Вера Каспери - Беллилия
— Да, Чарли, обещаю.
Итак, она отдала себя на суд Чарли и поверила в его защиту. Ее рука дрожала в его руке. А он не знал, что сделает после того, как узнает правду.
— Как тебя зовут? — начал он.
— Беллилия Хорст.
Чарли покачал головой:
— Нет, я не это хочу знать. Хочу правды. Тебя крестили?
Она кивнула.
— Какое имя тебе дали?
— Беллилия.
— Ты же обещала говорить правду.
— Моя мама обычно звала меня Энни.
Чарли почувствовал, что первый шаг сделан.
— Энни имя. А фамилия?
— Энни Торрей.
— Энни Торрей. Так тебя звали, когда ты была ребенком? Так?
— Торрей с буквой «й» в конце. Т, о, р, р, е, й.
— Что это за фамилия?
— Это фамилия моей матери.
— А не фамилия отца?
Она побледнела, и ее лицо, казалось, вытянулось. Руками она снова схватилась за горло.
— Понимаю, — мягко сказал Чарли. — Значит, ты не знала своего отца?
Ее взгляд ничего не выражал.
— И вообще о нем ничего не знала? Ни его возраст, ни национальность, ни откуда он родом и на какие средства жил?
— Родом он из аристократической французской семьи. Его отец был самым младшим сыном и приехал в эту страну, потому что…
— Беллилия, — прервал ее Чарли, — мы не играем с тобой в игры. Ты обещала говорить мне правду. Ты собираешься выполнять свое обещание?
— Да, — еле слышно произнесла она.
— Так что с твоим отцом?
— Я тебе сказала. Когда однажды у них были гости, он принес меня из детской вниз. На столе стояли золотые тарелки, в углу играли нанятые музыканты. У мамы в ушах были бриллиантовые серьги и…
Чарли внезапно сменил тему. Он надеялся неожиданным вопросом прекратить новый поток лжи.
— Ты помнишь Маккелви?
— Кого?
— Разве он не был твоим первым мужем?
— Моим первым мужем был Герман Бендер.
Чарли подскочил:
— Кто такой Герман Бендер?
— Я же сказала, — спокойно ответила она. — Мой первый муж. Мы поженились, когда мне было семнадцать лет. Он владел конюшней.
Чарли был потрясен. Он готовил себя к ужасам, но к нормальным ужасам, связанным с фактами, которые он уже знал, а не к новым открытиям.
— Я ведь обещала говорить тебе правду, — потупившись, произнесла Беллилия.
— Да, да, конечно, — заторопился он. — Продолжай, расскажи мне о Германе Бендере.
— Я никогда о нем не говорила, потому что не люблю вспоминать, как ужасно потом со мной обращались люди. Мне пришлось даже уехать из города. Они все ходили вокруг и говорили, что я знала про грибы. Их охватила зависть, когда стало известно о тысяче долларов.
— Герман умер, отравившись грибами?
— Может быть, и не грибами. Откуда мне знать? Он всегда ходил собирать грибы и меня научил в них разбираться. Из них получалась очень вкусная еда, и притом даром.
— Ты накормила его грибами, он умер, а ты потом получила какую-то сумму денег?
— Но я ведь жарила их в масле.
— О чем ты говоришь?
— О грибах. Он не стал бы их есть, если бы они не были поджарены в масле.
— Я хочу слышать о тысяче долларов.
Она продолжала тем же терпеливым тоном:
— Я ничего не знала о тысяче долларов. Честное слово. Я слышала разговоры о страховке, но не понимала, что это значит, пока мне не прислали деньги.
— Но почему ты дала ему эти грибы?
— Он любил их. И нам не приходилось тратить на них деньги. Все, что нам надо было сделать, — это пойти и собрать их. Он был нищий. Мне и в голову не могло прийти, что у него есть какие-то деньги, он всегда жаловался, что кончим мы в приюте для бедных. Говорил, что лошади слишком много едят и съели все его доходы.
— Где это было?
— На окраине Сан-Франциско. Я же говорила тебе, что родилась в Калифорнии.
Она много чего ему говорила. Но теперь он видел, что среди ее вранья сверкают определенные жемчужины правды, и понял, что, когда она пытается говорить правду, эти жемчужины тускнеют от окружающего их обмана. Для Беллилии не было разницы между правдой и выдумками, между честностью и лживостью.
— Ты любила Германа Бендера?
Ее смех был резким и неприятным.
— Тогда почему ты вышла за него замуж?
Беллилия выглянула в окно. Фургон снова привез рабочих. Снежные сугробы по обеим сторонам дороги становились все выше. И рабочие уже начали расчищать дорогу к воротам их дома.
— У него был хороший бизнес, и он не боялся жениться, — ответила Беллилия, снова поворачиваясь лицом к Чарли.
