Лев Пучков - Джихад по-русски
Возвращение в бытие было не просто нехорошим, а прямо-таки мерзким. Сначала на фоне сплошной черноты забрезжило микроскопическое нежно-зеленое световое пятно, подмигивая наподобие светофора. Затем пятно разрослось до размеров арбуза и, наконец, трансформировалось в абажур ночника, интимно освещавшего мрачную картину места происшествия.
Именно так, не гостиной, а — места происшествия…
— Господи, да как же… — потерянно пробормотал Александр Евгеньевич, осторожно ощупывая голову и слезящимися глазами глядя на Лену.
Голова гудела, как церковный колокол в день поминовения, у основания черепа вздулся здоровенный желвак, который при прикосновении отдавался острой болью в глазах и носовых пазухах. Рациональное мышление спряталось куда-то вглубь, не желал мозг работать после такого сотрясения. В общем, нехорошо было сибиряко-вой голове — нельзя так бить по аналитическому устройству.
Лене тоже было нехорошо. До того нехорошо, что она страшно выпучила глаза и показывала Александру Евгеньевичу опухший синий язык, накрепко прикусив его чуть ли не у самого корня.
— Ой, бля-я-я-яааа, — застонал Александр Евгеньевич, прикладывая два пальца к девичьей шее чуть выше странгуляционной борозды и не обнаруживая пульса. Какой, к черту, пульс?! И так все ясно…
— Кто? За что?! — прохныкал Александр Евгеньевич, слезая с софы, осматриваясь по сторонам и осторожно вытряхивая из слипшейся прически крупные бляшки непрозрачного стекла. Рядом, на ковре, валялись разорванные колготки, скрученные в веревку, — судя по всему, ими и удавили. На светлом пледе были отчетливо видны пятнышки крови — небольшие, но обильно разбрызганные как раз в том месте, откуда только что слез ударенный сибиряк.
— Сволочь ты, Кочергин, — проскрипел Александр Евгеньевич, сообразив, какова природа пятнышек. — Голая, лохматая, гадкая сволочь… — и вдруг заметил, что он действительно совсем гол! А до потери сознания, насколько помнится, был только без штанов — рубашка, майка, даже галстук на нем присутствовали.
Собрав свои вещи, валявшиеся тут же у софы, Александр Евгеньевич кое-как облачился, с трудом натянул носки и туфли — при наклонах голова начинала пульсировать, обещая сей момент лопнуть по швам, — и, распахнув дверь гостиной, шагнул в прихожую.
А в прихожей все обстояло ненамного лучше. В том плане, что капельки крови отсутствовали да лежавшее на полу головой к входной двери тело бабульки — хозяйки квартиры — было полностью одетым. Но факт, что задушили примерно таким же способом — странгуляционная борозда была различима с первого взгляда, и приближаться не нужно было.
— Да что за еб твою мать, а? — плачущим голосом простонал Александр Евгеньевич, осторожно огибая тело, снимая с вешалки свое пальто и на цыпочках направляясь к входной двери. — Это что же такое творится, а?!
Входная дверь оказалась слегка приоткрытой — из блока тянуло сквозняком. Выйдя на площадку, Александр Евгеньевич замер как вкопанный. Из блочного окна меж этажами вдруг понесло синими сполохами милицейской мигалки, послышалось дружное хлопанье отечественными автомобильными дверьми. Приехали! С мигалкой. Но без сирены…
Перегнулся через перила, прислушался: внизу крадучись топали несколько пар ног, бормотанье какое-то невнятное раздавалось, показалось — лязгнуло что-то.
Справившись с оторопью, Александр Евгеньевич осторожно отступил назад и юркнул за дверь. Быстро запер оба замка, накинул цепочку, забыв про головную ломоту, бросился в гостиную.
Окно гостиной выходило на проспект. Обдирая в кровь пальцы, Александр Евгеньевич после недолгой борьбы открыл тугие шпингалеты, распахнул законопаченные на зиму рамы и высунулся наружу.
По проспекту неспешно катились машины — прямо у дома висит знак ограничения скорости, через сто метров шоссе делает крутую петлю, опоясывая зону реставрационных работ. На тротуаре никого не было. Идиллия! Если не обращать внимания на выскакивающие из арки на шоссе шальными чертиками синие блики стоящей во дворе «канарейки»…
Входная дверь дрогнула под чьим-то молодецким плечом, жизнерадостно зареготал преотвратным менуэтом звонок, затем кто-то начал сосредоточенно долбить по мягкой обшивке ногой.
— Ах ты, черт… — пробормотал Александр Евгеньевич, лихорадочно обдирая гардину и при помощи лежавшего на столе ножа из прибора распуская плотную материю шторы на три продольных лоскута.
