В тот же день Надя позвонила Парамахину. Ее злоключения встревожили его. Мягкость его голоса и осторожность вопросов ее не тронули, его готовность помочь замять дело она восприняла как само собой разумеющееся. Через десять дней Надя опять сидела во время обеда с ним в его машине: возникло осложнение. Не надо было грубить Далько, секретарю комсомольской организации АКИПа, вызвавшему ее пару дней назад на разговор о вытрезвителе, — но она нагрубила. Тот пригрозил обсуждением ее аморального поведения на готовившемся комсомольском собрании.
Парамахин обещал поговорить с Далько. В этот раз у Нади шевельнулось к нему теплое чувство. Она не отказала, когда он ей предложил еще раз навестить ее учительницу французского языка, — попросила только ее с этим не торопить. Парамахин провел пальцем по ее щеке — это был первый интимный жест после их размолвки.
А еще через пять дней появилось объявление о комсомольском собрании. Оказалось, Парамахин забыл связаться с Далько, и теперь уже ничего нельзя было изменить. Он посоветовал Наде заболеть перед собранием. Она попросила у него бумагу, прямо у него в кабинете написала заявление об увольнении и ушла из АКИПа, не дожидаясь конца рабочего дня. Идти было некуда. Душу давил груз — нечистая игра с Аполлонией.
Линникову перевели из коридора в палату. Она лежала у самого окна. Надя присела на ее кровать.
