Юхан Теорин - Санкта-Психо
Он ожидал, что Ханна задержится у лифта, но она решительно проходит мимо — дальше по коридору, к убежищу. Там Ян уже не был недели две, а именно с того дня, когда, обследуя убежище, услышал шаги в туннеле. Теперь-то он знает, что это была Ханна — она спустилась на лифте из комнаты свиданий.
— Значит, там все же есть тайный ход?
— Не знаю, тайный ли… но хорошо замаскированный, я бы сказала.
Ханна с усилием поворачивает ручку и, оглянувшись на Яна, открывает дверь:
— Ну что? Решаешься?
Ян молча кивает.
— Тогда заходи.
Она нажимает кнопку выключателя. Ян входит в убежище, и перед глазами против воли возникает картина: пятилетний до смерти перепуганный мальчик сидит на матрасе в бетонном бункере. Сердце отвечает на это воспоминание парой лишних сокращений… но в свете лампы дневного света он понимает: в убежище никого нет.
Матрас и одеяла лежат на полу — как и тогда. И шкаф из некрашеной сосны стоит на месте. Стальная дверь в противоположном конце заперта.
Ханна уверенно идет к ней:
— Это здесь.
— Дверь заперта. Я уже пробовал ее открыть.
— А причем здесь дверь? Не дверь, а пол… — Она показывает себе под ноги.
— Пол?
Он подходит к ней — и чувствует под ногами какую-то неровность. Толстое ковровое покрытие, но вдруг он наступает на что-то. Под ковром. Какое-то узкое выступающее ребро.
Ковер покрывает весь пол, он выкроен по размеру комнаты, но не приклеен. Его легко поднять и откинуть в сторону, что Ханна и делает довольно уверенно. Ян наклоняется ей помочь.
— Продолжай. — Она передает ему край ковра. — Немного осталось.
Она говорит возбужденно. Подзуживает его, что ли?..
Под ковровым покрытием — бетонная стяжка. А в ней люк. Меньше метра в диаметре. Закрыт толстой крышкой из рифленой стали.
— Вот тебе и вход.
Он ошарашенно смотрит на крышку люка и поднимает глаза на Ханну:
— В больницу?
— В больницу.
— И где этот ход кончается?
— Понятия не имею.
Ян обнажает всю крышку. На ней, оказывается, есть небольшая рукоятка — ее он и почувствовал под ногой.
— Как ты его нашла?
— Искала. Как и ты. Только пошла чуть дальше. И у меня было больше времени.
— И Рёссель тебе помогал?
— Нет.
Ян берется за рукоятку, поднимает крышку и сдвигает в сторону.
Квадратный колодец. Но это не канализация. Что-то электрическое — по стенам бегут пучки толстых кабелей. Колодец неглубокий, метр с лишним, но дальше начинается узкий туннель, уходящий под бетонное покрытие пола, под стальную запертую дверь.
— Спустишься?
— Попробую…
Яну не по себе. Он встает на колени и заглядывает в подземный ход. Полная чернота. Какая-то водопроводная труба втерлась в компанию кабелей. Слой пыли. Слабый запах плесени, хотя, насколько хватает глаз, сухо.
Сухо и вполне можно пролезть. Спуститься в колодец, сгруппироваться — и вперед.
А крысы? Может быть… Он прислушивается. Никакого писка. Все тихо.
— Алло! — громко шепчет он, не решаясь крикнуть.
Молчание. Даже эха никакого.
Он встает и аккуратно задвигает люк. Покрытие оставляет откинутым.
— Мне надо вернуться в садик… нужен свет.
— Где ты его возьмешь?
— Ангел.
32
Ханна, вытаращив глаза, смотрит на аппаратики, которые Ян достал из своего шкафчика.
— И что это такое?
— Электронные мониторы наблюдения. Babyguards. Ты что, никогда не слышала?
— Не-а. И для чего они?
— Видно, что у тебя нет детей. Я же сказал: мониторы наблюдения. Ты можешь находиться за три комнаты от детской и слышать, что там происходит, пока дети спят.
— А родители для чего?
— Не у всех есть время… и потом, чувство защищенности и безопасности. У спокойных детей спокойные родители. — Он вспомнил Вильяма Халеви и добавил: — А беспокойные родители… те, у кого нет уверенности, что их дети в безопасности, часто несчастливы.
Ханна берет одного из Ангелов. Недоверчивая мина так и не сходит с ее лица.
— А зачем они тебе именно сейчас?
— Дисплей работает, как фонарик. И к тому же оставлю один у тебя, чтобы ты меня могла слышать.
Она смотрит на него испытующе:
— И тогда тебе будет, типа… спокойнее?
— Немного.
— Может, я тебя и услышу… но что я могу сделать? Я имею в виду, если тебе понадобится помощь там, внизу…
— Достаточно, если ты меня будешь слышать, — прервал ее Ян.
