Джеффри Линдсей - Дремлющий демон Декстера
Его слова, произнесенные с таким знанием дела, резанули меня насквозь, внутренности сразу превратились в желе. Почему он сказал именно это? Что имеет в виду под «тут с тобой»? Может ли он что-то знать о Темном Пассажире? Навряд ли! Если только…
Если только Доукс не знает, кто я такой.
Так же, как я знал, кто такая Последняя Сестра.
Этот субъект внутри начинает беспокоиться, когда видит себе подобного. Неужели у сержанта Доукса тоже есть Пассажир? Неужели такое возможно? Сержант из убойного отдела — и хищник типа темного Декстера? Невероятно. Но иначе как объяснить? Мне так ничего и не пришло в голову, а я все еще смотрю на него. А он — на меня.
Наконец Доукс, не отводя взгляда, мотнул головой.
— Как-нибудь на днях, — сказал он. — Ты и я.
— Я проверю насчет дождя, — ответил я со всем энтузиазмом, который мне удалось насобирать. — А сейчас, если ты извинишь меня…
Он так и стоял, занимая всю ширину лестницы, продолжая смотреть на меня. Наконец слегка кивнул и отодвинулся.
— Как-нибудь на днях, — повторил он, когда я проходил мимо него.
Шок от этой встречи мгновенно вырвал меня из слезливой эгоцентричной чувственности. Конечно, я не могу подсознательно совершать убийства. Если не говорить о полнейшей нелепости самой идеи, было бы невообразимым расточительством делать это — и не помнить. Должно быть другое объяснение, простое и объективное. Разумеется, я не единственный, кто способен на такой креативный подход. В конце концов я живу в Майами, вокруг меня — опасные твари, такие, как сержант Доукс.
Я быстро поднимался по лестнице, приток адреналина почти вернул меня в обычное состояние. В шаге появилась здоровая прыгучесть, и то, что я удалялся от добряка сержанта, только частично объясняло ее. Более того, теперь мне просто не терпелось увидеть этот самый последний акт насилия над благополучием общества — естественное любопытство, ничего более. И, разумеется, я не рассчитывал обнаружить там свои отпечатки пальцев.
По лестнице я забрался на третий этаж. Некоторые панели уже были установлены, но большая часть этого уровня была без стен. Когда я вошел в помещение, то в его центре увидел сидящего на корточках Эйнджела.
Не родственника. Его локти покоились на коленях, ладони подпирали подбородок, и он просто смотрел. Я остановился и изумленно уставился на него. Самая поразительная сцена, которую я когда-либо видел: сотрудник убойного отдела Майами обездвижен тем, что видит на месте преступления.
А то, что он видит, выглядит еще более интересно.
Похоже на сцену из какой-то черной мелодрамы, этакого водевиля для вампиров. Как и на той стройке, где я разбирался с Яворски, здесь был упакованный в полиэтилен штабель сухой штукатурки. Его сложили у стены, сейчас он был залит светом прожекторов со стройки, а также дополнительным освещением, установленным криминалистами.
На верху штабеля, приподнятый наподобие жертвенника, стоял черный переносной верстак. Он был аккуратно установлен в центре так, чтобы свет падал как раз на него… вернее, чтобы свет падал как раз на предмет, водруженный на верстаке.
И этим предметом, конечно же, была женская голова. Во рту она держала зеркало заднего вида от какого-то автомобиля или грузовика; оно растягивало лицо в почти комичную гримасу удивления.
Выше и левее была вторая голова. К ее подбородку было приставлено туловище кукольной Барби. Вид был еще тот: огромная голова и крошечное тельце.
С правой стороны находилась третья голова. Ее аккуратно прикрепили к куску сухой штукатурки, уши были тщательно привинчены к нему чем-то вроде саморезов. Вокруг экспоната не было видно крови. Все три головы — и ни капли крови.
Зеркало, Барби и сухая штукатурка.
Три трупа.
Сухая кость.
Привет, Декстер.
Абсолютно никаких сомнений. Туловище Барби — явная ссылка на куклу в моем холодильнике. Зеркало — от головы с эстакады, а сухая штукатурка — Яворски. Или кто-то так глубоко забрался в мою голову, что мог вполне стать мною, или это действительно был я.
