Питер Джеймс - Одержимый
Как трогательно.
На ее веб-сайте есть его цветная фотография. Коричневый кокер-спаниель, высунув язык, сидит на галечном пряже.
Может быть, он там нагадил, и какой-нибудь восьмилетний мальчишка влез в его дерьмо пальцами, затем потер глаз и получил паразита, который заражает сетчатку, вызывая воспаление и в конечном итоге приводя к слепоте.
Но что Аманде Кэпстик до этого? Женщина, впустившая в себя доктора Теннента, не станет беспокоиться о детях, которые могут ослепнуть.
Вот несколько слов мудрости для тебя, доктор Теннент, от поэта, который никогда не использовал заглавные буквы, – е.е. каммингса:
чуть больше будь осторожен с любовью,
чем со всем остальным.
Ты можешь задаться вопросом, почему меня заботит твоя жизнь, доктор Теннент. Ты можешь спросить, почему меня интересуют твои отношения с женщиной, вывешивающей в Интернете фотографии своего дохлого пса.
Si vis pacem, para bellum. Хочешь мира – готовься к войне.
Ты врач, поэтому должен знать латинский. Это сказал Юлий Цезарь. Ты готовишься к войне, доктор Майкл Теннент?
Во время похода во Францию Юлий Цезарь убил два миллиона галлов. Это говорит тебе что-нибудь о человечестве, доктор Теннент? Это помогает тебе понять состояние твоих пациентов? Ты черпаешь знания из истории для использования их на консультациях? Ты применял их, когда лечил мою мать? Когда потом позвонил ей и оставил сообщение на автоответчике?
Боюсь, я расстроил тебя сегодня утром. Нам необходимо поговорить.
Боюсь, я расстрою тебя, доктор Теннент. И жало мне в этом поможет.
Несколько дней назад я написал, что скоро расскажу о жале. Это очень простое приспособление. Будучи врачом, ты, наверное, знаешь о кураре. Гвианский яд – кураре – содержит алкалоид курарин. Южноамериканские индейцы добывают его из растения, произрастающего в тропических лесах. Они обмазывают им кончики стрел. Этот алкалоид вызывает почти мгновенный паралич. Паралич мышц, отвечающих за дыхание, мы можем определить в первую очередь по цианозу – он означает, что жертва испытывает недостаток кислорода. Жертва может выдохнуть, но не может вдохнуть. Далее следует асфиксия с летальным исходом.
Знаешь, естественный физический мир отличается особым изяществом. Математические формулы. Природное равновесие. Теорема Гёделя особенно изящна. И теорема Пифагора. В настоящей науке изящным должен быть каждый эксперимент, каждое решение. Я сделал себе жало. Оно представляет собой иглу от шприца, аккуратно срезанную на четверть дюйма ниже кончика и вставленную в небольшой полый резиновый шарик. Я приклеиваю жало к ладони с помощью не раздражающего кожу и легко отмывающегося клея, затем наполняю шарик кураре.
Что может быть более изящным, чем рукопожатие с будущей жертвой?
Если доза кураре четко выверена и введена под кожу, дыхательные мышцы поражаются в последнюю очередь. Но на всякий случай, как и в прошлые два раза, я возьму с собой переносной сердечно-легочный реанимационный аппарат. Это избавит меня от ненужных потерь времени, требующегося на ручную кардиопульмональную поддержку жизненных функций.
Я должен предпринять все возможные меры предосторожности. В конце концов, на карте человеческая жизнь.
Мне будет очень жаль, если смерть придет раньше времени.
40
Длинное одноэтажное здание с серыми, покрытыми штукатуркой с каменной крошкой стенами, с крытым местом для стоянки, куда помещается машина скорой помощи или небольшой грузовик. Две колонны с распахнутыми железными воротами между ними. Автостоянка, принадлежащая компании «Тармак», отделяющая здание от дорожной развязки, которая охватывает своей петлей чумазый Викторианский виадук и супермаркет «Сейнзбериз». Большая унылая вывеска рядом с выложенными из кирпича колоннами безрадостно гласит: «Морг Брайтона и Хоува».
Дождь еще больше сгущал краски, но даже в самый солнечный летний день это место выглядело кошмарно.
Гленн Брэнсон никогда не боялся привидений: он считал, что живые гораздо опаснее мертвых. Обычно детектив-констебль спокойно относился к трупам, но сейчас на стальном столе, освещенный четырьмя мощными лампами, лежал не просто труп.