Страховочный трос. Ангел-хранитель, Ангел-приемник, Ангел-передатчик и Ангел — страховочный трос. Спелеолог лезет в пещеру, а к ноге привязана веревка. Второй конец в руках у напарника.
— Тебе страшно?
— Нет. Я забыл страх дома. В брючном кармане.
Ян улыбается, хотя ему не до улыбок. Он не знает, что его ждет, не знает, патрулируют ли охранники по ночам. Одна надежда — если он наткнется на кого-то, это будет Ларс Реттигили кто-то из его друзей-подельников. Если им, конечно, можно доверять.
Через пять минут он стоит возле открытого люка. Всего половина одиннадцатого, но здесь, под землей, время не ощущается. Здесь вечная ночь.
Снимает с пояса Ангела и нажимает на кнопку. Дисплей ярко освещается.
— О’кей, — говорит он в микрофон. — Я спускаюсь.
Голос отдается эхом в пустом бетонном бункере, но он не уверен, что Ханна его слышит.
Опирается руками о края люка и спрыгивает вниз. Здесь можно изогнуться и направить свет фонарика в тесный подземный ход. Довольно длинный, во всяком случае, там, куда достигает свет от дисплея, и конца не видно. Ян опускается на колени и вдыхает сухой, пыльный воздух.
— Пора, — говорит он в пустоту.
Сгибается в три погибели и на четвереньках втискивается в туннель, стараясь не задеть головой каменный потолок.
Как в склепе. Каменные монолиты со всех сторон, над головой — бетонная плита, она словно придавливает его к полу.
Клаустрофобия? Ну нет, он должен подавить страх, не думать о гробах и заблокированной двери в сауну с включенным реостатом. Он может дышать, может передвигаться. Проход достаточно широк, чтобы продвигаться вперед без особых трудностей. Только повернуться невозможно. Если что случится, придется пятиться раком.
А что может случиться?
Ян закашлялся. Ему вдруг очень захотелось пить. В воздух поднималась многомесячная, а может, и многолетняя пыль, но он продолжал двигаться вперед. Луч фонаря плясал по бетонным стенам.
Он остановился и направил дисплей вперед. Примерно в десяти метрах ход заканчивался. Или, может быть, поворачивал — как он ни старался, разглядеть не удалось.
— Я думаю… думаю, я сейчас под дверью в убежище, — сказал Ян.
До чего же нелепо — разговаривать с собой. И к тому же он совершенно не уверен, что у охраны нет технической возможности слушать, что он говорит. Если у него передатчик, то почему бы не вмонтировать такой же и спрятать где-то между кабелями? Вполне возможно. То есть, конечно, маловероятно, но исключить нельзя.
Он опустил фонарь, сжал зубы и полез дальше. Прислушался — нет ли каких шорохов или писков?.. Нет. Никаких признаков крыс нет. Какие-то темные пятнышки на полу — может, крысиный помет? Или дохлые мухи? У него не было никакого желания вглядываться.
Одна нога, другая… только вперед.
Внезапно он замечает что-то на потолке, примерно в пяти метрах впереди. Направляет свет — это люк. Тоже рифленый, как и тот, в убежище.
Это заставляет его прибавить скорость. Плечи и голова все время задевают бетон. Руки и ноги онемели. Но в конце концов Ян достигает цели.
Кладет Ангела на пол и упирается руками в крышку, в полной уверенности, что она заперта, завинчена или даже заварена. Но нет — тяжелая крышка крякает и поднимается. Теперь можно попытаться отодвинуть ее в сторону. Скрежет металла кажется оглушительным.
Над ним открывается темная щель. Ни луча света. В помещении совершенно темно. Он прекращает возню с крышкой и прислушивается. Ни звука.
Медленно, с Ангелом в руке, Ян поднимается с четверенек. Люк точно такой же, как в убежище, но между тем люком и этим — запертая наглухо тяжелая стальная дверь.
Он сдвигает крышку полностью и, опираясь на края люка, выбирается на пол. Ноги совершенно одеревенели, как будто он отсидел сразу обе.
— Все нормально, — шепчет он в микрофон. — Я в каком-то подвале… не знаю, что это.
И тут же нажимает на кнопку отключения. Не стоит разговаривать в темноте, когда не знаешь, что тебя окружает. Даже шептать не стоит.
Он поднимает Ангела и размахивает им, как саблей. Но это не оружие. В случае чего, ему совершенно нечем защититься, и он чувствует себя, как четырехлетний ребенок, оставленный в большом темном доме.
Воздух здесь почему-то затхлый. И коврового покрытия на полу нет — голый бетон. Нет и веселых рисунков на стенах. Казалось бы, это должно принести облегчение — выбраться из темного тесного туннеля в большую комнату, — но Ян никакого облегчения не чувствует.
