Пётр Кожевников - Год людоеда. Игры олигархов
— А где ты жил? В гостинице, что ли? — Старший брат тоже взял сигарету и скосил глаза на брата. — Ты чего, из больницы деньжат чьих-нибудь прихватил?
— Да нет! Меня пацаны научили милостыню просить. Кто денег даст, кто курева, кто пожрать, — жить можно! — Костя зажал сдвоенными пальцами, словно клещами, прикуриватель, извлек его и протянул брату. Саша затянулся, и из его ноздрей исторгся дым. — Они мне говорят: да такой, как ты, может вообще на раз миллионером заделаться! Снимайся в кино, в фильмах ужасов, и станешь покруче Майкла Джексона!
— Ну у тебя и словечки появились! Ты чего теперь, блатной стал? — Саша резко затормозил на красный свет, оказавшись на середине пешеходного перехода. Слева от них гудел неунывающий рынок. — А где ты спал?
— В говнюшнике. — Младший брат осторожно поглядывал в окно, словно еще не очень уверенный в своей удаче и опасающийся внезапной погони. — Мне это место тоже Лохматка показал.
Пешеходы с возмущенными, гневными лицами обтекали подрагивающую, словно взмыленный жеребец, машину. Старуха с раскисшим, словно уличное объявление, лицом выразительно перебирала губами, наверное обрекая лихих ездоков на все муки ада.
— Это еще что такое? — Саша ритмично постукивал пальцами по спортивному рулю, обтянутому черной кожей. — Я смотрю, этот Лохматка у тебя наподобие опекуна заделался!
— А это на «Пионерке» такое место есть — там и шкеты вроде меня тусуются, одному вообще всего три года, и взрослые бомжары на постоянке шарятся. — Костя упоенно затянулся, продолжая частые жевательные движения. — Только от взросляка нам лучше подальше держаться: они пацаненка и сожрать могут!
— Людоеды, что ли? — Старший брат нервно выжимал сцепление и включал первую передачу, позже сбрасывал ее, но сохранял левую стопу на выжатом сцеплении. — Так они и тебя могли в любой момент к себе затащить?!
— Ну! Мне люди рассказывали, что там даже кости и черепа находили. Да, — самому себе подтвердил Костя. — А один раз на рынке милиция одну старинную бабку задержала, так у нее в студне детский глаз плавал, а другую захватили, так у нее в колбасе детский пальчик, даже с колечком, нашли, — она его как отрубила, так и бросила, а он не сварился.
— Я отцу сколько раз повторял: не надо Костика больше в психушку сдавать! А он свое: вот подлечим, вот подлечим! А фигли тебя лечить? Что ты, дурнее других, что ли? — Саша дождался желтого сигнала и сорвал машину с места, чуть не задев одноногого мужчину в засаленном камуфляже и на старых костылях, обмотанных тряпками, заглядывавшего в окна благополучной «Нивы» в надежде на удачную милостыню. — Слушай, а давай я денег у отца возьму, и мы тебе операцию сделаем, сейчас врачи знаешь какие чудеса творят?! Пятый палец тебе пришьют и эти как-нибудь расщепят, чтобы ты мог пальцы веером делать. — Саша развел пальцы и, ритмично перебирая ими никому не видимые клавиши, несколько раз из стороны в сторону ухарски прорезал пространство.
— Вот так, да? — спросил Костя и разрубил воздух своей копытообразной кистью. — Теперь, парни, будете работать на меня! Вопросы есть?
— Ну! Вот так! — Саша еще раз проделал руками выразительные движения. — Конкретно! Без непоняток!
— Вот так, да? — переспросил Костя, вновь повторил движения своего брата и засмеялся. — Без непоняток, братишки!
— Вот так! Чтобы фраера, в натуре, не блатовали и свой базар гнилой фильтровали! — Саша тоже засмеялся и ускорил движения рук. — Слушай, Костик, а я сегодня двух батиных бойцов замочил! Вот из этого пистолета. — Старший брат снова вытащил из-за спины оружие и показал его удивленному мальчику. — А потом я их так измесил бейсбольной битой, что их теперь в морге родная мать не опознает! Я теперь вообще кого хочешь могу убить! Понял?! Мне теперь уже все равно: вышку сейчас не присудят, а если впердолят лет восемь — десять, так это мы с тобой как-нибудь переживем, правда?
— Зачем же ты? Я думал, ты пострелять взял. Ну поучиться, что ли, по воронам там или по кошкам. — Костя недоверчиво посмотрел на предъявленное оружие. — Ну так, понарошку — да, а по-настоящему-то зачем? Нет, ты мне правду говоришь?