Распустил. Ломая ногти, связал лоскуты, приторочил конец к батарейной трубе и, перемахнув грузным телом через подоконник, за считанные секунды спустился примерно до уровня потолочного перекрытия первого этажа, умудрившись не угодить ногами в окно нижней квартиры — откуда только сноровка взялась!
А дальше — штора кончилась. На узлы много ушло. Сгруппировавшись, беглец оттолкнулся от стены и прыгнул в неглубокий сугроб между тротуаром и шоссе, больно отшибая пятки и сбивая дыхание.
Выкарабкавшись из сугроба, припустил трусцой к своей машине: в ударенной голове вдруг колыхнулась счастливая мысль — а ведь послушай он Ибрагима и загони машину во двор, черт его знает, как бы оно тогда обернулось!
Открыв дверь, Александр Евгеньевич выключил блокировку, напрягся изо всех сил, упираясь в рулевое колесо и стойку, и, сдвинув машину с места, принялся толкать ее задом по шоссе к углу дома. Пару раз сердито бибикнули мимо проезжавшие авто, кто-то, проскочив и чуть не задев толкача левым фонарем, притормозил впереди и красноречиво высказался — но, вовремя рассмотрев в свете проспектных ламп габариты нарушителя и марку машины, чертыхнулся, перегазовал и умчался прочь.
Зарулив за угол, вспотевший от усилия Александр Евгеньевич уселся в салон, включил двигатель и с минуту приходил в себя, сжимая раскалывавшуюся на части голову руками, — казалось, отпусти сейчас, непременно лопнет! Такая нагрузка и здоровому организму противопоказана, а уж после травмы головы — и подавно.
Слегка отдышавшись, Александр Евгеньевич приспустил стекло, высунул голову на улицу и прислушался. Как будто дожидаясь этого момента, из-за угла дома раздался нервозный вскрик, полный злобы и растерянности, затем сочно треснуло разбиваемое стекло, срикошетив от кирпичной стены звонкой трелью осколков.
— Крепкая дверь, бляха-муха. Не железная, а ломали долго, — одобрительно пробормотал Александр Евгеньевич, включая передачу. — И башка тоже — крепкая. Не рассчитали маленько…
…Минут через двадцать Александр Евгеньевич уже сидел в квартире юриста «Иры» Левы Коновалова — в его кабинете, пил апельсиновый сок и сбивчиво излагал очередность событий последних двух часов. Просачивающийся под дверь аромат кофе, который готовила на кухне супруга Левы для гостя, наш горе-любовник не ощущал: после удара по заднице черепа у него, как ни странно, наглухо забился нос — как при сильнейшем насморке. Почему-то в эти минуты данный факт особенно сильно огорчал могучего сибиряка, и без того пребывавшего в состоянии, близком к прострации.
— Что же это такое, а? — огорченно пробубнил Александр Евгеньевич, закончив рассказ и пробуя просморкаться в платок. — Обычно мне, чтоб насморк заработать, уж так расстараться надо! А тут…
— Потерявши голову, по волосам не плачут, — сурово сказал Лева, с каким-то нездоровым интересом рассматривавший шефа. — Ах, какой красивый наезд! Замечательный, продуманный, выдержанный в лучших тонах… Ммм! Просто прелесть. «Медовая ловушка». Классика. Одно не учли, олухи: бить надо было сильнее. Все было прекрасно до последнего момента. Последний момент обосрали. Тот, кто у них «ударником» работал, явно сплоховал. Неужели не сообразил, что такого зверюгу, как ты, нужно было гантелью бить? Тоже мне, инструмент нашел — бутылка шампанского!
— Я влип по самые уши, — с ужасным прононсом произнес Александр Евгеньевич, с надеждой пытавшийся рассмотреть хоть искорку оптимизма в непроницаемом взгляде мудрого Левы, который — как показывала практика — всегда находил выход из самых замысловатых ситуаций, подчас совсем тупикового характера. — Ничего нельзя сделать, да?
— Мы влипли, — с нажимом сказал Лева. — Мы. За твою свободу возьмут «Иру». Ты останешься без штанов, мы все — те, кто был с тобой с самого начала, — останемся без работы. Мы им не нужны — своих хватает. Да и мстительные мы — они же прекрасно понимают…
— «Концерн»? — без особой надобности уточнил Александр Евгеньевич. — Других вариантов… А?
— Да какие тут варианты! — поморщился Лева. — Какие тут варианты — все ясно… А чего недоговариваешь? Давай договаривай!
— Ибрагим? — проскрипел Александр Евгеньевич. — Ибрагим… Гхмкхм… Чушь какая-то… Предан был как собака! Друг… А?
— А я тебе говорил — присмотрись, — напомнил Лева. — А ты? Ноль внимания. Предан! Сколько волка ни корми, он все в горы смотрит. Это тот волк, который горный. Горец, одним словом. Маклауд фуев. Ах, какой ты доверчивый, Саша, какой ты… глыба, матерый человечище, добрейшей души мудачина!