— Наверное, нелегко было выходить замуж в семнадцать лет, а еще труднее жить с нелюбимым мужем.
Губы ее зашевелились, но ни одного слова не вылетело из ее уст. Она явно спорила сама с собой, подвергая сомнению реальность возникшего в ее голове образа, и размышляла над тем, будет ли разумным с ее стороны развивать эту тему.
— Говори, Беллилия. Я постараюсь понять.
Слова хлынули водопадом.
— Иногда он был добр ко мне, а иногда ужасен. Он мог ударить меня и швырнуть на пол. Ты не знаешь, Чарли! Он был жестоким и бил меня, если я просила у него денег. Может, ты этому тоже не веришь? — Ее руки в защитной позе легли на живот. — Я потеряла ребенка. По его вине.
— И получила тысячу долларов, угостив его ядовитыми грибами.
— Нет! — закричала она. — Не так, честное слово, я только старалась кормить его более дешевой пищей. И лишь потом узнала, что он, услышав, что я в положении, пошел и застраховал свою жизнь на тысячу долларов.
— Во все это трудно поверить, — заметил Чарли. — То, что он застраховал свою жизнь, говорит о его заботе и нежности: он был рад, что ты принесешь ему ребенка. Поэтому трудно поверить, что он тебя ударил и ты потеряла ребенка.
Ее лицо стало красным. Она застучала кулаком по столу:
— Тебе придется этому поверить, Чарли. Есть много вещей, о которых ты не знаешь, потому что не встречался с жестокостью. Муж всегда рад, когда жена ему говорит: у тебя будет ребенок, твой первенец. Он считает себя замечательным парнем, ведь он скоро станет отцом. Вот так думал и Герман, когда я сказала про ребенка, но только у него был ужасный, взрывной характер. Когда он на меня разозлился, то забыл, что я в положении. И еще больше разозлился, когда я потеряла ребенка.
— Но у тебя могли быть и другие дети.
— Если бы он был жив, — вздохнула она с благочестием святоши.
— Или, может, ты не хотела их и не допустила нового зачатия: ведь тебе, по-моему, известно, как это делается.
— Об этом я узнала потом. А тогда была еще совсем зеленой и мало чего понимала. Только позже, гораздо позже мне стало известно, как это делается.
— Ты это уже знала, выходя замуж за Маккелви?
Чарли уже привык к ее пустому взгляду, когда она не хотела отвечать, поэтому громким властным голосом произнес:
— Беллилия! Посмотри на меня.
Она повернула голову, как пациент, выполняющий команду гипнотизера. Чарли наклонился над столиком, взял ее за подбородок и повернул голову так, чтобы ее лицо оказалось против его лица. И вдруг она улыбнулась. Мороз в ее глазах растаял, они снова стали яркими и живыми, а улыбка теплой и ласковой.
Он почувствовал себя скотиной за то, что вынужден был продолжать допрос.
— Так как же насчет Маккелви? Ты была за ним замужем? Или нет?
— Я не помню.
Чарли не был уверен, что так уж осуждает Германа Бендера за его приступы ярости. Чувство собственной беспомощности тоже вызвало у него ярость.
— Невозможно забыть человека, за которым ты была замужем. Не считай меня таким идиотом.
— Пожалуйста, не кричи на меня, Чарли. Что я могу сделать, если память мне изменяет? Что?
— Твоя память очень хорошо тебе служит. Сегодня утром ты сказал, что у тебя не было никаких других мужей, кроме Билли Баррета и меня, а потом вдруг вытащила на свет Божий этого Бендера.
— Бендер настолько подло вел себя, что я стараюсь забыть его, выбросить из памяти.
Чарли покачал головой.
— Я не держу в памяти неприятные вещи, — спокойно призналась Беллилия, и когда Чарли посмотрел на ее лицо, он понял, что по крайней мере на этот раз она сказала правду.
И все-таки, набравшись терпения, он попытался внести хоть какой-то порядок в логику ее рассказа.
— Что ты сделала после смерти Бендера?
— Уехала.
— Куда?
— В разные места. Я была компаньонкой одной богатой старой леди, и мы с ней много путешествовали. Ездили на модные курорты: в Нантакет, Бар-Харбор и Эксбери-Парк.
Чарли вспомнил, что Бен рассказывал об Эксбери-Парк как о месте ее знакомства с Маккелви.
— Ты с кем-нибудь там познакомилась?
— Там я встретила Гарольда де Графа. Я тебе рассказывала о нем. Он был из Южных Штатов, ужасно красивый и необыкновенно богатый, но у него была чахотка. Он влюбился в меня…
— Беллилия, — усталым голосом прервал ее Чарли. — Я уже слышал эту историю. Я хочу правду. Ты ведь обещала говорить только правду.