Я дышал медленно и судорожно. Я совершенно уверен, что мои эмоции — не те, что у Эйнджела-не родственника, но вдруг так захотелось присесть на корточки рядом с ним. Мне нужно время, чтобы вспомнить, как это вообще люди думают, и пол был не самым плохим местом. Вместо этого я обнаружил, что медленно двигаюсь в сторону жертвенника, что-то толкает меня туда, как будто я стою на хорошо смазанных полозьях. Я не мог заставить себя остановиться или замедлить шаг и подходил все ближе. Единственное, что я мог делать, — это смотреть, изумляться и концентрироваться на том, чтобы в нужном месте делать вдох и выдох. Медленно я начал осознавать, что я не единственный здесь, кто не может поверить в то, что видит.
По роду службы (не говоря уже о хобби) я был на местах совершения сотен убийств, многие из которых были настолько страшными и жестокими, что шокировали даже меня. И всякий раз команда Майами-Дейд строит и ведет свою работу в спокойной и профессиональной манере. На месте любого и каждого из таких убийств кто-то прихлебывает кофе, кого-то посылают за пирожками или орешками, кто-то шутит или сплетничает, соскребая образцы крови. На месте любого и каждого из таких убийств я всегда видел группу людей, на которых кровавая бойня производила впечатление не большее, чем игра в боулинг с командой Армии спасения.
До сегодняшнего дня.
Сегодня в огромном пустом бетонном помещении было неестественно тихо. Офицеры и техники стояли молчаливыми группами по два-три человека, как будто боялись оставаться в одиночестве, и просто смотрели на то, что было выставлено в дальнем конце помещения. Если кто-то случайно издавал звук, все вздрагивали и оглядывались в сторону нарушителя тишины. Все выглядело настолько странно, до комичности, и я, конечно же, рассмеялся бы во весь голос, если бы не пялился вместе со всеми этими чокнутыми.
Неужели такое мог сделать я?
Это было прекрасно — в ужасном смысле слова, конечно. Но все же постановка совершенна, неотразима, прекрасна и бескровна. Демонстрация завидного остроумия и превосходного чувства композиции. Кому-то пришлось пройти через массу неприятностей, чтобы получилось настоящее произведение искусства. Кому-то с чувством стиля, талантом и патологической игривостью. За всю свою жизнь я знал только одного такого «кого-то».
Возможно ли, чтобы этот «кто-то» оказался глубоко спящим Декстером?
Глава 20
Я встал как можно ближе к живописной картине, не дотрагиваясь, а просто глядя на нее. Маленький жертвенник еще не обсыпали черной пылью на предмет отпечатков; с ним еще ничего не успели сделать, хотя, наверное, сфотографировали. И — о, как бы мне хотелось одну из тех фотографий себе домой! В формате постера, во всю свою бескровную полноцветность! Если бы такое сотворил я, то стал бы лучшим из художников, каких можно только предположить. Даже с такого близкого расстояния казалось, что головы парят в пространстве над бренной землей как вечная и бескровная, в буквальном смысле бестелесная пародия на рай…
Трупы. Я огляделся. Нигде не видно ни признака тел, ни намека на пирамиду из аккуратно упакованных пакетов. Только пирамида из голов.
Я продолжал смотреть. Через некоторое время медленно подплыл Вине Мацуока, бледный, с открытым ртом.
— Декстер, — сказал он и затряс головой.
— Привет, Вине, — сказал я. Он продолжал трястись. — А где тела?
Некоторое время он все еще смотрел на головы. Потом повернулся ко мне с таким выражением лица, как будто только что потерял невинность. И ответил:
— Где-то еще.
На лестнице послышался топот, и чары разрушились. Я сошел от сцены, когда на ней появились Ла Гэрта с несколькими тщательно отобранными репортерами: Ником-как-его-там, Риком Сангре с местного телевидения и Эриком по прозвищу Викинг, странноватым, но уважаемым газетным обозревателем. На время помещение оживилось. Ник и Эрик взглянули разок и тут же побежали назад к лестнице, прикрыв ладонями рты. Рик Сангре строго нахмурил брови, посмотрел на освещение и повернулся к Ла Гэрте:
— Здесь есть розетка? Мне нужен свой оператор. Ла Гэрта покачала головой.
— Подождите остальных парней, — сказала она.
— Мне нужна картинка, — продолжал настаивать он. Позади Сангре появился сержант Доукс. Репортер обернулся к нему.
— Никаких съемок, — сказал Доукс.
Сангре открыл рот, некоторое время смотрел на Доукса, потом закрыл рот. В очередной раз безукоризненные качества отличного сержанта спасли положение. Доукс повернулся и встал в позу охранника возле выставленных экспонатов: ни дать ни взять — научная экспозиция, а он ее куратор.
Со стороны входа раздался сдавленный кашель — это возвращались Ник-как-его-там и Эрик по прозвищу Викинг, медленно шаркая по ступенькам, как два старика.
