Алан Фолсом - Послезавтра
Она обернулась к фон Хольдену:
– А как вас зовут?
– Паскаль.
– Паскаль? Это что, испанское имя? Итальянское?
Фон Хольден пожал плечами:
– И да и нет. Вообще-то я родился в Аргентине.
Глава 41
Осборн смотрел на телефон, не зная, хватит ли у него сил на еще одну попытку. Три прежние попытки были безрезультатны. А сил оставалось совсем мало.
На рассвете он выбрался из леса на открытое поле, которое сначала принял за фермерское хозяйство. Неподалеку находилась маленькая хижина. Она была заперта, но из стены торчал водопроводный кран. Пол напился, а потом, разорвав штанину, промыл рану. Кровотечение прекратилось, и жгут можно было снять.
Потом он, кажется, потерял сознание. Когда открыл глаза, над ним стояли двое молодых людей с клюшками для гольфа. Они спросили по-французски, как он себя чувствует. Оказалось, это не ферма, а гольф-клуб.
И вот Осборн сидел в холле клуба, глядя на телефонный аппарат. Он думал только о Вере. Где она? Почему не подходит к телефону? Может, в ванной? Но не столько же времени на дежурстве? Он не мог вспомнить, по какому расписанию она работает.
Администратор клуба, маленький и худенький человек по фамилии Левинь, хотел вызвать полицию, но Осборн убедил его, что речь идет об обычном несчастном случае и что его скоро заберут друзья. Он боялся, что появится убийца в плаще, боялся он и полиции. Машину Канарака скорее всего уже нашли, решили, что она брошена или украдена. Но когда где-нибудь ниже по течению всплывет труп, автомобиль подвергнут тщательнейшей экспертизе. Там полно отпечатков пальцев Осборна. Имеются они и в полиции – инспектор Баррас лично снял их у задержанного в тот вечер, когда Осборн набросился на посетителя кафе.
Когда же это было?
Пол посмотрел на часы. Сегодня суббота. Канарака он увидел впервые в понедельник. Всего шесть дней назад. А перед этим – тридцать лет ожидания. И вот Канарак мертв. Хитроумные планы, объяснения с полицией, история с Пакаром – все это зря. Ответа на главный вопрос как не было, так и нет. Смерть отца по-прежнему окутана тайной.
Посторонний звук отвлек его от мыслей. Высокий, полный мужчина звонил по телефону. На поле игроки понемногу подбирались к первой лунке. Утренняя дымка рассеялась, в небе засияло яркое солнце. Первый солнечный день за все дни, проведенные во Франции. Гольф-клуб находился возле Вернона, милях в двадцати от Парижа – вот как далеко унесло его течением. Пол так и не знал, сколько времени пробыл в воде и сколько часов потом брел в кромешной тьме.
На столе остывал кофе, любезно сваренный для него администратором Левинем. Осборн одним глотком осушил чашку и обессиленно откинулся назад.
Полный мужчина повесил трубку и вышел. Как быть, если в дверях вдруг возникнет убийца? В кармане лежит пистолет Канарака. Хватит ли сил достать тяжелое оружие, прицелиться и выстрелить? Пол много лет ездил стрелять в тир и со временем стал неплохим стрелком. Он и сам толком не знал, зачем это делает. Выплескивал накапливающуюся агрессию? Просто развлекался? Готовился на случай стычки с преступниками, которых в большом городе с каждым годом становилось все больше? Или некое смутное предчувствие подсказывало, что умение стрелять однажды очень ему пригодится?
Осборн смотрел на телефон. Еще один раз попробовать. Это необходимо.
Нога онемела. Он боялся, что лишние движения могут привести к повторному кровотечению. Шок, природный обезболиватель, постепенно проходил, и рана начинала болеть так сильно, что это делалось невыносимым.
Пол оперся обеими руками о стол и поднялся. Закружилась голова, чуть не подкосились ноги.
В холл вошли несколько игроков и при виде Осборна шарахнулись в сторону. Один пошептался о чем-то с Левинем, поглядывая на Осборна. Это естественно – какую еще реакцию мог вызывать едва стоящий на ногах, облепленный речной тиной и грязью оборванец?
Но Полу сейчас было не до зевак.
Он не отрывал глаз от телефонного аппарата. Каких-то десять шагов. Но это расстояние оказалось громадным, непреодолимым. Пол, опершись на сук, сделал осторожный шажок. Сначала опереться, потом передвинуть ногу. Другую ногу. Глубокий вдох, передышка. Телефон стал чуть ближе.
Еще раз: сук, правая нога, левая нога. Хотя силы Осборна были сосредоточены на процессе передвижения, он чувствовал, что все вокруг на него смотрят, но их лица сливались в неясные пятна.
Потом он услышал голос. Свой собственный! Голос ясно и отчетливо произнес:
– Пуля застряла в мышечных тканях. Точнее пока сказать трудно. Необходимо ее скорее извлечь.