Возможно, Кора Барстридж в конце жизни тосковала по свету сценических прожекторов, но эти большие светильники, на тяжелых цепях подвешенные к высокому потолку, не воодушевили бы ее. Слишком большим унижением для нее казалась эта холодная комната с дренажными желобами на полу, серыми кафельными стенами с ярко-фиолетовыми предохранительными крышками на электрических розетках, раковинами из нержавеющей стали и стальным вспомогательным столом, на котором в ряд были разложены хирургические инструменты и электрическая дисковая пила.
На еще одном вспомогательном столе лежали бумаги – несколько бланков, включая стандартный, заполненный Гленном в квартире Коры Барстридж.
Гленн старался держать себя в руках. Его желудок вел себя так, будто его заставили переваривать цемент. Гленн тяжело сглатывал, пытаясь справиться с запахом, который был гораздо хуже канализационного. Он смотрел куда угодно, только не на тело. Помощник патологоанатома, жизнерадостная полная женщина лет сорока пяти, только что закончила набивать череп Коры Барстридж мятой бумагой и теперь ставила на место ее затылочную кость.
Содрогаясь от отвращения, Гленн посмотрел на представителя коронера Элеонору Уиллоу, красивую черноволосую женщину, которой можно было дать от тридцати до тридцати пяти лет. На ней был элегантный серый костюм и жемчужные серьги. Она одарила его мимолетной улыбкой. Он стал смотреть на остальные два стола для вскрытия, которые, по счастью, были пусты.
На дальней стене висела аспидная доска, разграфленная на столбцы: «мозг», «легкие», «сердце», «кишечник», «почки», «селезенка». Перед ней стояли электронные весы. Патологоанатом Найджел Черч, отвернувшись ото всех, наговаривал информацию в диктофон, который держал рукой в перчатке.
– Петехиальное кровоизлияние в белки глаз, – говорил он. – Ничего необычного, принимая во внимание смерть от удушья.
Гленн всегда считал, что для своей мрачной профессии Черч недопустимо хорошо выглядит. Вот и сегодня красотой лица, здоровым блеском рыжеватых волос, удивительно хорошо сидевшим на нем голубым хирургическим костюмом он походил скорее на актера, играющего роль. При других обстоятельствах он был бы достойной парой Коре Барстридж.
«Да, – мрачно подумал Гленн, – если бы здесь был театр или съемочная площадка». Несмотря на то, что он уважал доктора Черча, он был разочарован тем, что тот не счел необходимым вызвать патологоанатома из министерства внутренних дел для более тщательного вскрытия.
Он дрожал от холода. На улице шел дождь, и он промок, несмотря на то, что бегом бежал от машины до здания. Стараясь отвлечься, он стал думать о фильмах с участием Коры Барстридж. Вспомнил, как она швырнула пепельницей в Стэнли Бейкера, который играл изменника-мужа в «Она всегда носила алое». Увидел ее в открытом спортивном «мерседесе» на лос-анджелесской автостраде. «Мерседес» то вливался в поток движения, то принимался обгонять его, а она страстно целовалась с Питером Селлерсом. Фильм назывался «Калифорнийская красавица».
А теперь она лежала на сверкающем стальном столе, разрезанная от шеи до лобка. Рана поддерживалась в открытом состоянии специальными зажимами. Были видны ее желтоватые кишки. В мрачном соблюдении благопристойности на ее лобок был положен большой треугольник плоти, состоящий из грудины и передних ребер. Ее груди, когда-то так разрекламированные в «Храме удовольствий», свисали по обе стороны от тела, распластываясь по поверхности стола. Рядом лежала серо-коричневая масса, бывшая когда-то ее мозгом.
Ее ноги, о красоте которых некогда ходили легенды, исчертили вены. На большом пальце правой ноги висела бирка с именем. Ее предплечья казались слишком тонкими, а плечи, наоборот, были мясистыми и все в складках.
Гленн едва смог заставить себя взглянуть на ее лицо. Почерневшее, изуродованное, оно будто в насмешку было обрамлено роскошными платиновыми волосами. Гленн был рад, что наихудшая часть процедуры – срезание затылочной кости и удаление мозга – была произведена до его приезда.
Наконец он взял себя в руки и осмотрел покойную надлежащим образом. Он чувствовал себя в каком-то смысле обязанным ей. Своими фильмами она доставила ему много приятных минут, и теперь он всеми возможными способами хотел отплатить ей.
Он размышлял о ее смерти весь вчерашний день и большую часть ночи, пытаясь понять, что же беспокоит его, почему он не может принять версию самоубийства.
Он просто не верил в нее, вот и все. Возможно, так было из-за того, что он знал, кто она, из-за кошмара, произошедшего с ее лицом. А возможно, и потому, что он, по существу, новичок в искусстве полицейского расследования, и, когда опыта будет больше, он станет спокойно принимать то ужасное, что люди иногда с собой делают.