— Да, хочешь, сейчас вон того мента, как муху навозную, прихлопну? А за то, что я ментяру завалю, меня зэки знаешь каким почетом окружат?
Сашины глаза заблестели, он резко вырвался в правый крайний ряд и под истеричные гудки возмущенных водителей и упертые в крыши салонов пальцы затормозил около газона, за которым виднелся затянутый прозрачным льдом водоем. Саша уткнулся головой в руль и заплакал. Костя растерянно посмотрел на старшего брата. Ему-то что теперь делать?
Глава 18. Игры олигархов
Некогда знаменитый на весь мир судостроительный завод имени капитана Немо (всего лишь однофамильца героя романа французского классика, а на самом деле легендарного героя неожиданно забытой Октябрьской революции 1917 года) постигла та же драматическая участь, что и другие достижения также полузабытого социализма, когда-то год от года обещавшего обернуться коммунизмом.
Завод имени Немо, или, как его, пользуясь достижениями русского классика, окрестили заводчане, «Му-му», оказался предметом игр олигархов, которых до сих пор называют «новыми русскими», а чуть раньше обозначили «агентами влияния». Их более ранние предки числились «фарцовщиками», «стилягами» и даже «врагами народа». Ныне эти властные и властвующие люди, опираясь на свои деньги и связи, решили извлечь максимальную выгоду из существования и деятельности завода, причем каждый из олигархов хотел в той или иной форме управлять судьбой завода единовластно.
В свое время, когда постперестроечное руководство «Му-му» в лице тогдашнего директора Вадима Сидеромова стало агитировать работников поменять свои ваучеры на акции завода, люди отнеслись к подобной комбинации с разной степенью энтузиазма, но в итоге все же овладели подавляющим процентом ценных бумаг. Вскоре Сидеромов был избран президентом вновь образованной корпорации судостроительных заводов и перебрался в Москву. Последующее начальство завода в лице директора Тита Засыпного и некие сторонние организации со вновь введенными аббревиатурами, словно паролями, закодированными перед своими замысловатыми названиями, предложили акционерам выгодно продать свои паи, от которых, по их доказательному убеждению, вряд ли когда-нибудь ожидается ощутимая польза. Работники вновь не проявили особой активности, но все же с лихвой уступили неведомым структурам пресловутый контрольный пакет акций. Все эти годы, что при Вадиме Ананьевиче, что при Тите Львовиче, завод катастрофически угасал: исчезали заказы, распродавалось оборудование, сдавались в аренду помещения, сокращались работники, задерживалась, а то и вовсе не выплачивалась зарплата.
Неожиданно Сидеромов вновь обратился к заводу, где провел всю свою трудовую жизнь, и изъявил намерение вернуться на покинутый несколько лет назад пост. Поговаривали, что Вадим Ананьевич круто проштрафился в качестве главы корпорации и вынужден подумать о срочной отставке. Тит Засыпной, в свою очередь, не собирался уступать экс-директору начальственное кресло, которое сам занял в результате голосования акционеров предприятия, оставив в прошлом незавидную должность начальника первого отдела, перекодированного прорабами перестройки в отдел по связям с общественностью.
Многоопытный господин Сидеромов якобы договорился в высоких столичных кабинетах о том, что он станет истово работать на Москву, если его только вернут на прерванное директорство. Мудрое руководство из центра решило не тратить времени на приручение новоявленного коммуниста Засыпного, а сделать ставку на убежденного демократа Сидеромова. Так Вадим Ананьевич вполне законным путем во второй раз стал директором взрастившего его завода, на котором уже имелся не менее законный директор.
Противостояние двух директоров началось осенью девяносто восьмого года и к зиме превратилось в довольно наглядное подобие «холодной войны». К тому времени основная масса сохранившихся работников расщепилась на два лагеря: сидеромовцев и засыпновцев. Противоборствующие стороны различными бюрократическими, а иногда и криминальными путями захватывали цеха и проходные, утверждали новые образцы пропусков, выпускали компрометирующую противника заводскую прессу и развивали агитационную деятельность посредством двух заводских альтернативных радиостанций.
Наиболее интересное обстоятельство для будущих исследователей подобных эпопей состояло в том, что почти никто из конфликтующих работников давно уже не получал ни копейки и вел нищенскую, полуголодную жизнь. Однако большинство участников баталии, членов их семей и разномастного окружения тешили себя надеждой в результате победы своего блока улучшить заодно и собственное благосостояние.