Сук, правая нога, левая нога. Вдох, передышка. Все по-прежнему смотрят. Еще раз все сначала…
Наконец вот и телефон.
Осборн медленно снял трубку.
– Пол, у тебя в мышцах бедра засела пуля. Нужно ее скорее вытащить, – сказал голос.
– Без тебя знаю! Вот и вытащи!
* * *– Да вытащила я ее, вытащила. Не дергайся. Ты меня узнаешь?
– Да!
– Какой сегодня день?
Поколебавшись, Осборн ответил:
– Суббота?
– Твой самолет уже улетел.
Вера стянула хирургические перчатки и вышла из комнаты.
Он позволил себе расслабиться и огляделся по сторонам. Верина квартира. Он лежит раздетый на животе. В комнате для гостей, на кровати.
Вера вернулась со шприцем в руке.
– Что это? – спросил он.
– Не бойся, не сукцинилхолин, – саркастически сказала Вера. Она протерла ватой, смоченной спиртом, кусочек кожи на его ягодице и сделала инъекцию.
– Это антибиотик. Хорошо бы еще и противостолбнячную сыворотку ввести. Бог знает, сколько всякой дряни плавает в реке, кроме мистера Канарака.
– Ты знаешь о Канараке?
События минувшей ночи всплыли в памяти Осборна.
Вера нежно накрыла его одеялом по самые плечи. Потом села в кожаное кресло напротив.
– Ты потерял сознание в пригородном гольф-клубе. Пришел на минутку в себя, назвал мой номер телефона и опять впал в забытье. Они мне позвонили, я одолжила у знакомой машину и приехала. У меня были с собой только транквилизаторы, и я вколола тебе львиную дозу.
– Львиную?
Вера улыбнулась.
– Ты настоящий болтун, когда находишься без сознания. Правда, болтаешь в основном про мужчин. Про Анри Канарака, про Жана Пакара, про твоего отца.
С улицы донеслось завывание «скорой помощи», и Вера посерьезнела.
– Я была в полиции.
– Зачем?
– Я беспокоилась о тебе. Они обыскали твой номер, нашли сукцинилхолин. Правда, не знают, для чего он тебе понадобился.
– А ты знаешь…
– Теперь – да.
– Ведь я не мог сказать тебе правду, ты понимаешь?
Взгляд Осборна затуманился, мысли начали путаться.
– Так что полиция? – слабо спросил он.
Вера встала, выключила свет, оставила только ночник в углу.
– Они не знают, что ты здесь. Надеюсь, что не знают. Когда найдут труп Канарака и обследуют его машину на отпечатки пальцев, наверняка нагрянут ко мне.
– Что ты собираешься им сказать?
Вера видела, что он пытается собрать все воедино, пытается определить, не совершил ли он ошибку, позвав ее, решить, можно ли ей доверять. Но он слишком устал. Его веки сомкнулись, и голова медленно опустилась на подушку.
Наклонившись, Вера коснулась губами лба Осборна.
– Никто ничего не узнает, обещаю, – прошептала она.
Но он не слышал ее слов. В голове все кружилось, и он падал, падал в эту крутящуюся пустоту. Правда никогда еще не была такой пугающе обнаженной, омерзительной. Он стал доктором, потому что мечтал избавить людей от боли и страданий, но самого себя не смог избавить от них. То, что видели люди, было лишь образом заботливого и доброго доктора. Но они никогда не замечали другой стороны его личности, поскольку ее просто не существовало. Там никогда и ничего не было, и там никогда и ничего не будет. Жившие внутри него демоны не умрут. То, что узнал Канарак, могло их убить, но он не допустит, чтобы это когда-нибудь случилось.
Внезапно его падение в пустоту прекратилось, и Осборн открыл глаза. В Нью-Гэмпшире стояла осень: он был в лесу, вместе с отцом. Они смеясь, кидали камушки в пруд. Голубое небо, ярко-зеленая листва и поразительно чистый воздух. Ему было восемь лет.
Глава 42
– Ой, Маквей, золотце! – заорал в трубку Бенни Гроссман и тут же сказал, что сейчас занят, скоро перезвонит.
В Лондоне была середина дня, в Нью-Йорке – утро.
Маквей сидел в крошечном номере, щедро предоставленном ему Интерполом. Он плеснул в стакан немного виски. Льда в номере не было.
Все утро субботы Маквей провел с комиссаром Ноблом, патологоанатомом Майклсом и доктором Стивеном Ричменом, тем самым специалистом по микропатологии, который выявил в отсеченной голове следы глубинной заморозки.
Скотленд-Ярд навел справки в обеих британских крионовых компаниях: в Эдинбурге и Лондоне. Ни одна из них не призналась, что кто-то из «гостей» (либо его голова) отсутствует. Таким образом, либо кто-то занимался крионовой заморозкой без лицензии, либо таскал с собой по Лондону морозилку на минус 400 градусов по Фаренгейту. Поскольку и первое и второе маловероятно, напрашивался вывод, что голову заморозили против воли ее обладателя.
